Вкус у камобоко оказался такой же сладковатый и пресный, как у рыбных котлет, которыми угощали у шраина и продавали в магазинах по всему городу. Всегда. А камабоко делали только под Новый год. Вслед за камабоко Намико подала свой фирменный новогодний суп.
— В нём тридцать компонентов! — сообщила она гордо.
Но основой всё-таки было мисо. И десерт был традиционный, новогодний — разогретый рисовый хлеб с подливкой из сладкой фасоли. Завтрак закончился быстро, хозяева спешили поздравить родителей Намико, живущих в пригороде. На прощанье ей дали подарок — узелок, увязанный по-японски в платок фуросики, правда, полиэтиленовый. Внутри оказались камабоко, мандарины, привезённые Митиё от родителей, и даже новогодний суп в баночке из-под кофе. Так собирала ей когда-то домашние гостинцы бабушка…
Идти в пустой город с закрытыми магазинами было бессмысленно, она уселась у телевизора. В Новый год японское телевидение стало ещё более японским — элегантная императорская чета, миленькая пухлощёкая принцесса с наивной чёлочкой… Принцесса посещала больницы и парки, музеи и мастерские ремесленников. Она даже садилась за ткацкий станок и пробовала ткать. Потом наблюдала за спортивными соревнованиями из императорской ложи. На шее у неё поблескивало положенное японской принцессе украшение — родной жемчуг, на лице светилась подобающая улыбка — холодная, едва заметная. И двигалась она, как подобает принцессе — плавно, бесстрастно.
Неохотно оставив принцессу, камера неспешно, словно любуясь, показывала другую японскую гордость — борцов сумо. Они ненасытно ели за щедро накрытыми столами, а специально обученные мальчики массировали их желудки, чтобы больше вошло. Тренировки ради толстяки плавали, но не в современных бассейнах, а в каких-то узких протоках с бамбуковыми заборчиками по берегам, ни на минуту не выходя из образа, не отрываясь от японской старины. Распущенные длинные волосы борцов полоскались в струях, а потом пожилой парикмахер причёсывал их, устраивая пряди на затылке так, чтобы они свисали на шею правильным треугольником — такова традиционная причёска борца. И одевались борцы только в кимоно. Да ни во что, кроме свободных халатов, и невозможно было упаковать их двухсоткилограммовые тела.
Диктор подводил итоги года. Свадьба года: двадцатилетний чемпион сумо и двадцатисемилетняя дикторша телевидения — маленькая, хрупкая, даже не половина, четверть своего знаменитого супруга. Смерть года: молодая красивая эстрадная звезда с хриплым, сильным голосом. Камера скользила по толпам фанатов, рвущихся к её чёрному в золотых узорах катафалку… Главную трагедию ушедшего года, землетрясение в Кобэ, показывали в советском стиле: руины и слёзы — только вскользь. А дальше — ровные ряды новых футонгов в большом зале школы, идеальные шеренги палаток из синего пластика с номерами при входе. В одной из них — старик со старухой, уже приодетые, разбогатевшие кое-каким скарбом — кастрюлями, тазами… Потом беседа стариков со страховым агентом и представителем строительной компании, демонстрирующим план нового дома. И счастливый конец — блики солнца на новеньких татами, новоселье. В Кобэ до сих пор многие жили в палатках, но этого не показывали. На экране стрела подъёмного крана водила по прямоугольнику снежного поля прикреплённой к тросу огромной кистью. Парень внизу направлял кисть, рисуя на снегу гигантское сумиё: символ наступившего года — мышь.
Третьего утром позвонила Вероника:
— Езжайте скорее в город! — кричала она в трубку. — Сегодня фантастические распродажи! Самые дешёвые в году! Можно купить мешок счастья!
Сонный новогодний город словно взорвало: автобусы были переполнены людьми, шоссе — машинами. Весь город ринулся в торговый центр. Возле закрытых ещё дверей магазинов образовалось нечто невиданное — очереди. В открывающиеся двери народ врывался, позабыв о вежливости. Бились как советские граждане в эпоху дефицита — первым доставались самые выгодные вещи распродажи, первым дарили подарки. Впрочем, подарки сегодня дарили всем. И всюду. При входе в дорогой универмаг Мицукоши ей вручили полотняное полотенце, в Дайе — подарок попроще: четыре рулона туалетной бумаги. Магазин хозтоваров дал разделочную доску, аптека почему-то тарелку. Но большинство магазинов предпочитало дарить подарки не просто так, а за дело. В чайной лавке за покупку дороже двух тысяч йен давали чашку, за три тысячи — две чашки, за пять — простенький сервиз. В музыкальном магазине она заплатила за компакт-диск и получила большую хозяйственную сумку, доверху наполненную календарями, веерами, фломастерами, кошельками и даже шоколадом. Маленькая коробочка с диском сиротливо завалилась на дно, сильно уступая по стоимости дарёному.
Чайная лавка угощала каждого прохожего чашечкой горячего зелёного чая. Магазин традиционных японских продуктов — сакэ. Две девушки в кимоно разливали его из фарфоровых графинчиков в плоские блюдечки. А выпивающих чуть не за руку вели в магазин, предлагая купить такой же графинчик со скидкой. Дешевый ресторанчик поил горячим сакэ, выставив прямо на тротуар жестяной бачок с кипятильником. Питьё было мутное, молочно-белое, сладковатое. Его так и называли — сладкое сакэ — недобродившее, некрепкое — его полагалось пить горячим. Пробуя всё подряд в новогоднем торговом центре, она стала лавки с сакэ всё-таки обходить, опасаясь не доехать до дома.
Плотная толпа шла по Ичибанчо бодро и весело в поисках выгодной покупки. Распродажа — это как спорт, как игра! Хотя для массовых закупок был и экономический резон — сегодня все магазины уценяли свой товар серьёзно, процентов на двадцать и больше. Люди выходили из магазинов с большими коробками, ёмкими ведёрками, наполненными то малярной краской, то мисо — большие количества продавались с большой скидкой. Но чаще всего несли пакеты из плотной жёлто-серой бумаги. Это и были мешки счастья. Кот в мешке, которого покупали, не заглядывая в наглухо запечатанный пакет, не зная, что в нём. Единственным ориентиром служило назначение магазина. В чайной лавке можно было ожидать внутри мешка чай, в кофейной — кофе… Мешки счастья были большие и стоили дорого — пять, десять тысяч йен, но люди расхватывали их, потому что скидка на запечатанное внутри была огромной. Хитрые торговцы понимали — перед соблазном купить по дешёвке трудно устоять. И пользовались этой людской слабостью нещадно, отделываясь от старья, чтобы начать новый год с новым товаром. А публика, руководствуясь, кажется, не столько соображениями экономии, сколько жаждой новогоднего сюрприза, расхватывала мешки.
Устоять перед этой игрой было невозможно. В купленном ею пакете из ювелирного магазина оказались никудышные серёжки, ненужная заколка, бессмысленная брошь. Внимания заслуживала только тоненькая золотая цепочка. Но за пять тысяч йен можно было выбрать цепь получше, тем более сегодня, когда со скидкой продавалось всё. А вот девушке, стоявшей в очереди рядом с ней, повезло — ей досталось дорогое колечко. Счастливица долго вертела его в руках на зависть окружающим. В этом и был расчёт — время от времени в мешки счастья клали что-то стоящее. Но чаще распечатавших мешок ждало разочарование. К вечеру возле мусорных урн торгового центра скопились кучи брошенного добра: непонравившиеся футболки, кухонная утварь… Бесспорным лидером была туалетная бумага. Пройдя в этот день по торговым рядам, можно было запастись ею на всю жизнь.
Четвёртого января хозяйка овощной лавки возле её дома положила поверх купленного пакета яблок пластмассовую коробочку — новогодний подарок постоянному клиенту. Пятого, в первый рабочий день, декан собрал сотрудников факультета и произнёс речь об итогах прошедшего года и планах на будущее. После непременной викторины, где загадали сезонное слово "снег", народ направился в комнату с накрытыми столами. Но этот праздник был совсем коротким. "Кампай!" прозвучало призывно, как "банзай!". Закуску съели быстро, по-деловому и разбежались по своим кабинетам — пора за работу!
Вечером четырнадцатого января возле больших шраинов запылали костры и народ потянулся к ним, чтобы сжечь новогодние украшения — бамбук и сосну, обвязанные соломой. Выбрасывать то, чем приветствовали шинтоистских богов, как простой мусор, не полагалось. А огонь — очищение. И вода тоже. В центре, прямо на улице устроили небольшой бассейн из пластмассовой плёнки, и девушки в тонких белых кимоно заходили в него, зачёрпывали воду ладошками, поливая себя, прохожих и молодых парней в одних набедренных повязках, которые оглушительно били в барабаны. Вымокшие прохожие ничего против не имели — вода смывает дурное с тел и душ. Голые мокрые барабанщики лихо приплясывали на ледяном ветру, а девушки в белых хапи и высоких красных колпаках подносили им сакэ. Температура была минус один.
