«Сдаться? Да ты не провела здесь и нескольких секунд! То есть, по земному времени. Просто здесь счёт иной. Более запутанный. Я бы, конечно, мог попытаться это объяснить, но главное-то в другом. Главное – что ты всё-таки пришла! Я думал, ты не решишься».

«Ну, это было не так трудно. Думаю, это оттого, что ты меня провёл».

«Это сложнее, чем тебе кажется. Со времён Птолемея ты первая, кому это удалось. Тут требуется способность отрешиться от себя, а для волшебников, таких какие они есть, это невозможно. А те, кому не удаётся, сходят с ума».

«Теперь это для меня проблема, это отрешение. Я уже не я».

«Так почему бы тебе не попробовать создать себе облик? Что-то, на чём ты могла бы сосредоточиться. Тебе должно стать лучше».

«Я уже пробовала! Но единственный, который оказался надёжным, – это шарик, и к тому же это, похоже, разозлило ш>.

«Мы вовсе не злые. Разве я кажусь тебе злым?»

Китти вгляделась в сгустившийся перед ней далёкий, зыбкий образ. Это была статная женщина, темнокожая, с длинной шеей, в высоком головном уборе и длинном белом платье. Она восседала на мраморном троне. Лицо её было прекрасным и безмятежным.

«Нет, – подумала она. – Вовсе нет. Но ты-то другой».

«Я не её имею в виду. Это не я, это воспоминание. А я – я вокруг тебя. Все мы вокруг тебя. По вашу сторону Врат все совсем не так. Здесь между духами нет различий. Мы едины. И ты теперь – одна из нас».

Витки и пряди множества цветов и оттенков заклубились вокруг, словно подтверждая его слова. Образ женщины исчез, вместо него возникли другие. Китти видела каждый в десяти местах одновременно, словно отражённым в фасеточных глазах насекомого, но понимала, что множатся не образы, а она сама.

«Не очень-то мне это нравится», – подумала она.

«Образы – это воспоминания. Некоторые из них, возможно, даже твои. Да, я знаю, разобраться непросто. Птолемею тоже было неуютно, но он воспрянул духом, когда создал себе облик. И облик был довольно художественный, вполне похожий на него. Почему бы тебе не попробовать ещё раз?»

«Я могу сделать шарик».

«Нет, с шариком я разговаривать не буду. Давай-ка поувереннее».

Китти собралась с духом и направила свою волю на клубящееся вокруг вещество. Ей, как и в первый раз, удалось создать нечто, отдалённо напоминающее человека. На этот раз у её изделия получилась большая голова, болтающаяся на шее, длинное тонкое тело, оканчивающееся треугольной массой, которая могла сойти за юбку, с ручками-палочками и парой ног, изрядно напоминающих пеньки. Короче, довольно нескладная фигура.

Несколько отростков вещества осторожно исследовали её.

«А это что такое?»

«Это рука».

«Ах, рука! А я-то думал… Хм. Так это ты такой себя представляешь, да, Китти? Похоже, мы имеем дело с серьёзным комплексом неполноценности. Разреши намекнуть: на самом деле ноги у тебя совсем не такие толстые. По крайней мере, в районе лодыжек».

«Что поделать! – вздохнула Китти. – Это лучшее, на что я способна».

«Ну хоть лицо себе сделай. И ради всего святого, пусть оно будет привлекательным!»

После долгих мучений Китти удалось изготовить пару поросячьих глазок, длинный ведьминский нос и рот, искривлённый в жалкой улыбочке.

«М-да, ты явно не Леонардо да Винчи!»

Поблизости мелькнул ещё один образ: бородатый человек, глядящий на стену.

«Мне было бы куда как проще, – сердито подумала Китти, – если бы я видела хоть что-нибудь, кроме этого бедлама!» И она, приложив массу усилий, заставила своё псевдотело махнуть рукой, указывая на клубящуюся вокруг материю.

Несколько извилистых отростков отдёрнулись в притворном ужасе.

«Ах, вы, люди, такие непоследовательные! Вы утверждаете, будто любите стабильность и порядок, но что такое ваша Земля, как не один большой бедлам? Куда ни взгляни – всюду хаос, насилие, раздоры и вражда. Тут у нас куда спокойнее. Но может быть, я и сумею тебе помочь. Слегка упростить задачу. Следи сейчас за этим своим чудным телом. Мне не хочется, чтобы то, что заменяет ему руки, отвалилось – это нарушило бы его совершенство».

