Я никогда не интересовался, какие вопросы Генеральный задавал Саше, о чем они говорили. Знаю только — мы остались в одном экипаже.
Подготовка к 140-суточному полету не представляла, на первый взгляд, особой сложности. Накопленный специалистами Центра подготовки космонавтов имени Юрия Алексеевича Гагарина опыт позволял готовиться спокойно и ритмично. Однако по мере приближения даты старта мы все острее стали ощущать ложившуюся на нас ответственность за выполнение программы полета. Она была довольно сложной.
Первой и основной особенностью нашего полета была его продолжительность. До нас в космосе работали Юрий Романенко и Георгий Гречко, установившие 96-суточным полетом рекорд продолжительности. Мы уходили на 140 суток. Однако не это волновало ученых. Проблема была в переходе 120-суточного рубежа. Оказывается, полный цикл смены эритроцитов — красных кровяных телец — у человека равняется 120 суткам. Пожив в космосе, то есть в новых физических условиях, больше этого срока, мы возвращались на Землю с эритроцитами, рожденными в невесомости. Будут ли они выполнять свои функции на Земле? Этот вопрос волновал всех. Но особую озабоченность он вызывал у академика Олега Георгиевича Газенко, ответственного за всю медико-биологическую программу космических исследований. Он с нами встречался часто, обсуждал эту проблему, советовался.
Нашей, основной, экспедиции предстояло встретить на орбите две международные. Первая из них в составе Петра Климука и первого космонавта Польши Мирослава Гермашевского прибывала к нам через две недели после стыковки со станцией «Салют-6». Вторая международная в составе Валерия Быковского и космонавта ГДР Зигмунда Иена — в конце августа. Их посадка планировалась на 3 сентября. Было решено, что в день посадки наших друзей мы с Александром Иванченковым отправим на Землю свою кровь, там ее тщательнейшим образом изучат ученые и примут решение: продолжать полет до 140 суток или нет. Как теперь уже известно, мы проработали 140 суток.
Рождалось новое направление — космическая технология. Нашему экипажу выпала историческая миссия — получить первые в мире кристаллы, выращенные в невесомости. Специалисты Всесоюзного научно-исследовательского института рыболовства и океанологии обратились с просьбой выяснить, можно ли визуально определить из космоса биопродуктивные зоны в Мировом океане? Биопродуктивные зоны — это места скопления фито- и зоопланктона, являющегося кормовой базой для промысловых морских организмов. От работы в космосе ждали конкретной и ощутимой отдачи, в том числе помощи в увеличении добычи продуктов питания из недр океанов.
Свою заинтересованность проявили геологи, работники сельского хозяйства, гляциологи, гидрологи, метеорологи. К нашему полету ученые научно-производственного объединения «Природа», возглавляемые Юрием Павловичем Киенко, большим энтузиастом использования результатов космических исследований в интересах народного хозяйства, подготовили обширную программу, объединенную единой целью — исследованием природных ресурсов Земли.
Не остались в стороне и астрофизики. Бортовой субмиллиметровый телескоп с диаметром зеркала 1,5 метра должен был регистрировать излучение звездных источников в инфракрасном, ультрафиолетовом и субмиллиметровом диапазонах.
Биологи подготовили несколько десятков исследовательских экспериментов с высшими растениями, микроорганизмами, насекомыми, обитателями водной среды, органическими веществами. Часть экспериментов предлагалось провести в открытом космосе. Туда же предложили перенести свои исследования и создатели космической техники. Надо было определить длительное влияние космоса на композиционные материалы, чтобы знать перспективы дальнейшего строительства космических сооружений.
Исследователи верхней атмосферы разработали программу наблюдений за полярными сияниями, серебристыми облаками, эмиссионным свечением, зодиакальным светом и т.д.
Программа нашей работы была подготовлена на основании глубочайшего анализа предыдущих космических полетов. Каждый экипаж привозил что-то новое, интересное. Подолгу мы засиживались с Виталием Севастьяновым, Георгием Гречко, Юрием Артюхиным, Юрием Глазковым, Алексеем Губаревым. Это был процесс накопления знаний, передачи опыта.
Вспоминается случай, который произошел во время нашего спуска с Валерием Рюминым. От оператора связи Центра управления полетом получили все данные на посадку. Посадка, а вернее процесс спуска с орбиты — довольно волнующий момент для каждого, кто возвращается из космоса. Баллистическая группа на Земле рассчитывает все данные. По ним спускаемый аппарат приземлится в заданном районе, там, где его ждут специалисты поисково-спасательной службы. Доводится время включения двигателей установки на торможение, продолжительность ее работы. Это необходимо для схода корабля с орбиты и придания ему направления движения к Земле. Экипаж включает двигатель, предварительно проведя ориентацию корабля на торможение. На орбите мы летаем с первой космической скоростью равной в среднем 7,8 км/сек. Стоит двигательной установке погасить скорость на сто с лишним метров, как она становится меньше первой космической и корабль устремляется к Земле. Дальнейшее торможение происходит по мере входа в плотные слои атмосферы. На высоте около десяти километров вводится в действие парашютная система, которая обеспечивает не только плавное снижение, но и дальнейшее торможение скорости полета.
Нам с Валерием Рюминым было сообщено время ввода основной парашютной системы — 6 часов 8 минут и 12 секунд. Мы приготовились к вводу парашюта в действие. Ввод сопровождается отстрелом крышки люка парашютного контейнера, резкими перегрузками и сильным раскачиванием спускаемого аппарата. Однако в назначенное время ввода не последовало. Мы начали испытывать, мягко говоря, определенное волнение. Автоматикой спуска предусмотрено введение в действие запасного парашюта через 50 секунд. За это время спускаемый аппарат снижается до высоты около четырех с половиной километров. Стали ждать ввода запасного. Но и через 50 секунд парашют не раскрылся. Теперь мы уже испытывали не волнение, а то, не знаю, как назвать, чувство, которое появляется у каждого человека при ощущении приближения неотвратимого… И в этот напряженный момент заговорил Валерий:
— Видимо, произошла ошибка с выдачей времени ввода парашюта. Помнишь, Георгий Гречко говорил, что перед вводом парашюта аппарат трясет, как телегу на булыжной мостовой, а мы еще этого не чувствовали…
На самом деле так и было. Вскоре мы ощутили тряску, а потом ввелся основной парашют. Часы показывали 6 часов 12 минут 8 секунд. Оператор связи перепутал местами минуты с секундами при передаче. Ошибка незначительная, но нам эти минуты ожидания стоили слишком много.
Самым волнующим моментом нашей программы был выход в открытый космос. На сорок пятые сутки полета мы должны были снять научное оборудование с наружных конструкций станции и установить новое. Интерес к нашему выходу был большим, и мы готовились к нему самым тщательным образом.
Работа предстояла сложная, многоплановая. Мы должны были дважды дозаправить станцию компонентами топлива. Процесс этот технологически тонкий. Помимо отличного знания системы дозаправки требовалось приобрести устойчивые практические навыки в работе по управлению автоматикой дозаправки, по контролю за ходом процесса. Все это возлагалось на экипаж из двух человек — командира и бортинженера. Готовились ко всем видам работ вместе, так как в любую секунду должны были заменить друг друга, проконтролировать.
На время совместной работы с экспедициями посещения я был назначен командиром объединенной экспедиции и отвечал за выполнение программы работы в целом. С экспедициями посещения тренировались вместе на тренажерах, отрабатывали телевизионные репортажи. После каждой встречи с международным экипажем мне предстояло обратиться к руководителям партий и правительств двух стран и доложить о начале совместной работы на орбите.
