Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Анхела Бесерра

Неподвластная времени

OCR Queen of Spades, Spellcheck Santers

Пер. Е. Матерновской

© ООО Издательская группа Аттикус, 2010

Когда заглядываешь в бездну, бездна заглядывает в тебя.

Ф. Ницше

1

Смерть была для нее под запретом, пока она не открыла шкаф. Об этом она мечтала целых пятнадцать лет, но мать строго-настрого запретила тревожить мертвых.

И вот этот день пришел. Матери не стало, и теперь запрещать было некому. Интересно — то, что в шкафу, будет холодным, как ей всегда представлялось? Или от юного тела, погруженного в сон, все же исходит тепло жизни?

Потянув за ручку, она достала на свет остистый стеклянный кофр. Осторожно смахнула пушистую пыль и смогла разглядеть сквозь стекло опущенные длинные ресницы, которые ей с детства так хотелось приподнять кончиками пальцев. Отчего она никогда не просыпалась, не поднималась на зов?

Полуденное солнце освещало нежное лицо Святой, ласкало ее гладкую розоватую кожу с едва заметными шрамами. Несмотря на раны и годы, проведенные в стеклянном плену, она оставалась настоящей красавицей, спящей красавицей.

Прикасаясь к Святой, Мазарин чувствовала исходящее от нее тепло. Неужели мертвые могут дать то, на что неспособны живые?

В какой темнице томится душа этой девочки? Белой голубке обрезали крылья. Сколько продлится пустой безнадежный сон?

Замок заржавел, руки дрожали от страха и нетерпения, пальцы не слушались. Она подняла крышку и уже собиралась ласково коснуться лика Святой, но тут ее внимание привлек старинный медальон на груди. Должно быть, какой-то герб. Загадочный символ, напоминающий римскую монету, буквы, сплетенные в изящный, таинственный круг. Она осторожно сняла медальон, стараясь не касаться ветхих одежд усопшей, словно опасаясь пробудить ее от затянувшейся летаргии. Проделав это, она инстинктивно огляделась по сторонам, тревожась, как бы не застали врасплох. В комнате никого не было; только кошка равнодушно смотрела на нее своими желтыми глазами. Невинная, в сущности, кража, маленький сувенир на память. Прикоснуться к Святой, чтобы развеять свои опасения, она так и не решилась. А что, если она такая же холодная, как отец и мать? И рассыплется в ее руках, словно крылья пойманной бабочки? Лучше продолжать верить, что от Святой исходит тепло; ласковое, утешительное тепло, словно от доброй сестры.

Еще одной утраты она не переживет. Нет, только не сейчас.

Поворот рычага, и удивительный механизм увлек кофр обратно во тьму.

Выйдя на улицу, она чувствовала себя защищенной; ведь у нее на груди висел медальон, который носила Святая; словно она сама шла рядом и шептала: "Я здесь, с тобой".

Она пересекла улицу Сен-Жак и двинулась привычной дорогой, ориентируясь на согбенных горгулий церкви Святого Северина; драконы, орлы и львы следили за ней сверху, словно хищные птицы. Но она их больше не боялась. С тех пор как она открыла саркофаг и взглянула в лицо смерти, страхов у нее почти не осталось.

Постепенно ее захватила радостная уличная суета. У ее квартала была молодая душа, а ей самой этим июньским днем исполнилось двадцать три года, и она собиралась сделать самой себе бесценный подарок: урок живописи у великого художника маэстро Кадиса.

Его картины были ошеломляюще провокационны и в то же время возмутительно интимны. Казалось, он способен проникать в твое сознание, вскрывая тайные желания, скрытые в его глубинах, погружать зрителя в гипнотическое состояние, полностью подчиняя себе его волю.

Вот уже который год она шла его путем. Она знала о нем все; изучила его неповторимую манеру, цвета, технику и поклонялась ему как божеству, прекрасно понимая, что он никогда не обратит на нее внимания.

Когда Мазарин набралась смелости и позвонила своему кумиру, тот легко согласился давать ей уроки. Даже слишком легко, как ей показалось.

