— Ой, я тебя понимаю. Сама пока ГОСы сдала, на мумию стала похожа. Может тебе накапать чего?
— Нет, спасибо, — качаю головой. — Мне на воздух нужно выйти.
— Ну ладно. Смотри. Если захочешь позаниматься, можешь позвонить мне осенью. Я, конечно, не Винс, но кое-что тоже умею, — подмигивает. — Еще раз поздравляю с успешной сдачей экзаменов.
— Спасибо, — рассеянно. — Пока.
— Счастливо. Удачи, Саш, — закрывает входную дверь.
На воздух. Мне нужно выйти на улицу. Дышать. Нечем. Ступеньки. Дверь подъезда. Не думать. Нет. Нельзя думать. Маршрутка. Люди. Задыхаюсь. Почему так много людей? Метро. Час пик. Турникеты. Кто-то толкает в плечо. Не обращаю внимания. Еще раз. Рассеянный взгляд. Эскалатор. Один. Во всей этой толпе. Я. Совсем. Один. Поезд метро. Остановки. Перегоны. Отсчитываю. Свет гаснет и снова включается. Безжизненный голос по динамику. Минуты. Секунды. Долго. Холод металлического поручня. Холодно. Мурашки под кожей. Морозит. Задыхаюсь. У меня клаустрофобия? Станция. Мраморные стены. Закладывает уши. Нужно дышать. Не хочется. Ступеньки. Фонари. Проплывают. Девять, десять, одиннадцать… Сколько шагов от остановки метро до моего дома? Сотня? Тысяча? Телефон в кармане. Не хочу говорить. Сбрасываю. Снова звонок. Отключаю звук. Не видеть. Не слышать. Никого. Мой дом. Подъезд. Привет, мам. Что? Да, сдал. Все хорошо. Что? Нет, не хочу. Плохо? Нет, мне не плохо. Да, полежать. Да, отдохнуть. Наконец, моя комната.
Захлопываю двери и, сняв сумку, бросаю на пол. Прислоняюсь спиной к стене. Дыши, твою мать! Сползаю по стенке, усаживаясь на пол. Уехал. Навсегда. Свадьба. Слова раздирают когтистыми лапами осознания их истинных значений. Полосуют грудь. До крови. Пытаясь добраться до сердца. Напрасно, его там нет. Оно уже в Мадриде. У того, кто, не взглянув толком на подарок, забрал его только потому, что выбросить жалко. Оставил себе как трофей. На память. Не зная, что жить без сердца тому, кто его подарил, невозможно. С силой сжимаю голову руками. Давлю на виски.
Боль по капле из каждой клеточки поднимается к горлу. Образует комок. Именно из-за него не могу сделать вдох. Ты знал. Ты с самого начала знал, чем это все закончится. Как бы я хотел обвинить во всем тебя, но в случившемся не только твоя вина. Ты не смог остановить меня. Боже! Не смог остановить себя. Зная то, о чем я даже не подозревал, ты позволил случиться тому, что случилось. Не предупредив. Не объяснив толком. Не рассказав. И я должен радоваться, что мне достался кусочек тебя? Тогда почему все не так?! Почему мне так больно? Уйти, убежать, исчезнуть, забыть — не могу. Люблю тебя. Отравно, безнадежно, болезненно люблю тебя. Все равно. Плакать. Нет, нельзя. Сжавшись в комок, незаметно для себя начинаю раскачиваться. Слышу, как проворачивается ручка в дверях. Запер.
— Саша, все в порядке? — сосредоточенный голос мамы.
Давай же, ответь ей что-нибудь.
— Да, — не похоже на мой голос. Какой-то сдавленный спазм голосовых связок.
— Саш, открой дверь, пожалуйста.
Не могу. Не хочу. Решение приходит само собой. Поднимаюсь с пола и достаю из шкафа сумку для тренировок. Собираю вещи.
— Саш? — уже встревожено.
— Я переодеваюсь.
Поспешно натягиваю джинсы. На секунду касаюсь пальцами терракотовой рубашки, которая была на мне в воскресенье. Господи, я даже не догадывался, сколько в моих вещах живет отпечатков тебя. Шмыгаю носом. Не плачу. Просто аллергия на тополиный пух, наверное. Распахиваю дверь и прохожу мимо мамы, стараясь не смотреть ей в глаза.
— Ты куда?
— На тренировку.
— У тебя же нет сегодня тренировок…
— Вадим звонил, — вру. Мне все равно. Нужно вырваться из этого состояния. И я знаю только один действенный способ. Обуваю кроссовки и выхожу из квартиры.
Когда добираюсь, состояние не улучшается. Переодеваюсь и вхожу в зал, по пути сосредоточено обматывая запястье левой руки боксерским бинтом. Раз. Второй. Третий. Чувствую, как бинт облегает кожу. Не разрешаю себе думать о чем-нибудь другом.