И ближайшие к ним области текучей материи постепенно начали меняться. Мерцающие пряди света вытягивались, расширялись, затвердевали, превращаясь в плоскости; витки и спирали делались прямыми и высокими, разветвлялись под прямыми углами, соединялись с другими и вновь разделялись. В несколько мгновений вокруг её тела соткалось подобие комнаты: полупрозрачный пол, квадратные колонны со всех сторон, за ними – ступени, ведущие к краю, а за краем – пустота. Над головой воздвиглась простая плоская крыша, тоже прозрачная. А над крышей, за колоннами, под полом продолжалось непрестанное движение Иного Места.

Иллюзия обычного трёхмерного пространства внезапно вселила в Китти страх перед пустотой вокруг. Её фигурка съёжилась в центре комнаты, как можно дальше от краёв.

«Ну как?»

«П-получше. А где же ты?»

«Я здесь. Тебе не обязательно меня видеть».

«Но я предпочла бы видеть, с кем разговариваю».

«Ох, ну ладно. Наверно, мне следует проявить гостеприимство».

Из-за колонн в конце маленького зала выступила фигурка – мальчик с лицом без возраста. На Земле он был просто привлекателен, здесь же он выглядел прекрасным: лицо его сияло радостью и покоем, кожа словно светилась изнутри. Он бесшумно прошёл по прозрачному полу и остановился перед неуклюжим, большеголовым, узкогрудым и толстоногим подобием Китти.

«Ну, спасибо! – с горечью подумала Китти. – Теперь я, конечно, чувствую себя куда лучше».

«Но на самом-то деле это не я, так же как и вот это – не ты. На самом деле ты являешься частью этой фигуры точно так же, как и я. В Ином Месте нет разницы».

«До того, как пришёл ты, было не так. Мне говорили, что мне тут не рады, что я раню всех своим присутствием».

«Только потому, что ты всё время пытаешься навязать нам порядок – а порядок связан с ограничениями. А тут никаких ограничений нет: ничего определённого, ничего оформленного. Любая форма, будто то неуклюжая фигурка из палочек, или плывущий шарик, или „дом“, такой, как этот, – мальчишка небрежно обвёл рукой вокруг, – чужда этому месту и долго здесь не протянет. Для нас мучительно быть хоть в чём-то ограниченными».

Мальчишка отошёл в сторону и посмотрел между двух колонн вдаль, на мятущиеся огни. Изображение Китти заковыляло следом.

«Бартимеус…»

«Имена, имена, имена! Они-то и ограничивают сильнее всего. Они – худшее проклятие из всех. Каждое из них – приговор к рабству. Здесь – здесь мы едины, у нас нет имён. А что делают эти волшебники? Они дотягиваются сюда своими вызовами, их слова высасывают нас отсюда по кускам, невзирая на стоны и вопли. И стоит каждому из кусков очутиться на той стороне, он оказывается определённым: он обретает имя и личное могущество, но он разлучён с остальными. И что тогда? Мы, точно дрессированные обезьянки, выполняем трюки по прихоти хозяев, чтобы они не ранили нашу хрупкую сущность. И даже вернувшись, мы уже не чувствуем себя в безопасности. Раз уж твоё имя попало в списки, тебя всегда могут вызвать снова и снова, пока сущность не истощится».

Он обернулся и похлопал подобие Китти по выпуклому затылку.

«Вот, тебя так тревожит здешнее всеединство, что ты готова скорее цепляться за что угодно, даже за такое чудище, как это, – надеюсь, ты не обиделась? – чем свободно парить вместе с нами где захочется. А для нас на Земле все наоборот. Мы внезапно оказываемся отрезаны от этой всеобщей текучести и остаёмся, беззащитные, наедине с миром, полным кошмарной определённости. Смена облика отчасти помогает облегчить эти муки – но ненадолго. Неудивительно, что многие из нас озлобились».

Китти почти не слушала Бартимеуса. Её так раздражало уродство собственного творения, что она всё это время потихоньку уменьшала голову, направляя излишки вещества вниз, чтобы увеличить тощий торс. Кроме того, она слегка укоротила нос и сделала рот поменьше и не таким перекошенным. Да, так стало заметно лучше.