Сначала к овдовевшему ученому подсылают молодую девушку из семейства художника Поленова. Она пленяет стареющего физика, но ни одного слова об атомной бомбе вырвать у него не удается. Тогда по приказу Сталина в город, где проживает Эйнштейн, отправляется опытная разведчица, жена известного советского скульптора Сергея Коненкова – Маргарита, которая становится любовницей ученого. Он даже не подозревает, что его возлюбленная Марго на самом деле – советский майор Лукас, и ее задача очаровать американских разработчиков ядерного оружия.
Попасть в Лос-Аламос невозможно. Зато великий физик доступен. Он безумно влюбляется в советского агента. В 1945–1946 годах Эйнштейн написал Марго девять любовных писем. Все они были проданы с аукциона Сотби 26 июня 1988 года. Но вот беда – Эйнштейн не занимался разработкой ядерного оружия, и, выяснив это, майор Лукас резко порывает с ним связь. В своих письмах опечаленный Эйнштейн вспоминает прекрасные, полные любви встречи, пребывание Маргариты в его доме.
Он настолько доверял ей, что не раз оставлял одну в своем особняке, а она потом рассказывала, как «томилась» в ожидании «любимого». Резкий разрыв не был понятен ученому. «Марго, дорогая, единственная, что произошло с тобою? Может, я чем-то обидел тебя? Заранее шлю извинения», – пишет он даме, которая уже крутится в районе Лос-Аламоса в поисках очередной жертвы. Но сотрудники лаборатории засекречены, хотя известно, что ею руководит талантливый ученый Роберт Оппенгеймер – главный создатель атомной бомбы. Однако даже встретиться с ним Марго не удается.
А Сталин ждет. Советским ученым требуется слишком долгий срок для разработки грозного оружия – не менее десятка лет. Проще и быстрее заполучить секреты расщепления атома непосредственно из лаборатории Оппенгеймера. Тем более что самые первые результаты уже находятся на рабочих столах наших ученых. И переслал их в Советский Союз человек, позднее расстрелянный КГБ по делу Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Хотя дело ЕАК уже было сфабриковано, следствие удовлетворило его просьбу провести закрытое судебное заседание, в отсутствие других подсудимых. Этим человеком был известный в то время еврейский поэт Ицик Фефер. На закрытом судебном заседании Фефер отказался от своих прежних показаний, якобы изобличавших его и других членов ЕАК в национализме, измене родине, и напомнил «судьям», что с начала 1943 года он являлся агентом органов МГБ под псевдонимом Сирин и всегда действовал по их заданию.
Закрытые судебные заседания тогда не протоколировались, поэтому в записях об одном из них, на котором Фефер признал себя агентом, ни слова не говорится о том, какие приказы он выполнял. По некоторым сведениям, в ночь-ареста начальник МГБ Виктор Абакумов сказал ему, что если он не будет давать признательные показания, то его станут бить. «Поэтому я испугался… и на предварительном следствии давал неправильные показания».
В первые месяцы ареста, в отличие от других заключенных по делу ЕАК, Феферу разрешались любые домашние передачи, ни один следователь не дотрагивался до него даже пальцем. Создавалось впечатление, что в тюрьме, как под домашним арестом, сидел соратник следователей с целью давать нужные показания по делу ЕАК, и нет сомнения, что ему обещалась свобода, ему – агенту МГБ, имеющему немалые заслуги перед страной. Фефер намекал о них на закрытом судебном заседании 6 июня 1952 года. Он заявил, что еще в начале 1943-го, прибыв в Америку с председателем ЕАК Михоэлсом для сбора средств в пользу Красной Армии, он был вызван представителем МГБ генералом Зарубиным, работавшим в посольстве. Генерал предписал Феферу согласовывать свои действия и поддерживать постоянную связь с ним и его сотрудником Клариным. Далее Фефер рассказал, что предоставлял сотрудникам МГБ подробные отчеты о своей деятельности.