— Привет, Саш, — ко мне подходит Вадим. — Решил внепланово потренироваться?
— Да, — коротко киваю. Вспышка. Ты целуешь меня в шею, пока кончики пальцев скользят по коже спины. Сжимаю челюсть. Обматываю кисть, фиксируя суставы пальцев. — Не помешаю?
— Нет, конечно. Час у тебя точно есть. Нужен партнер?
Твой хриплый шепот.
«Mi fuego… Еstoy ardiendo… еn ti…» / «Мой огонь… Я сгораю… в тебе…»
Лента проходит между мизинцем и безымянным пальцем. Забыть твои слова? Со временем смогу. Память, как решето.
— Нет. Мешка достаточно.
Забыть имя? Может быть. Вновь оборачиваю бинт вокруг запястья, затем вокруг большого пальца. Вадим хлопает меня по плечу и отходит к своим ребятам. Сосредоточься! Доматываю запястье, фиксируя бинт липучкой. Вращаю кистью. Отлично. Повторяю тот же процесс с правой рукой. С такой тщательностью, будто от этого зависит моя жизнь. Надеваю перчатки и подхожу к мешку.
Но забудут ли губы твои поцелуи, а кожа — прикосновения?
Твои руки на поясе моих джинсов…
Первый удар.
Твои губы на моей коже…
Второй.
Пьяный взгляд светлых нефритовых глаз сквозь угольно-черные ресницы…
Наношу удары, выбивая мысли о тебе. Нет, не выбиваю. Избиваю их. Пока не начнут кровоточить и не уползут, зализывая свои раны, куда-нибудь в подсознание в страхе появиться когда-нибудь вновь. Бесполезно. Удается всего лишь отвлечь мозг на время. Пока не перестанет так болеть внутри. Люблю и ненавижу тебя. И как всегда поровну. Одновременно. Не борясь с собой. Слишком однородная смесь — одно невозможно без другого.
Когда ребята уходят в душ, ко мне вновь подходит Вадим. Согласно киваю, давая понять, что уже заканчиваю. Тяжело дыша, стягиваю перчатки и разматываю бинты. Уже разворачиваюсь, чтобы отправиться в душевые следом за остальными, но вдруг останавливаюсь и вновь смотрю на мешок. Подхожу ближе. Сжимаю кулаки и луплю по нему со всей дури. Быстрые удары без труда оставляют на моих костяшках стесанные кровавые следы. Пусть лучше эта боль. Но знаю, что она пройдет быстрее, чем та, что под кожей. И ранки на костяшках заживут быстрее, чем те, что внутри.
Приняв душ и переодевшись, возвращаюсь домой. Но зайдя во двор, понимаю, что не хочу сейчас идти туда. Нужно побыть одному. Как-то успокоиться. Иначе мама доведет меня до сумасшествия желанием поговорить и выслушать, а мне нечего ей рассказать. Такого, что я смог бы действительно рассказать ей.
Бросаю сумку на лавочку во дворе и усаживаюсь рядом, подтянув ноги и обняв их руками. Теплый вечер. Фиолетовые сумерки. На следующей неделе выпуск, а потом вступительные экзамены. И я вновь буду изучать испанский, но уже без тебя. Ненавижу испанский. Самый страстный и нежный язык в мире, на котором ты что-то шептал мне, пока прижимал своим телом к прохладному полу. Обнаженный. Красивый. Не мой. Вдох-судорога, вдох-всхлип, вдох-спазм.
— Сань, ты?
Поворачиваю голову и вижу приближающегося Арсения. Нет, уже не я.
— Блин, я тебе весь вечер звоню, опять звук отключил? — резко замолкает и останавливается возле меня. — Сань, все в порядке? — садится рядом на лавочку.
— Дай сигарету, — не громко.
— Саш… — ошарашено. Он очень редко меня так называет, — …ты же не куришь.
Никогда не поздно начать. Какая разница, что меня убьет: воспоминания о тебе или сигаретный дым? Какая разница, если к зависимости от тебя добавится еще одна, никотиновая? Уже не важно. Уже все абсолютно не важно. Тебе уж точно. Почему должно быть мне?
— Дай сигарету, пожалуйста, — повторяю таким же безжизненным голосом.
Арсений уже не спорит и достает из пачки две сигареты. Одну для себя, а другую протягивает мне. Забираю ее из его пальцев, но он хватает меня за руку.
— Ты подрался с кем-то? — переводит взгляд с костяшек на пальцах на мое лицо.
— Сам с собой, — перед лицом вспыхивает пламя зажигалки, и я касаюсь кончиком сигареты дрожащего в ладонях Сени огонька. Делаю затяжку. Задерживаю дыхание. Чувствую, как горло и легкие начинает разъедать едкий дым. Дерет. Царапает. То, чего мне не хватало. Несильно кашляю.
