– Мстислав, проводи княгиню в ее светлицу, устала она.

Мстислав помедлил, не спеша подчиниться отцу, и несколько секунд удерживал бешеным, полыхавшим синим светом взглядом такой же бешеный взгляд Ярослава, потом резко отвернулся и почти бегом кинулся к помосту, где его ожидала все такая же бледная и невозмутимая Ольга.

Ярослав с трудом успокоил колотившееся сердце и поклонился Евдокии:

– Прости... Не знал, что у тебя такой горячий жених.

– Мстислав не жених мне, – зарделась Дуняша. – Брат.

– Так ты – дочь Владимира?!

Ответить девушка не успела – откуда-то из толпы плясавших возникла кряжистая старуха с изъеденным глубокими морщинами лицом и, молча ухватив Дуняшу за руку, увела ее с пира.

Ярослав провожал ее взглядом, когда на плечо ему легла тяжелая рука.

– Отец...

– Увещевания мои, вижу, проходят даром.

– Не виноват я, он сам...

И вдруг вскинул на отца смеющиеся шальные глаза:

– Что-то подсказывает мне, что не получится соблюсти твои наставления, отец! Не миновать драки – как воды испить.

Князь Всеволод усмехнулся в ответ.

– Не от драки я тебя остерегаю. Мстислав – сын Владимира, всесветлый князь киевский назвал его своим наследником на престоле, и, значит, тебе вскорости ему служить предстоит – так же, как я служу самому Владимиру. Всем животом своим.

– Я помню, отец...

* * *

Ночью после пира Мстиславу не спалось. Так разозлил и заинтересовал его заезжий княжич! Мстислав уж и липового отвару на сон грядущий выпил, и княгинину сенную девку Парашу к себе в постель затащил и от души оприходовал, а сон все не шел. Устав метаться на ставших жаркими полотняных простынях, княжич поднялся, натянул простые льняные портки и просторную рубаху и босиком пошлепал по пустынным в этот предутренний час переходам большого княжеского терема. Возле покоев отца узрел-таки стражу. Не церемонясь, толкнул кулаком в бок одного из дремавших, опершись о древко секиры, дружинников.

– В каких покоях новгородские князья почивают?

– Ни в каких. С дружиной своей под стенами, в шатрах стоят.

– В шатрах, говоришь?

– Ага. Эвон с бойницы видать – белого войлока шатер, на хазаринский манер. С вымпелом.

Мстислав выглянул в узкое окно. В предрассветной мгле с трудом рассмотрел возле крепостного вала что-то белое. Почесал под мышкой. Зевнул. Решил, что отыщет приезжего утром. И пошел спать.

К утру навязчивое желание непременно повидать Ярослава улетучилось. Посему когда Мстислав, по привычке отправившийся по полудни на реку коня любимого купать, обнаружил у брода того самого молодого новгородца, да не одного, а в компании с Евдокией, сильно удивился. И взъярился.

Девушка сидела на кочке, расправив вокруг себя сарафанную юбку, и плела венок из ромашек и васильков. Один такой уже украшал ее русую головку, а тот, что плела, явно предназначался юноше, сидевшему возле, подобрав под себя ноги, обутые в мягкие половецкие ичиги. Невдалеке пасся большой вороной ратный конь княжича.

Он-то и почуял чужое присутствие. Вскинул большую горбоносую голову, тряхнул густой челкой, спускавшейся на лиловый глаз, коротко заржал. Ярослав тут же вскинулся на ноги, огляделся. Увидал, как сквозь камыши на берег ломится сугробом могучий белый княжеский жеребец. Конь еще не встал, как с его спины угрем соскользнул Мстислав. Выражение лица княжича не сулило ничего доброго.

– А ты упрям, гость. Советам хозяев, погляжу, не внемлешь. Как научить тебя слушаться?

И, не дожидаясь ответа, набросился на княжну:

– А ты почему не в тереме? Почему одна, без мамок? Да еще с чужим мужчиной? Отцовских розог захотела?

– Ты потише, ураган, – заступая дорогу княжичу, вступился за Дуняшу Ярослав. – Не видишь – венок плетет. Что в том дурного? Да и я не совсем чужой...

В ответ Мстислав, прорычав что-то яростное, ударил кулаком Ярославу в лицо. Тот, не ожидая удара, кулем рухнул наземь. Киевлянин наклонился над ним, сгреб за волосья (мимолетно отметив, как мягкие густые светлые пряди шелком ласкают ладонь, – и пальцы, только что стремившиеся причинить боль, разжались), приподнял к себе залитое кровью лицо.

– Будешь знать, как слушать...

– Буду, – выплюнул сгусток крови из мягко очерченного рта новгородец.

Оскалившись в усмешке, Мстислав отпустил волосы, отвернулся. Тут же услышал за спиной шорох, ощутил, как на плечо легла крепкая ладонь. Обернулся – и получил могучий удар в челюсть. Перед глазами заплясали черные мушки, из носу потекла противная красная юшка. Однако на ногах опытный в кулачном бою княжич устоял. И тут же кинулся на обидчика.

Евдокия вскочила на ноги, рассыпав по траве цветы, отбежала в сторонку и с ужасом в серых глазах смотрела, как двое парней молча, со звериной яростью катались по траве, молотя друг друга кулаками куда придется. Постояла минутку, кусая кулачок, заревела в голос и кинулась бежать от реки к терему.

Неизвестно, сколько бы еще длилась эта яростная молчаливая драка, если бы поединщики, увлекшись, не скатились с берега в реку. Под воду ушли с головой, и только начав захлебываться, отпустили друг друга. Поднялись в полный рост, оказавшись в реке по пояс, смерили один другого вызывающими взглядами. У Мстислава был разбит нос, рассечена губа, под правым глазом наливался сочной синевой громадный синяк. Ярослав выглядел не лучше – кровь шла из носа, рта, разбитой левой брови, заливая глаз.

Новгородец, выругавшись, отвернулся и начал умывать лицо, шипя от боли. Мстислав выбрался на берег, стянул с ног сапоги, вылил из них воду, кинул сушиться. Снял порванную, грязную окровавленную рубаху, бросил в траву. Выпрямился. Увидал, что соперник тоже разделся, однако рубахи не выбросил, а аккуратно ее застирывает, то и дело смахивая с лица сочившуюся из брови кровь.

– Как баба, ей-Богу, – пробормотал Мстислав, заходя по пояс в реку и плеская воды на побитое лицо. Раны защипало. Мстислав ругнулся. Зажмурившись, зашарил руками вокруг себя, чуть не потеряв равновесия. Наткнулся на крепкое плечо. Замер. Вдруг почувствовал, как его лица осторожно, стараясь не причинить боли, касается влажная тряпица, промакивая кровоточащие раны. Дернулся от неожиданности.

– Да не дергайся ты, я не кусаюсь, – услышал усмешливое.

Приоткрыл один глаз – близко наклонившись к его лицу, Ярослав чистым подолом полотняной рубахи отирал кровь с разбитой Мстиславовой губы. Встретив взгляд синих глаз, остановился, отстранился, помедлив, опустил глаза, одновременно протягивая скомканную ткань:

– На, сам оботрись.