– Да, пожалуй, – согласился Черных. – Вы думаете… где-то в тайге у Волнорезова спрятан самолет? – неторопливо, но обстоятельно спросил бывалый пилот. – Но ведь это чепуха! Четыре года… Подумайте, уже списанный У-2, старый утильный мотор… Нет, это исключено! – решительно закончил Черных свои размышления.

– Допустим… Но зачем тогда Волнорезов хранит в тайне свой промысловый участок?

– Да потому, что каждый охотник в какой-то мере суеверен, что ли. Промысел богатый держать в секрете для охотника считается самым важным.

– Что-то не так тут, – покачав головой, ответил следователь. – Ну, вот ты, посади себя мысленно в самолет и лети над этим юганским болотом. Встретился тебе, скажем, У-2 этак на высоте ста метров. Заподозрил бы ты что-либо или нет?..

– Нет, конечно. Потому что не могу представить себе летчика, разгуливающего по безлюдным местам на самодельном или списанном самолете. Просто подумал бы: живет себе небесный тихоход где-нибудь у геологов и верно служит…

– Ты прав, – ответил следователь. – Я запросил начальника аэропорта Медвежьего Мыса, и вот что он мне ответил: «Все опрошенные пилоты местных линий не встречали в воздухе за четыре года ни одного У-2. Эти машины сняты с эксплуатации». Ты же сам говорил, что Волнорезов отличный пилот…

– Вы хотите сказать… – перебил следователя Черных, – что он…

– Да, именно это… Учился ли Волнорезов ночным полетам?

– Ночью летал Волнорезов так же отлично, как и днем. И в слепых полетах, под колпаком, водил машину исключительно. Но трудно, даже невозможно представить себе летчика, который рисковал бы, летая на аварийном самолете над такими местами, где, случись что-либо, никто не окажет помощи… Да и зачем все это могло бы понадобиться Волнорезову?.. Подумайте…

– А ведь зимние ночи на севере бывают светлые и лунные, не хуже, чем день… Летчики аэрофлота спят, а Волнорезов, может быть, в такие ночи не дремал, а?.. А всякое противозаконное деяние связано с риском, и это не довод, убеждающий в пользу подозреваемого.

– Это сказка. Такого не может быть, – уверенно ответил Черных. – Подумайте, ну что может делать Волнорезов на самолете посреди болотистой тайги, где и площадки ровной для посадки не сыщешь!..

– Да… задача со многими неизвестными… – согласился следователь, как видно, не отказавшийся от своей версии.

Включив настольную лампу, следователь подошел к окну и открыл форточку. В кабинете было накурено и сильно пахло застаревшим табачным дымом. Он с недовольным видом вытащил из стола «авиамоторное дело», наполненное показаниями свидетелей и очевидцев. Вадим Вадимович даже ругал себя за потерянное время, ушедшее на розыски какого-то древнего У-2, который, поди, уже давно предприимчивый хозяин изрубил на дрова и сжег, превратив в золу. А вот он, серьезный человек, должен искать эту проклятую золу… Однако где-то в глубине души в нем говорила профессиональная гордость. Интуиция подсказывала ему: если Волнорезов действительно такой, каким его описали бывший летчик-инструктор и инженер, то, значит, парень очень умен и хитер необыкновенно.

«Стоит выехать в Медвежий Мыс и побывать в Улангае, – решил Вадим Вадимович. – Как только закончу расследование истории с таксистами, так и махну… Выберу время поудобнее, чтобы на берегу Оби порыбачить стерлядей удалось…»

Соню пригласили в контору под вечер.

– Соболи добыты честным путем, – пояснил следователь Соне.

Соня – женщина молодая и не из робких.

– Поживем, поглядим, – ответила она молодому милицейскому лейтенанту да ловко, с загадочкой, прикусила нижнюю губку и прыснула подозрительным взглядом на Сашку Гулова: «Купил следователя, только и делов».

Здесь, в Улангае, все знают, что Саша – дружок Кости Волнорезова с детства. Летом, в сенокосную пору, еще когда они подростками были, у стана взыграли лошади, запряженные в косилку. Кинулся Сашка перехватить коней – беда и случилась. Ступню левой ноги перекусили ножи. Пока там шель-шевель, а до больницы дорожка дальняя. Отняли ногу Сашке чуть ниже колена. Возил Костя своего дружка в школу на санках. Всю первую зиму возил.

