Крепко сжав рукоять, Спельда вытянула руку вперед и, как требовал ритуал, острым лезвием отрубила кусочек от ближайшего дерева. Это была частица Темного Леса, которая должна открыть имя ее ребенка. Спельда действовала быстро: она прекрасно знала, что хруст ветки может привлечь чье-нибудь внимание и тогда дело для нее обернется очень скверно. Когда с ритуалом было покончено, она сунула кусочек дерева под мышку и поспешила обратно. Благополучно добравшись до Якорного дерева, она отвязала веревку и вернулась в свою хижину. Там она поцеловала кусочек дерева и бросила его в огонь.

– Имена у твоих братьев и сестер появились сразу же, – объяснила Спельда. – Уф, Пуф и Фырк. С ними все было очень просто. Но с тобой ничего не получилось. Дерево только потрескивало и шипело. Темные Леса отказывались называть тебя.

– И все же имя у меня есть, – сказал мальчик.

– Конечно есть! – ответила Спельда. – И все благодаря Вихрохвосту.

Прутик кивнул. Он хорошо знал, как это случилось. Вихрохвост после долгого отсутствия только что вернулся в деревню. Прутик помнил, как радовались и ликовали лесные тролли, что эльф-дубовичок снова с ними, – ведь Вихрохвост, в тонкостях знавший все премудрости лесных законов, был их другом, помощником и прорицателем. Именно к нему шли лесные тролли за советом, с ним делились своими бедами и горестями.

– Когда мы пришли к нему, у древнего колыбельного дерева, на котором он жил, уже собралась толпа. Вихрохвост сидел в пустом коконе, откуда вылупилась Птица-Помогарь, рассказывал, где он побывал и что повидал во время своих путешествий. Когда он увидел меня, глаза его широко раскрылись и он стал вертеть ушами.

– Ну, что у вас случилось? – спросил он. И я рассказала ему все. – Ах, не переживай, – сказал он. Затем указал на тебя. – Скажи, а что это на шее у твоего мальчика?

– Это его утешительный шейный платок, – ответила я. – Он с ним никогда не расстается и никому не позволяет дотрагиваться до него. Как-то раз отец попробовал отобрать у него платок, сказал, что мальчишка уже слишком большой, чтобы забавляться с такими вещами, но ребенок свернулся калачиком и зарыдал. Он заливался слезами до тех пор, пока мы не вернули ему его сокровище.

Прутик знал, что будет дальше. Он уже много раз слышал эту историю.

– Тогда Вихрохвост сказал: «Дай-ка его мне», и уставился на тебя своими огромными черными глазищами – у всех эльфов-дубовичков такие глаза, и они видят ими ту часть мира, которая скрыта от нас.

– И я сам отдал ему свой утешительный платок, – прошептал мальчик. Даже сейчас Прутику не нравилось, если кто-нибудь прикасался к его платку, и он всегда завязывал его на шее плотным узлом.

– Именно так и было, – продолжала Спельда. – Хотя сейчас в это верится с трудом. Но это еще не все, нет, не все…

– Нет, не все… – эхом отозвался Прутик.

– Он взял твой платочек, погладил его, нежно так, словно это живое существо, а затем легко провел по вышивке кончиками пальцев. «Колыбельное дерево», – сказал он наконец, и я поняла, что он прав. Мне всегда нравился рисунок: крестики, стежочки, – нет, действительно, на платке было изображено колыбельное дерево, и это было верно, как дважды два – четыре.

Прутик засмеялся.

– И самое странное было то, что ты не был против, когда старик Вихрохвост прикасался к твоему сокровищу. Ты просто сидел рядом с ним, серьезный и молчаливый. Затем он снова посмотрел на тебя и тихим голосом произнес: «Ты – частица Темных Лесов, маленький молчун. Обряд Нарекания не состоялся, но все равно ты – частица Темных Лесов. Частица Темных Лесов, – повторил он, сверкая глазами. – Имя тебе будет…»

– Прутик! – вмешался мальчик, которому стало невтерпеж молчать.

