Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Нельзя сказать, чтобы Штёккер преувеличил вольнодумство сочинения Гарнака: его основные идеи именно таковы. Показательна в данной связи трактовка Гарнаком понятия чуда и тех чудес, которые описаны в Новом завете.

Гарнак делит все сообщения о чудесах на пять групп: 1) возникшие из преувеличения людьми поразивших их естественных явлений; 2) явившиеся результатом объективизации внутреннего состояния и субъективных переживаний человека; 3) придуманные во исполнение ветхозаветных пророчеств; 4) отражающие те действительные исцеления больных, которые могли быть результатом гипнотического воздействия личности Иисуса на больных; 5) не поддающиеся объяснению случаи29. При такой трактовке полностью исчезает все сверхъестественное в Новом, а тем более в Ветхом завете. От Христа остается лишь человек Иисус, который пророчествовал древним евреям и наставлял их в правилах добродетельной жизни, заповеданной богом-Отцом. Сыном божиим он считал себя в той же мере, как считал таковыми и всех остальных людей. С претензией христианства на абсолютность Гарнак тоже не согласен. Какие бы ни расточал он комплименты в адрес качеств Христа, из его концепции вытекает, что такие пророки могли быть и, надо полагать, были и в других религиях. Открыто сказать об этом Гарнак все же не может, ибо это значило бы признать свой разрыв с христианством.

В свое время лютеранство противопоставило католицизму право индивидуального толкования Библии, а стало быть, и истин вероучения каждому верующему. В этом проявилось то противоречие, которое впоследствии поставило протестантизм в данном отношении перед серьезными трудностями: свобода толкования приводила к неслыханным вольностям, угрожавшим религии. В начале XX в. правящие круги Германии были вынуждены поднять тревогу по поводу опасности, нависшей над религией в этой стране. Из богословской прессы обсуждение этих вопросов перешло в парламент, где выступали представители прусского юнкерства, которые нападали на либеральное богословие в целом.

Либеральное богословие отступало во всех случаях, когда «бесстрашное» исследование начинало угрожать общественному порядку, освящаемому и поддерживаемому религией; ниспровергатели основ находили общий язык с охранителями таковых. Это в особенности относилось к вопросу о том, как воспитывать паству, какие религиозные истины следует распространять в верующей общине, а какие, наоборот, оставлять для внутреннего употребления на кафедрах университетов и на страницах специальных богословских изданий. Через десятилетия те же проблемы возникнут вновь, и очередные ниспровергатели типа Бультмана и Тиллиха будут претендовать на открытие ими новых путей либерально-протестантского богословствования.

Процессы, происходившие в лютеранской теологии, имели место и в других ответвлениях протестантизма, в частности в баптизме. Под влиянием либерального протестантизма и в особенности католического модернизма начала XX в. баптистское богословие стала разъедать, по выражению баптистских же консервативных идеологов, ржавчина модернизма. Главным вопросом, по которому разгорались споры, явился вопрос о характере библейского откровения: было ли оно вербальным, дословным, или невербальным, распространявшимся лишь на идеи, выраженные в Библии. В первом случае верующий обязан принимать за истину все библейские сообщения, включая явно мифологические, во втором он может рассматривать библейские легенды и мифы как продукт человеческого творчества, ограниченный в своей истинности человеческими же средствами выражения. Второе толкование оставляет за верующим право маневрирования в вопросе о том, что в Библии рассматривать как непреложную истину и что относить на счет ограниченности ее авторов.

Споры между приверженцами указанных концепций разгорелись особенно интенсивно в американском баптизме. В США вышел сборник «Fundamentals» («Устои», или «Принципы») 30, принадлежавший наиболее консервативным представителям баптистского богословия. Авторы отвергали все вольности, которые позволяли себе в толковании Библии либералы и модернисты, они требовали безоговорочной веры в дословную истинность всех ветхозаветных и новозаветных мифов. От названия сборника все направление получило наименование фундаментализма, распространившееся в дальнейшем на позицию аналогичных группировок богословов других вероисповеданий христианства.

Сегодня в протестантской теологии идут процессы, наглядно обнаруживающие тот по существу безысходный тупик, в который зашла теология в целом, как суррогат науки, призванный теоретически обосновывать и пропагандировать религию 31. Появляются направления и школы, проповедующие алогические и внутренне противоречивые концепции, смысл которых даже не поддается уразумению. Их много, и именуют они себя по-разному. Это теологии: «мертвого бога», «культуры», «надежды», «развития», «секулярная» и т. д. Для сочинений представителей этих школ характерна темная и многословная фразеология, прикрывающая, при словесной приверженности к христианству, почти незамаскированный отказ от него. Особо большое значение имеет лежащая в основе всех перечисленных школ так называемая секулярная теория.

Ее основателем был немецкий евангелический теолог Дитрих Бонхёффер, казненный в гитлеровском концлагере в 1945 г. В письмах из лагеря, датируемых 1943–1945 гг., он развернул свою концепцию, нашедшую в дальнейшем широкий отклик в протестантской теологии 32. Бонхёффер исходил из того, что в наше время человечество, достигши своего «совершеннолетия», преодолело и отбросило «гипотезу бога». Бороться за ее гальванизацию — бессмысленно и не нужно. Что же, стало быть, наступил конец религии и на смену ей пришел атеизм? Да, отвечает Бонхёффер, конец религии, но не христианству. Ибо христианство не религия, а сама жизнь, руководство к жизни, к ее справедливому устройству. В этом смысле и бога нельзя трактовать как нечто, стоящее вне жизни, над ней, он — сущность самой жизни. Получается какая-то удивительная помесь пантеистического растворения бога в природе и представления о христианстве как этической системе. Никак, однако, нельзя понять, куда девается при такой трактовке христианства вся система библейской мифологии, связанная не только с повествованием о сотворении мира и человека, о первородном грехе и т. д., но и со специфически христианскими догматами о Троице, вознесении Христа, о неизбежности второго пришествия и Страшного суда. По этому решающему вопросу Бонхёффер отмалчивался, как, впрочем, и его последователи, о которых мы будем говорить в дальнейшем.

Что касается мифологии в ее отношении к христианству, то по этому вопросу еще до того, как Бонхёффер сформулировал свое вероучение, высказал новую концепцию такой авторитетный протестантский богослов, как Рудольф Бультман. С 1941 г. он стал публиковать работы, основной идеей которых была необходимость «демифологизировать» христианство, освободить его от мифов 33. Фигурировала та же мотивировка, которую через несколько лет привлек для обоснования своих взглядов Бонхёффер: современный человек не принимает всерьез библейскую картину мира и учение о сверхъестественном, он не верит в то, что описанные в библейских повествованиях события происходили в действительности, и заставить его уверовать во все это невозможно. Остается только освободить христианство от того, что теперь уже «не работает», демифологизировать его.

Но тогда от него ничего не остается! Нет, взгляды Бультмана не так однозначны и не так алогичны, чтобы могли лишить христианство его вероисповедной основы. Демифологизация не есть подлинная демифологизация, она означает не то, что мифы надо просто отбросить; надо иметь в виду, что в них подразумевается некий глубокий и скрытый внутренний смысл, сами же повествования об определенных событиях суть лишь оболочка этого смысла, его символика. О содержании их можно лишь догадываться, причем помочь в этом может только вера. И нужно ли догадываться — не очень понятно. Опять-таки единственное, что остается от христианства, заключается в этике, жизненном поведении христианина.

113
{"b":"252671","o":1}