Записавшись в класс великого художника, она решила сделаться для него незаменимой. Примерной ученицей, способной помочь своему наставнику устранить единственный изъян его картин: ноги. Он сделал эти нелепые бесформенные колоды чем-то вроде своей визитной карточки, но ее-то, настоящую художницу, было нелегко провести: изображать ноги Кадис просто-напросто не умел.

Ее поглотило чрево Парижа и выпустило на станции "Бульвар Монпарнас", посреди лавчонок и киосков. До начала урока оставалось полчаса, и она собиралась явиться вовремя, ни секундой позже, ни секундой раньше. До обозначенной на плане улицы оставалось совсем чуть-чуть.

Она остановилась у подъезда дома номер два в Данцигском пассаже. И не поверила своим глазам. Перед ней лежал островок нетронутой природы. Заросли жимолости обвивали разбитые головы статуй и их безголовые тела. Затерянный посреди города рай населяло множество птиц, на скамье дремал дымчатый кот. Она знала, что мастерская Кадиса расположена в самом сердце квартала, но и представить не могла, что речь идет о знаменитой Ла-Рюш, вест-индском павильоне, сооруженном Эйфелем для Всемирной выставки девятисотого года. Казалось, допотопное строение вот-вот развалится. Фасад здания охраняли утомленные за столько лет, но по-прежнему стойкие кариатиды. Мазарин позвонила. Звучный, чуть хрипловатый голос пригласил ее войти, назвав по имени. Как он узнал, что это она? Наблюдал из окна?

Она торопливо поправила прическу. Поглядела на себя в оконное стекло и осталась вполне довольна.

В мастерской пахло скипидаром, красками и растворителем. Вокруг царил немыслимый, адский беспорядок. Пустые тюбики, старые газеты, фотографии, мешки с песком и цементом, заготовки из папье-маше, холсты и рамы громоздились друг на друга, угрожая рухнуть и похоронить под своей тяжестью незадачливого гостя. Во всем помещении не было ни миллиметра чистой поверхности. Пятна краски, клея и глины превратили пол в подобие лунного пейзажа с бесчисленными кратерами и возвышенностями. Кто сумел бы работать посреди такого хаоса? Здесь, должно быть, не убирали на протяжении многих лет. И все же в павильоне витал дух подлинного искусства. В такой мастерской могли бы творить Шагал, Кандинский, Сутин, Модильяни, Джакометти, Гальдер, Пикассо. Она задумалась было о своих кумирах, но тут в прихожей послышались шаги.

Хозяин мастерской был одет в рабочую блузу и сам казался ожившим портретом. Настоящий художник с головы до пят, от густого сигаретного дыма до пятен краски на одежде. Он остановился перед ней, пристально оглядел и, выдержав многозначительную паузу, заговорил:

— Мазарин, зачем ты сюда пришла?

— Учиться.

— Учиться... — повторил Кадис, жадно затягиваясь. — Какая наивность. Разве тебе неизвестно, что мы сами себе лучшие учителя?

— Любой художник имеет право узнать больше. Что в этом плохого? Я просто хочу стать настоящим профессионалом.

— Я не могу дать тебе то, чего у тебя нет. А тебе самой есть чем поделиться?

— Не знаю... Испытайте меня.

— Ты должна знать. Скажи-ка... У тебя есть что-нибудь внутри?

Мазарин не поняла, о чем он спрашивает. Художник безо всякого стеснения раздевал ее взглядом. Она ответила с вызовом:

— Разумеется. У каждого из нас что-то есть.

— Так раскройся. Пусть другие увидят твой внутренний мир. Отбрось глупый стыд, обнажись перед миром. Запомни, Мазарин: творчество — это зеркало. Только в нем ты увидишь свое истинное отражение.

Девушка задумчиво кивнула. Прямота собеседника ее смущала. Кем он себя возомнил? Богом? Придумать ответ Мазарин не успела. Кадис продолжал:

— Для начала... Терпеть не могу, когда по моей мастерской ходят в туфлях. Разуйся... Почувствуй ногами пол.

Мазарин сбросила сандалии, открыв изящные маленькие стопы. И правда. Пол под ногами оказался сухим, колючим холстом. Резкая боль в большом пальце вернула ее к реальности. Придется научиться передвигаться по мастерской, не поранив ступни.

1
{"b":"259467","o":1}