Еще говорят, что американцы про нашу историю узнали, как лицо Ойнисы-хон село спасло, и кино по мотивам этого сняли. Родственник мой видел; говорит, одна американка нашу Ойнису-хон играет; очень хорошо играет, старательно. Такая вот честь нашей землячке выпала.
Сама Ойниса-хон в столицу уехала и вскоре замуж вышла. Давно, оказывается, одного человека там любила. Наши на свадьбу ездили, Ойниса-хон автобус с удобствами организовала. Я не ездил, дела срочные были. А кто на свадьбе был, очень довольны: такую, говорят, еду ели и лакомства, что теперь будет что внукам рассказывать. И еще, говорят, когда Муса от наших поздравление в микрофон говорил и Учителя упомянул – у Ойнисы-хон фата дрогнула... А может, просто так дрогнула, кто знает?
Муса... У него ведь сын родился, забыл сказать. Вылитый Муса! Ну, как будто наш Муса, только маленький и кричит. Муса до последнего дня напряженный ходил, все, наверно, маленького Председателя себе в качестве ребенка представлял, и тут: фокус-покус! личный его, Мусы, ребенок на свет появился, как через копирку. Ой, что с Мусой творилось! Если от счастья умирают, то он, наверно, при смерти был. Ничего, хороший мальчик растет, только вспыльчивый – весь в Мусу.
Старый Учитель вскоре умер – тихо и спокойно, с книжкой Некрасова на груди. Хоронили всем селом. Когда могилу засыпали, вышел Азизка и объявил, что, выполняя волю покойного, должен сейчас что-то сказать. Мы, конечно, помня обычаи Старого Учителя, подумали, что критика сейчас начнется... А Азизка смахнул слезы, и закричал: “Выхожу один я на дорогу... Сквозь туман кремнистый путь блестит... Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу...”.
Много слез тогда упало на могилу – целый дождь. По завещанию старика – хотя и похоронили его на мазаре, как мусульманина, – потом поставили по русскому обычаю каменный памятник. И первое четверостишье по надгробному камню арабской вязью выбито. Что удивительно – через какое-то время рядом с могилой начал дуб расти – дерево у нас непривычное. Как сказано, а? “Пустыня внемлет Богу”! Лучше про нашу пустыню не напишешь. Да будет могила твоя просторна, да будет омыта дождем и снегом, Старый Учитель...
После этих похорон как-то очень задумчив стал Иван Никитич. Начал философские разговоры о смерти и ее последствиях для человека заводить. Стоит иногда возле своих ворот, в пустой почтовый ящик смотрит. А потом вдруг сын к нему, Сережа, Сергей Иваныч, из России приехал: собирайся, папаша! Никитич говорит: ладно, погостить поеду, а там посмотрим. Уезжать туда насовсем не хочу, здесь у меня все, и умру здесь. Вот только на березки и рябинки в конце трудовой биографии хочу поглядеть... Азизка, кстати, с ним уехал – там свое счастье искать хочет...
Что еще сказать? Выбрали мы нового Председателя. Им оказался Агроном. Правда, держит он себя скромно, прежняя дурь про пальмы вроде из головы у него выветрилась. Пока толковые вещи делает. Не обирает сильно и демократию соблюдает. Участкового на нас не натравливает; а тот сына своего, наконец, женил и немного успокоился. Древнюю Баню Новый Председатель пока не трогает, только ученые разные стали чаще приезжать. Я с некоторыми беседовал – истинное духовное наслаждение получил.
При новом Председателе от озера канал прорыли, вон за деревьями блестит, за яблонями. Ветви с яблоками прямо к воде лезут, скоро урожай снимать пора. А то в прошлом году от ветра яблоки в канал посыпались и уплыли непонятно куда. А для чего каналу – яблоки? Яблоки человеку нужны.
Бедана замолчала.
Сидит, наверное, в своей клетке, свои птичьи мысли в порядок приводит.
Я тоже, наверное, пойду.
До свидания, старое дерево. До свидания, бедана. До свиданья, вертушка...
До свидания.
* Перепелка.
** Каин и Авель.
*** Кибла — направление Мекки, куда обращаются во время молитвы.
**** Авраам.