Глава советской делегации Соломон Михайлович Михоэлс ни к генералу Зарубину, ни к другим сотрудникам МГБ – Скрябину и Кларину – не вызывался и, разумеется, никаких их поручений не выполнял. Велись ли с ним переговоры о сотрудничестве, неизвестно, а если и велись, то наверняка не встретили согласия. Об этом свидетельствует вся его дальнейшая жизнь и судьба. Но не знать, что рядом с ним находится сотрудник МГБ, Михоэлс не мог. Перед отъездом в Америку он позвонил друзьям, в том числе и Мессингу. Голос Михоэлса звучал бодро и радостно. Он рассказал Вольфу Григорьевичу о цели визита, о том, что воочию увидит далекую страну. Мессинг не сразу ответил, испытывая нехорошее предчувствие, даже хотел сказать: «На кой черт вам сдалась эта Америка», но заметил более мягко:
– Америка… Наш союзник. По-моему, мы очень заинтересованы в ее помощи, но не более…
– Я и еду за сбором средств для Красной Армии. Вместе с Ициком Фефером.
Мессинг видел этого поэта и сразу испытал к нему отвращение, почувствовал в нем слабохарактерность и лживость.
– Но вряд ли американцы знают Фефера, – сказал Вольф Григорьевич.
– Его кандидатура согласована на самом верху, – объяснил Михоэлс тоном, не предполагающим возражений.
– Я понимаю, – многозначительно произнес Мессинг, – но будьте осторожны. Вы едете в чужую, неведомую вам страну. Желаю удачи. Как вернетесь, сразу позвоните, – с тревогой в голосе вымолвил Мессинг, однако возбужденный ожиданием предстоящего вояжа Михоэлс не обратил на его слова никакого внимания.
Никто не сомневался, что делегацию в Америку возглавит Михоэлс, как председатель Еврейского антифашистского комитета. А вот выбор второй фигуры вызвал некоторое удивление. Здравые умы в ЕАК считали, что полезнее было бы направить в Америку кого-либо из участников войны, героев Советского Союза: генерал-лейтенанта Якова Крайзера, подполковника Мильнера, Леонида Бубера, поэта-партизана Абрама Суцкевера и особенно капитана 2-го ранга Фисановича, помимо советских орденов, награжденного знаками отличия США. Такая группа могла бы произвести настоящий фурор и собрать пожертвований в пользу Красной Армии значительно больше. И если требовалось послать в Америку писателя, то конечно же Илью Эренбурга, чьи антифашистские статьи распространялись через Совинформбюро по всему миру.
Соломон Михоэлс в стиле отчета тех лет докладывал: «…в начале 1943 года наш Комитет получил приглашение от крупной антифашистской еврейской организации Нью-Йорка – от Комитета еврейских ученых, писателей, артистов и художников». Телеграмма была подписана председателем Комитета Альбертом Эйнштейном, у которого именно в то время развивался роман с Марго. В своем отчете о поездке Михоэлс не скрывал холодка, который их сопровождал на пути в Америку. Некоторые лидеры еврейских организаций даже посетили правительственные учреждения США с целью воспрепятствовать прибытию делегации. «Подобные меры, – писал потом Михоэлс, – объяснялись тем, что, мол, актер и поэт не могут являться представителями еврейской советской общественности…» Американцы указывали на необъяснимое отсутствие в составе делегации депутата от Еврейской автономной области Гольдмахера, главного врача Боткинской больницы Б. Шимелиовича, Героя Социалистического Труда Льва Гонора, командира дивизиона подводных лодок Г. Гольдберга, академика Лины Штерн… «Непонятно, – отмечала газета „Форферст“, – к кому, собственно, приехали этот актер и этот поэт?.. К тем сотням поэтов и писателей, к которым якобы прибыл Фефер?»
Михоэлс чувствовал двойственность своего положения, он случайно, но, видимо, многое узнал из того, что ему знать не следовало. Он, честнейший человек, был прикрытием для «работы» Фефера.
Перед отъездом в Америку, чтобы повысить свои акции в издательстве «Дер Эмес», Фефер намекнул моему отцу, директору издательства, что едет в Америку с секретным заданием.
Чекисты не сомневались в том, что Михоэлс не помешает работе их агента, но на всякий случай решили избавиться от ненужного свидетеля еще в Америке.
Во время выступления в Бостоне рухнули кем-то подпиленные подмостки на трибуне стадиона, где стоял Михоэлс. Он чудом остался жив. Сохранились кинокадры, запечатлевшие Михоэлса в Америке, бледного, осунувшегося, прыгающего на костылях, но улыбающегося в камеры. Искренне или то была игра актера? Как он расценил это происшествие? Ведь Соломон Михайлович провалился с высоты в помещение, где стояли разные машины. Понял ли, что с ним еще тогда хотела разделаться наша разведка?