Ох, туговато перекрутилась эта потайная соболиная веревочка. Но Соне спешить некуда. Она подождет, поднакопит пробоистые фактики и припрет жуликов, как телят к реке на переплав.

Вот уже четвертую весну появляются Костя с Ильей в Улангае сразу после ледохода. Передохнут с неделю в деревне, закупят продукты, загрузят лодку и опять уходят на целый год в тайгу.

С раннего утра в окружении ребятишек и любопытных взрослых ремонтируют Костя с Ильей неводник. Стоят веселые, румяные дни короткой благодатной поры безгнусья.

«Куда-то спешат промысловики», – решил старик Чарымов, любуясь работой Ильи и Кости.

Костя с Ильей – мужики хваткие, загорелые, обветренные до черноты. Жесткими узлами бугрятся на руках мускулы. Торопятся таежники неводник на воду пустить. Разделись до трусов – жарко. Посвистывают рубанки в сильных руках, всхрюкивает пила, дятловым перестуком разговаривают молотки. У обоих лоснится от пота спина.

Не утерпела Соня. В полдень закрыла магазин и пошла на берег. Присела рядом с Костей на большую кокорину, еловое корневище.

– Правду говорит дед Пивоваров, что ты нынче получил письмо от Андрея Шаманова?

– Было такое, Соня, – ответил Костя, набивая табаком трубку и с хитрецой поглядывая на продавщицу.

Интересно Соне знать, кем стал сосед по школьной парте, когда-то влюбленный в нее мальчишка.

– Что пишет? И отчего в Улангай не заглянет?

– Сама знаешь, с детства была у него мечта стать художником. После армии окончил училище. Год работал в Томске оформителем при заводе. Потом бросил все и ушел с геологами на тюменскую землю. Одним словом, многое повидал… В тундре промышлял песцов, кочевал с оленеводами от Обской губы до уральских хребтов. Летал бортмехаником на транспортном самолете… Всего не перескажешь. Приедет на днях в Улангай. Вот по старой-то дружбе и повыспроси о его скитаниях. Парень еще холостой, – подмигнув Соне, добавил Костя.

К вечеру неводник гоголем красовался на воде, лениво покачиваясь, отбивая бортами волны. Никто особенно-то и не надсаживался в догадках, кроме Сони: зачем понадобилась этакая ладья Косте с Ильей и куда они увели ее этим вечером? Односельчане давно привыкли к чужой тайне точно так же, как свыклись с тучами, ветрами и дождями.

Вскоре неводник снова появился на старом причальном месте, только на этот раз грузно осевшим на воду. Дед Чарымов, улучив минуту, когда Илья с Костей пошли домой, заглянул под брезент.

«Яхнуло бы их, есть в урмане у сорванцов прожорливая машина. Двадцать бочек с бензином! Для мотолодки хватит на целых три года! Эх, выследить бы их соболиный клад».

Утром по деревне разнеслась еще одна удивительная новость: уехала с Ильей и Костей Танька Сухушина. Повезло деду Чарымову – Сухушины его соседи. Перед рассветом затявкала собака, вышел старик на улицу. Видит, мимо дома проходит Танюша, а Илья следом несет ее самодельный фанерный чемоданишко.

«С ними, значит, маханула девка в потайной урман. Вот ведь чудеса какие! Скажи – не поверят».

Одно сомнительно деду Чарымову: почему это Илья прихватил с собой именно Таньку. О замужестве ей, Безносихе, и думать нечего. В деревне на каждого неженатого найдется по четыре девки. Выбирай из красивых красивую, бери по вкусу – с золотым характером или что побойчее. Илья – парнина куда с добром, не обижен природой. Схлестнулась хантыйская кровь с русской, отцовской, и слился из двух кровей новый человек. Глаза у Ильи счерна, но разрез их не узкий. Нос не плюсковатый. А вот широкоскулость, да еще характер редкой доброты – это по материнской ветви ему достались.

Илья хорошо знает язык хантов, а русский – родной ему. Перехватил он у отца и впитал с малолетства редкий дар деревенского сказителя. Любую побывальщину отец мог щедро сдобрить вымыслом, заправить поговоркой. Мог заплести извилистую нить рассказа таким узором, что душа слушателя переселялась в уши и ловила с жадностью каждое слово, будто капли дикого ароматного меда. На вечеринках Илья был желанным парнем. Славился как незаменимый балалаечник и сочинитель частушек. Не краснели девчата, когда вдруг после любовной душевной частушки скороговорочкой выдаст Илья: