И тут очень вовремя подворачивался взрослый опытный человек, прошедший Крым и Рым, сочувствующий твоей беде, не жадный на сигареты и советы.

Он говорил очень важные в тот момент слова – «Не ссы! Нагонят тебя с суда. Получишь условно».

И становился отдушиной, куда сливалась вся интересующая мусоров информация. Такие люди умели расположить к себе.

Прыщавый достал кусочек мыла, натер им снаружи кружку. Перевязав её куском полотенца, подвесил над унитазом, так, чтобы её не было видно через глазок в двери. Потом, присев на корточки поднёс к кружке кусок вафельного полотенца, свёрнутый вместе с полиэтиленовым пакетом. Получилось пламя, как у настоящего олимпийского факела.

Через несколько минут чифир был готов.

Тут же к закопченной кружке, называемой чифирбаком подсело человек пять. Дед- первоход несколько раз перелил тёмно- коричневое зелье из чифирбака в эмалированную кружку и обратно. Потом протянул кружку мне.

– Ну понятно, как первоход, так сразу вместо холодильника. На вашей командировке, как пьют?

Чифиристы переглянулись, первоход понял.

– По два. Не ошибёшься.

На разных зонах и тюрьмах чифирят по разному, иногда пьют по три, но чаще по два глотка.

Кружка пошла по кругу. Было видно, что уже после первых глотков некоторых начало тошнить, но они продолжали делать вид, что мама с детства давала им эту гадость вместо молока.

После лагеря, с его относительной свободой вновь оказаться в душной, воняющей парашей и капустной баландой камере, было смертельно тоскливо.

Серые бетонные стены камеры наводили тоску. Однообразие сводило с ума.

Каждое утро, в 6 часов, подъем. В 7 часов – завтрак. Откидывалась кормушка и через нее в мятых алюминиевых тарелках подавались баланда.

Режим и питание во всех тюрьмах один и тот же. Перловая каша или мутная баланда из рыбьих голов. Вместо десерта, чай- хозяйка, со вкусом половой тряпки.

Через ту же кормушку дежурный фельдшер ставил диагноз и выдавал всем больным одинаковые таблетки.

Это общеизвестный факт, что на тропу преступлений мужчины часто становятся именно из-за женщин. Любовные истории очень часто заканчиваются тюрьмой.

Я познакомился с Леной на работе. Зашёл в отдел кадров оформлять документы и потерял голову.

Она не была красавицей, но у неё совершенно по особенному пахли волосы, кожа. Как то иначе светились глаза. Была совершенно иная походка, чем у других женщин. Короче, совпали обе половинки одного целого. Она была старше меня на два или три года, замужем. Воспитывала сына лет десяти.

Я желал её страстно, не мог даже думать о других женщинах. Той последней, окончательной близости, которая дала бы толчок новым отношениям, еще не было, хотя я часто заходил в её кабинет и просто пожирал её глазами.

Однажды на праздники я остался ответственным по нашему строительному тресту. Я сидел у себя в кабинете и что-то писал. В здании была только диспетчер.

Вошла Лена.

– Я хотела с тобой поговорить, – сказала она, – ну, ладно…если ты занят, тогда потом…

Я отложил в сторону исписанные листки. Вскочил со стула.

– Пойдём в кабинет к управляющему, – сказала она. – Там диван. У меня есть ключи.

Я потянул ее к себе.

В тишине слышалось лишь наше дыханье. Мерцали её глаза через неплотно опущенные веки. Это было, как плаванье в неспокойном море. Нас с головой захлестывало волнами, мы задыхались под тяжелыми, сотрясающими тело ударами, нас выносило вверх, к ослепительному солнечному свету и снова швыряло вниз, в черные провалы беспамятства. Переводя дыханье, мы едва могли выговорить, только простонать имена друг друга…

В моей жизни появилась первая настоящая и единственная любовь, пришедшая нежданно. Свалившаяся на голову как снег на голову. Я и сам не думал о том, что можно задыхаться от счастья просто оттого, что она рядом! Ревновать её к мужу, сослуживцам, испытывать восторг от одного её взгляда или прикосновения. Нахлынувшее чувство заполнило и поглотило меня, я растворился в нём без остатка. И с этого дня моя жизнь была заполнена только ею.

