Старушка была во всем черном. Она еще больше осунулась. Зеркало, сервант и кровать в комнате Михаила Евгеньевича были накрыты темными покрывалами. Старушка села напротив Вовки за круглый без скатерти стол и положила на него усталые руки.

— Михаил Евгеньевич последнее время много работал, — скорбно начала она. — Да он всю жизнь так работал, но когда готовил последнюю книгу, вообще не спал, боялся не успеть. Хотя у него все было готово, а ему казалось, что не так. Каждое стихотворение по многу раз переделывал, — всхлипнула она. — Я ему говорила: «Миша, ну зачем ты себя истязаешь?» А он… — старушка остановилась и, чтобы не расплакаться, концом платка зажала рот, а потом вытерла им глаза. — Приступ у него случился в день, когда он сдал рукопись. Вечером ему сделали операцию. Я все время была рядом, и, когда он приходил в сознание, звал меня и просил: «Мама, мама, запиши строчки. Мама, я мальчику обещал. Мама, передай ему».

Дома Вовка развернул сложенные вчетверо листочки и осторожно расправил их. Они были исписаны карандашом, и когда Вовка стал вчитываться, то обнаружил, что это всего лишь начало, различные варианты начала речовки. Одна, две, четыре строки. На этом стихотворение обрывалось, а потом начиналось вновь.

Это были строчки, которые ждали продолжения.

Вовка взял ручку. Но как продолжить? Как написать?

«Надо представить себя летчиком-истребителем, у которого кончились боеприпасы, а фашистский бомбардировщик с полным брюхом бомб уходит, чтобы сбросить их на твой дом…» — вспомнил он слова поэта. — Значит, когда Михаил Евгеньевич писал, он видел себя летчиком, он шел в бой, воевал, догонял фашистов, совершал таран».

Вовка закрыл глаза, и сразу стало темно. Небо Москвы, изрезанное мечами прожекторов, а впереди бомбардировщик. Он уходит. Сейчас он откроет люки, и внизу взорвется Вовкин дом, его школа, его улица. Он открыл глаза и прикоснулся ручкой к бумаге.

Строка за строкой легли на листок первые стихи. Вовка писал, думал, вычеркивал и снова писал. Потом перевернул тетрадную страничку, еще одну и еще… Иногда строчка казалась ему удачной, тогда он возвращался к стихам поэта, несколько раз проговаривал ее, сравнивал и вычеркивал. Никогда в жизни он столько не писал. Исчеркав полтетради, Вовка выключил свет и лег спать. Давно уже наступила ночь, а он все лежал, думал, сочинял. И вдруг глаза закрылись, он ровно задышал и почувствовал, что сидит в кабине самолета рядом с Михаилом Евгеньевичем. И Вовка решил выложить все, что накопилось у него. И он пожаловался, как ему тяжело, как ничего не получается…

— Ничего, мой мальчик, — по-доброму улыбнулся Михаил Евгеньевич. — В первый раз всегда тяжело, потому что надо протаранить свою нерешительность, свою слабость, а ты уже начал.

— Да я шесть листов бумаги исписал…

— А тебе что, бумаги жалко? — снова улыбнулся Михаил Евгеньевич. — Еще мало исписал. Вот увидишь, у тебя все получится, все будет хорошо…

Вовка проснулся, за окном было еще темно. Он подошел к столу, включил настольную лампу, взял ручку и стал писать. Когда он закончил, будильник салютным звоном известил победу.

Накануне сбора Вовка тщательно выгладил брюки, рубашку, галстук, несколько раз перечитал речовку и только после этого лег спать.

На следующий день, когда старшая пионервожатая объявила тему сбора, Вовка поднял руку:

— Можно, я выступлю первым, — твердо сказал он.

— Да… Но… Почему?.. Ну, выступи, — смешалась Марина Николаевна.

Вовка, волнуясь, вышел к доске, немного постоял и, глубоко вздохнув, начал:

— К нам на обор должен был прийти поэт-фронтовик Михаил Николаев и прочитать речовку для нас. Но он не придет. — Вовка остановился, попытался проглотить застрявший в горле комок. — Он умер. — В классе мгновенно стало тихо, и Вовка услышал, как заколотилось его сердце. — А перед смертью… Вот, — протянул он перед собой тетрадный листочек. — Это речовка. Это он нам написал. Потому что обещал. Потому что обещал и сделал. Вот она:

Вовка, не останавливаясь, читал дальше. Он читал и видел, как влажно заблестели глаза у Нонны, как застыл за своим столом Коля Макаров, как выпрямился Сережа, как проснулась решительность в глазах у Вадика и как задумчиво опустила голову Марина Николаевна.

Он прочитал последнюю строчку и опустил глаза. Класс молчал. Отгремели барабаны, оттрубили горны, наступила тишина, как минута молчания в память о поэте-фронтовике, не вернувшемся из боя.

Вовка вернулся на свое место и только тут вспомнил, что забыл рассказать ребятам, что стихи заканчивал не Михаил Евгеньевич, и если они не понравятся, то поэт нисколько в этом не виноват.

— Какие хорошие стихи, — тихо сказала Марина Николаевна.

— Это будет наша речовка, — встал со своего места Сережа.

— Давайте сегодня же разучим ее, — предложил Коля Макаров.

Вовка покраснел и уткнулся глазами в стол. Теперь он точно знал, что никогда и никому не расскажет о том, как сочинял первые в жизни стихи.