И тут же сильно задрожала.

– Это все?

Спокойно, но твердо и решительно настоятельница приказала:

– Вы можете идти, сестра.

Мегрэ нахмурился, собираясь запротестовать, но она, так же спокойно, подала ему знак замолчать. Сама закрыла дверь за ушедшей.

– Остальное не представляет никакого интереса, я предпочла сама вам это сказать. Я могу взять на себя ответственность за одну из моих самых молодых сестер.

Ей было бы слишком трудно произнести кое-что в присутствии мужчины. Не знаю, приходилось ли вам когда-либо бодрствовать у постели бредящего больного…

И это она спрашивала у Мегрэ, тридцать лет проработавшего в полиции!

– Я только хотела обратить ваше внимание на то, что у больных иногда происходит полное изменение личности. Врач бы вам это объяснил лучше меня. Так вот, эта девушка произносила в бреду неоднократно бранные слова, которые позвольте мне вам не повторять.

– Сестра Мари-Анжелика их вам назвала?

– Исповедовать – моя обязанность.

– Полагаю, что эти слова относятся к области секса?

– Большинство. Добавлю, что речь идет о грубых ругательствах, которые не фигурируют в словарях.

Он несколько заколебался, но потом опустил голову.

– Благодарю вас, – пробормотал он.

И, как бы прощая его предыдущее поведение, настоятельница совсем другим тоном проговорила:

– Полагаю, что теперь вы захотите повидаться с нашей дорогой пациенткой, которая, как мне сообщили, расстроилась, не дождавшись вашего звонка по телефону. Представьте, она вставала и хотела ответить на ваш звонок лично.

– Благодарю вас, – повторил он уже снова в длинном коридоре, по которому она его провожала.

Обитая гвоздиками дверь открылась и закрылась за ним. Он снова очутился в клинике, которая по сравнению с монастырем показалась теперь ему какой-то обыкновенной и даже шумной.

На лестничной площадке на этот раз его ожидала не Мари-Анжелика, а сестра Альдегонда.

Мадам Мегрэ посмотрела на мужа с легким беспокойством, не осмеливаясь сразу приступить к расспросам.

– Прошу простить меня, – начал он. – Я был очень занят сегодня утром.

– Я знаю.

– Что ты знаешь?

– Просто я как раз об этом думала. Полагаю, что ты ходил на похороны. Ты обратил внимание на наш венок?

И сказать только, что это его жена задала подобный вопрос! Одиннадцати дней в клинике оказалось достаточно, чтобы она изменилась.

– Ты знаешь, я чувствую себя много лучше…

– Я даже знаю, что ты вставала.

– Кто тебе сказал?

Он не стал ссылаться на настоятельницу. Ему хотелось поскорее выбраться отсюда наружу. Ему не нравилось, как мадам Мегрэ смотрела на него, и поэтому он попытался заговорить о вещах банальных. Этаким легким тоном.

Никогда еще полчаса не тянулись для него так долго, особенно теперь, когда сестра Мари-Анжелика не устраивала своих обычных заходов в палату. Когда он наклонился к жене, чтобы ее поцеловать перед уходом, она ему шепнула:

– Ты занимался той, что лежала в пятнадцатой палате?

Конечно же она догадалась! И добавила с упреком, но как-то безнадежно:

– Ты ведь так радовался отпуску! Позвонишь мне завтра?

Все возвращалось на круги своя, в том числе и раскланивание с мадемуазель Ринкэ, о которой он совсем было забыл.

Необычная вещь: он прошел значительную часть улочек города, не задерживаясь ни в одном баре. Позвонил же только из своего отеля.

– Алло! Я хотел бы поговорить с доктором Беллами.

Алло! Это вы, доктор? Прошу извинить, что беспокою вас. Просто решил, что не увижу вас сегодня в пивной.

Однако хотел бы с вами встретиться в удобное для вас время. Алло! Что вы говорите? Прямо сейчас? Благодарю вас. Буду через десять минут.

Он забыл, как и утром, поговорить с месье Леонаром, который ходил вокруг него, напоминая несчастного пса, никак не могущего понять, почему хозяин его больше не ласкает.

– А если эти господа спросят, где вы? – наконец рискнул он задать вопрос.

– Ответьте им, что вы ничего не знаете…

Мегрэ шагал широким шагом, сжимая в зубах мундштук трубки. Дверь ему открыл Франсис:

– Вас ждут наверху.