Прыщавый Кипеш читал в слух газету.

– А вот братва, что пишут! В Чечне генерал Дудаев набирает добровольцев в национальную гвардию. Обещает дом с садом, землю, зарплату.

Кипеш мечтательно закатывает глаза.

– А чо, пацаны, было бы по ништякам, получить в Чечне автомат, приехать сюда и разобраться со всеми козлами и мусорами!

Дедок, после чифира размягчившись душой, закуривал сигарету.

– Ну да, по ништякам. Только ты не забывай, что тебе для этого сначала надо обрезание сделать. И звать тебя будут не Кипеш, а Махмуд. К тому же, если ты по приказу власти берёшь в руки оружие, то сразу же становишься автоматчиком. Почти сукой! Имей это в виду.

Ладно, лучше послушайте историю об арестантском житье- бытье.

И дед рассказывал молодёжи очередную тюремную байку.

– Как то один писатель решил написать книгу о смертниках, кого приговорили к «вышаку». Уговорил знакомого прокурора посадить его в тюремный спецблок.

В кругу слушателей пронёсся удивлённый гул.

– Сам сел в тюряжку? – недоумённо перебивал Кипеш. – Да я бы ни за что!

– Ты слушай давай, дурилка картонная! – Раздражённо рычал Саня Могила и почесывал на плече эполет. – Тебе же сказали, для кни-ги!

Выпустив струю дыма и уставившись в потолок, словно вспоминая все обстоятельства той истории Витя продолжал.

– Так вот сидит он месяц два…три. Аппетит хороший. Кушает баланду. Ему приносят передачи. Читает газеты, книжки. Ему всё нравится, тишина…покой. Писатель посмеивается, дескать сижу и сижу в смертной хате. Ничего страшного.

Но однажды приносят ему газету, а в ней некролог, дескать прокурор такой то погиб в автокатастрофе.

Писатель к двери. Давай колотить. Кричать- «выпустите! Я здесь случайно. Это ошибка!» Прибежал наряд. Надавали по почкам. Заковали в наручники.

Сколько не просил писатель, чтобы его отпустили, мусора над ним только смеялись. За сутки стал седым. Похудел на пять килограмм. Перестал спать. По ночам плакал.

Написал прошение о помиловании, где все чистосердечно описал, но пришёл отказ.

Писатель перестал есть, выходить на прогулку и начал разговаривать сам с собой.

Однажды ночью у двери камеры раздались шаги. Лязгнул засов. Писатель не спал, он знал, что рано или поздно за ним придут. Он сполз с нар и забился на полу в истерике.

Ещё немного и он бы наверное обосрался или сошёл с ума от страха. Но тут услышал знакомый голос и увидел перед собой того самого прокурора, которого считал погибшим.

Писатель ничего не мог сказать. Он только горько зарыдал.

– Успокойтесь, товарищ писатель! – Сказал прокурор. – Была допущена ошибка. Вы свободны.

В этот же день, писатель вышел на волю. Но говорят, что у него слегка поехала крыша и он перестал спать ночами. Всё время ждал, что за ним придут.

После этого он уже никогда не просился в тюрьму и не писал о зоне.

Шло время, и мы с Леной все больше и больше отдалялись друг от друга. Точнее, отдалялась она. Ей становилось скучно. Я продолжал ее любить, как прежде.

Когда почувствовал, что могу реально потерять ее, я испугался. И понял, что надо и впрямь что-то делать.

И я придумал… Я начал зарабатывать деньги. Делал ей дорогие подарки, водил в рестораны, кутил. Привёз из Греции меховую шубу известного бренда «Imperia Furs». В новой России она стоила примерно столько же, сколько до перестройки я зарабатывал за десять лет.

В конце восьмидесятых, в смутное время запущенной перестройки, когда и законоисполняющие органы, не знали, что уже можно, а что ещё нельзя, во времена всеобщей растерянности и наивных надежд, заработать было легко.

Один из моих приятелей, хорошо ориентирующийся во времени и пространстве открыл центр НТТМ при райкоме комсомола. А я придумал, как делать деньги из ничего. Из воздуха.