– Точно! – засмеялась Спельда. – Так ты и сказал! Прутик! Это было твое первое слово. И тогда Вихрохвост произнес: «Смотрите за ним хорошенько! Он у вас особенный!»

Особенный! Все же лучше, чем не такой, как все! Мальчик прекрасно понимал, что он особенный, и это помогало ему выживать в среде сверстников – детей лесных троллей, которые дразнили и нещадно колотили его. Ни одного дня не проходило без потасовок. Но самое худшее случилось во время игры в пузырь.

Раньше Прутик любил эту игру. Нельзя сказать, чтобы он был хорошим игроком, но его всегда увлекал охотничий азарт: в погоне за мячом приходилось много бегать. Игровой площадкой служил большой участок свободной земли между деревней и лесом. Здесь, на опушке, сходились и пересекались тропы, проторенные многими поколениями лесных троллей. А по обочинам и между дорожек зеленели высокие пышные травы.

Правила игры были просты. Тролли разбивались на две команды, игравшие друг против друга, причем количество игроков не было ограничено. Главной задачей было поймать пузырь – мочевой пузырь ежеобраза, набитый сушеными бобами, – и пробежать с ним двенадцать шагов, громко считая вслух каждый прыжок. Если игроку удавалось это сделать, он имел право бросить пузырь в корзину, а меткий бросок удваивал количество очков. Но, поскольку земля часто бывала скользкой, а пузырь было нелегко удержать в руках, и к тому же команда соперника всегда пыталась отобрать мяч, добиться успеха было совсем не так просто, как могло показаться на первый взгляд. За восемь лет игры в пузырь Прутик так и не смог забить ни одного мяча.

В то утро не везло никому. После ливня на игровой площадке по колено стояла вода, и игра то прерывалась, то начиналась снова, после того как лесные тролли по одному бросали игру и, скользя по тропинке, уходили прочь.

Только уже к концу игры пузырь оказался близко от Прутика. Ему удалось схватить его, и, выкрикивая «Раз, два, три», он принялся большими скачками двигаться по тропинке к центру поля, зажав тяжелый пузырь под мышкой левой руки. Чем ближе игрок оказывался к корзине на счет «двенадцать», тем легче было бросать пузырь.

– Четыре, пять… – Но навстречу ему двигалось полдюжины членов команды противника. Он метнулся в сторону, прижавшись к самой бровке тропы. Соперники бросились наперерез, не давая ему пройти.

– Шесть, семь…

– Бросай мне! Прутик, бросай мне! – кричали ему члены его команды. – Передача!

Но Прутик не стал передавать мяч. Он сам хотел забросить его в корзину. Он хотел, чтобы его товарищи в восторге кричали «ура!», чтобы они хлопали в ладоши, радуясь, как он бежит вперед. Один раз в жизни он хотел оказаться героем.

Восемь, девять…

Его окружили со всех сторон.

– Бросай мне! – Это кричал Хрипун, который находился на другом конце площадки.

Прутик понимал, что, если он бросит мяч товарищу по команде, у того появится неплохой шанс. Но для Прутика это был не выход: ведь помнят лишь того, кто забил мяч, а не того, с чьей подачи это сделано.

Он помедлил секунду. Соперники окружали его все плотнее. Вперед было никак не прорваться. Не мог он и отступить. Он взглянул на корзину. Так близко она была и – так далеко! А он так хотел забить мяч! Он хотел этого больше всего на свете!

И тут в нем заговорил внутренний голос. «А в чем дело? В правилах ничего не сказано о том, что нельзя сойти с тропы». Прутик еще раз бросил взгляд на корзину и нервно сглотнул слюну. И в следующий миг он сделал то, чего не осмеливался сделать до него ни один лесной тролль: он сошел с тропы. Длинные стебли трав хлестали по ногам, пока большими скачками он несся к корзине.

– Десять, одиннадцать, двенадцать! – торжествующе завопил он, забрасывая мяч в корзину. – Пузырь забит! – крикнул он и счастливо огляделся. – Я заработал двадцать четыре очка! Я забил пузырь! – Он замолчал. Лесные тролли из обеих команд гневно смотрели на него. Никаких восторженных возгласов. Никаких аплодисментов.