Черная материя, свечи, цветы – все исчезло. Дом принял нормальный вид, и только в воздухе еще витал специфический запах часовни. Мегрэ следовал за слугой по толстой ковровой дорожке на лестнице. Франсис открыл дверь кабинета, и, еще никого не видя, комиссар вдохнул сигарный дым.

В кабинете царила дружеская атмосфера. Там находились двое. Доктор Беллами стоял, как всегда сухой и подтянутый, без малейших следов волнения на лице или в голосе.

– Мой дорогой Ален, – начал он с чуть заметной долей иронии, которую адресовал не собеседнику, а вновь прибывшему, – мне представилась честь и удовольствие познакомить тебя с комиссаром Мегрэ, которого ты так хотел увидеть. Месье Мегрэ, позвольте вам представить моего старого друга Алена де Фоллетье, следователя из Ла-Рош-сюр-Йон.

Человек этот был высок, но несколько жирноват, с румянцем во всю щеку. Одет в пиджак цвета опавших листьев и бриджи, а также сапоги из грубой кожи. Он курил сигару, которую, вероятно, достал из открытой коробки, лежащей на столе рядом со стаканчиком ликера.

– Очень рад, комиссар. Никак не мог встретиться с вами сегодня, поэтому я здесь. Конечно, несколько неудобно, что я в таком костюме, но у меня день отдыха, и я на лошади поскакал к друзьям за город. Тем не менее меня нашли и там, поскольку прокурор срочно попросил выехать. И вот я здесь…

Беллами указал Мегрэ на кожаное кресло, куда тот и сел. Доктор подвинул к нему коробку с сигарами и осведомился:

– Шартрез или арманьяк?

Комиссар машинально ответил:

– Арманьяк.

Сигару же он курить не стал, а набил свою трубку.

В комнате было довольно жарко, и, как догадывался Мегрэ, до его прихода здесь шла дружеская беседа двух мужчин.

– Беллами и я учились вместе в колледже. Теперь видите, что, избавившись от…

Теперь ясно, что он избавился от бригады! Это следователь и хотел выяснить! Прокурорские не слишком любят заниматься маленькими людьми вроде Дюфье.

– Когда я знакомился с этим делом, комиссар, мне сообщили, что вы здесь, но в отпуске. О деле вы, конечно, наслышаны.

Скептическая улыбка бродила по лицу следователя с темными тонкими усиками.

– Полагаю, вы, наверное, много знаете, не так ли?

И не откажете в помощи инспекторам полиции из Пуатье. Впрочем, это ваше право решать, помогать или нет. Заметьте, что я вас ни в чем не упрекаю. Но мне, как и всем, известна ваша репутация. Поскольку вы позвонили, Филипп предложил мне вас дождаться. И я очень рад представившемуся случаю…

– Доктор Беллами поставил вас в известность, почему я хотел с ним встретиться?

Их было трое. Один курил трубку, другой – сигару, а третий – сигарету, тонкую египетскую. В хрустальных рюмках на столе был налит шартрез и старый арманьяк.

– Он только что ввел меня в курс дела, – несколько шутливо ответил наконец следователь. – И я нашел это весьма любопытным. Для Филиппа хорошо и, позволю себе добавить, для вас тоже, что я здесь.

Доктор сидел упершись локтями в крышку столика и по очереди спокойно смотрел на них обоих.

– В общем, если я правильно понял, вопреки вашему сакрально-святому отпуску несчастный случай, жертвой которого стала сестра его жены, показался вам подозрительным, и вы начали делать вокруг него петли.

Тон его был вежлив, но с долей снисходительности, тон человека, умудренного жизненным опытом, разговаривающего хотя и с феноменом, но довольно вульгарной личностью, о которой он потом с улыбкой будет рассказывать своим друзьям.

– Это доктор вам сказал, что я делаю вокруг него петли?

– Ну, не такими словами… Он сказал мне, что догадывается о ваших подозрениях и отдает себя в ваше распоряжение, пригласив сюда. Так ведь?

– Почти.

– Это в его характере. Он любит играть с людьми подобного рода штучки. Поскольку вы ему позвонили с просьбой встретиться, я предположил, что у вас есть какие-то новости, так? Не бойся, Филипп, я сейчас вас покину. Что такое тайна следствия, я знаю много лучше других.