– Да, – сказал Пек, в первый раз вступая в разговор. – Обычаи старой Англии начали править страной раньше, чем пришли наши рыцари-норманны, и пережили их, хотя норманны жестоко боролись с ними.

– Только не я, – сказал сэр Ричард. – Я предоставлял саксонцам идти по намеченному ими пути, зато, когда мои воины, пробывшие в Англии менее шести месяцев, говорили, что то или другое в обычае страны, – я сердился. Ах, славные дни! Ах, чудесный народ! И как же я любил их всех!

Рыцарь протянул руки, точно желая прижать к сердцу всю эту долину, а Ласточка, услышав звон его кольчуги, подняла голову и тихонько заржала.

– Наконец, – продолжал он, – через год, полный усилий, трудов и легких столкновений, в эту долину вернулся де Аквила; он приехал один и совсем неожиданно. Я встретил его около нижнего брода; на седле перед ним сидел мальчишка-свинопас.

– Тебе незачем давать мне отчет в управлении замком, – сказал он, – я все узнал вот от этого мальчика. – И он прибавил, что свинопасик остановил подле брода его большую лошадь, помахав перед ней веткой, и закричал, что дорога преграждена. – А уж если полунагой смелый ребенок в наши дни решается охранять брод, это значит, ты управлял хорошо, – прибавил де Аквила и, отдуваясь, покачал головой.

Он ущипнул мальчика за щеку и взглянул на наш скот, пасшийся на пологом берегу реки.

– Жирные, – сказал он, потирая себе нос. – Да, я люблю такое искусство и хитрость. – Что, уезжая, я сказал тебе, мальчик?

– Удержи в своих руках замок или повиснешь на веревке, – был мой ответ. Я никогда не забывал слов Жильбера Орлиного.

– Правильно. И ты удержал замок. – Он сошел с седла, концом меча вырезал кусок дерна на берегу и подал его мне, преклонившему колено.

Ден посмотрел на Уну. Уна посмотрела на Дена.

– Ввод во владение, – шепнул Пек.

– Теперь ты законно введен во владение замком и землями, сэр Ричард, – сказал де Аквила. – Ты и твои наследники на веки вечные владельцы этого имения. Куска дерна достаточно на время; потом писцы короля напишут на пергаменте документ. Вся Англия наша… если только нам удастся удержать ее в руках.

– Какую подать я буду платить? – спросил я, и отлично помню, какую гордость почувствовал при этих словах.

– Рыцарскую, мальчик, рыцарскую, – сказал он, прыгая вокруг лошади на одной ноге. (Говорил ли я, что он был мал ростом, но терпеть не мог, чтобы его подсаживали в седло?) – Шесть всадников или двадцать лучников ты будешь присылать мне, как только я потребую их и… Откуда у вас такой хлеб? – перебил он сам себя, потому что время подходило к жатве и у нас был действительно хороший хлеб. – Я никогда не видывал такой блестящей соломы. Ежегодно присылай мне по три мешка таких же семян; кроме того, в память нашей предпоследней встречи, – когда на твоей шее болталась веревка, – ежегодно в течение двух дней угощай меня и мою свиту в большом зале твоего замка.

– К сожалению, – сказал я, – мне сразу приходится обсчитать моего господина. Я дал слово не входить в большой зал, – и я рассказал Жильберу о клятве, данной мной леди Эливе.

– И с тех пор вы никогда не бывали в доме? – спросила рыцаря Уна.

– Никогда, – с улыбкой ответил сэр Ричард. – Я построил себе на холме маленькую деревянную хижину, в ней ночевал, перед ней чинил суд и расправу… Де Аквила повернул лошадь, его висевший на спине щит колыхнулся.

– Это не беда, мальчик, – сказал он, – я окажу тебе почет позже, через двенадцать месяцев.

– Он хотел сказать, что в течение первого года сэру Ричарду не придется приглашать его на пир, – объяснил детям Пек.

Де Аквила пробыл несколько дней у меня в хижине; Гуг, умевший читать, писать и считать, показал ему отчетный свиток, в котором были написаны названия всех наших полей, а также имена служащих. Мой господин задавал ему тысячи вопросов о землях, о лесе, о пастбищах, о мельнице, о рыбных прудах и о достоинствах каждого жителя долины. Но де Аквила ни разу не произнес имени леди Эливы, ни разу не подошел к дверям замка. По вечерам он пил с нами в хижине. Да, он сиживал на соломе, точно орел, распушивший свои перья; его желтые глаза бегали по сторонам, и, разговаривая, он, точно орел, перескакивал с одного предмета на другой, но всегда быстро устанавливал между ними связь. Бывало, он немного полежит спокойно, потом солома зашуршит, де Аквила задвигается и начнет говорить, да порой так, точно он сам король; нередко он высказывал свои мысли в притчах и баснях, и, если мы не сразу понимали их значение, толкал нас под ребра своим мечом в ножнах.

– Слушайте, вы, мальчики, – сказал он однажды. – Я родился не вовремя. Пятьсот лет тому назад я сделал бы Англию такой страной, которую не смог бы покорить ни один датчанин, саксонец или норманн. На пятьсот лет позже нынешних дней я сделался бы таким советником королей, какие никогда не грезились миру. Все это здесь, – прибавил де Аквила, постучав по своей крупной голове, – но в наш темный век моим способностям нет простора. Теперь Гуг более подходящий человек, чем ты, Ричард. – И его голос зазвучал хрипло, точно карканье ворона.

– Правда, – согласился я, – без Гуга, без его помощи, терпения и выносливости я ни за что не удержал бы в своих руках замка и земель.

– Да и не сохранил бы жизнь, – прибавил де Аквила. – Не один, а сотню раз Гуг спасал тебя. Молчи, Гуг, – прибавил он. – Знаешь ли ты, Ричард, почему Гуг спал, да и теперь по ночам спит посреди твоих норманнских воинов?

– Я думаю, чтобы быть подле меня, – сказал я, предполагая, что это так и есть.

– Глупец, – произнес де Аквила, – он спит между ними, потому что саксонцы просили восстать против тебя и выгнать из долины всех норманнов, всех до одного. Не важно, как я об этом узнал, но говорю правду. Гуг сделал себя заложником за твою жизнь, хорошо зная, что, если с тобой случится беда от руки его саксонцев, твои норманны без сожаления убьют его. И саксонцы это знают. Правду я говорю, Гуг?

– До известной степени, – смущаясь, согласился Гуг. – По крайней мере, так было полгода тому назад. Теперь мои саксонцы не тронут Ричарда. Мне кажется, они знают его, а все-таки я думал, что осторожность не помешает.

– Вот, дети, что этот человек сделал, а я-то и не догадывался ни о чем. Каждую ночь он ложился спать между моими воинами, зная, что если какой-нибудь саксонец поднимет на меня нож, ему придется своей жизнью расплатиться за мою.

– Да, – продолжал де Аквила, – и у него нет меча. – Он указал на пояс Гуга, который снял свой меч (не помню, говорил ли я вам это?) в тот день, когда при Сент-Леке оружие выпало у него из рук. С собой он носил только короткий нож и большой лук. – У тебя нет меча, нет земли, Гуг; между тем мне говорили, что ты родственник графа Годвина. (Гуг действительно был из рода Годвина.) Дом и имение, прежде принадлежавшие тебе, отданы этому мальчику и его потомству. Проси его, потому что он может выгнать тебя, как собаку, Гуг.

Гуг не проронил ни слова, но я слышал, как он заскрипел зубами. Тогда я попросил моего высокого господина, Жильбера Орлиного, замолчать, так как в противном случае я заткну ему глотку, де Аквила рассмеялся и хохотал до слез.

– Я говорил королю, – сказал он, – что случится, если он отдаст Англию нам, ворам-норманнам. Вот, Ричард, всего каких-нибудь два дня ты по праву владеешь замком и землями, а уже восстаешь против своего господина. Что нам с ним сделать, сэр Гуг? А?

– У меня нет меча, – ответил Гуг, – не шутите со мной. – И, прижав голову к коленям, он застонал.

– Ты еще глупее Ричарда, – совсем изменившимся голосом сказал де Аквила. – Полчаса тому назад я дал тебе замок Даллингтон, – и, вытянувшись на соломе, он толкнул Гуга своим мечом в ножнах.

– Мне? – спросил Гуг. – Я саксонец и, хотя люблю вот этого Ричарда, не могу быть вассалом какого-нибудь норманна.

– В свое время, до которого я за мои грехи не доживу, в Англии не будет ни саксонцев, ни норманнов, – сказал де Аквила. – Если я умею понимать людей, ты без всяких клятв гораздо вернее множества норманнов. Возьми Даллингтон и, если хочешь, завтра выходи против меня.