Самым влиятельным архитектором Третьего Рейха (после смерти Пауля Трооста в 1934 г.) стал Альберт Шпеер, которого первым заметил Геббельс, поручивший молодому архитектору строительство здания Министерства пропаганды. Шпеер был учеником Генриха Тессенова, не являвшегося ни антимодернистом, ни радикалом — по принципиальным соображениям он отказался от участия в нацистских проектах. Эта твердость эстетических убеждений Тессенова вызывает уважение: не у всех хватало духа отказаться от таких заманчивых предложений, суливших астрономические доходы и славу. Близким Тессенову по стилю был известный архитектор Петер Беренс, вполне обеспеченный заказами в нацистские времена. Его более известные, чем он сам, ученики Вальтер Кропиус и Мис ван дер Роэ эмигрировали в США и сделали там блестящую карьеру. Любопытно, что Гитлер очень ценил построенное Беренсом еще в кайзеровские времена здание германского посольства на Большой Морской улице в Санкт-Петербурге^{142}.

Будучи прилежным работником и угадав вкусы новых хозяев, Шпеер создал упомянутый проект здания Минпропа для Геббельса в рекордный срок (за три месяца), но по-настоящему он заявил о себе, оформив празднование 1 мая 1933 г. на берлинском поле Темпельхоф: торжественное оформление митинга по случаю празднования Дня национального труда удалось на редкость; Гитлер был в восторге от его стиля. Вскоре Шпеер получил заказ на строительство нового здания рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе. Но особенно большой его удачей было оформление партийных съездов. Именно ему впервые пришло в голову использовать армейские зенитные прожекторы для «соборов из света» — конуса, образуемого лучами прожекторов. У сотен тысяч нацистов, собравшихся на партийный съезд в Нюрнберге, было такое ощущение, что они находятся внутри колоссального помещения, потолком которому служили медленно проплывающие облака. Таким образом Шпееру удалось в полной мере отразить самовыражение масс^{143}. Даже критически настроенные иностранцы находились под глубоким впечатлением шпееровского изобретения. Изобретение это способствовало созданию еще одного сакрального элемента в эстетизации национал-социализма. Непомерные масштабы сооружений для проведения партийных съездов в Нюрнберге создавали опьяняющую атмосферу грандиозности происходящего, при этом отдельный человек превращался в маленькую и незаметную часть коллектива, величие которого подавляло. Монументальные строения на самом деле имели огромный мобилизующий эффект: они требовали подчинения, послушания и вызывали благоговейный трепет.

Гитлер приметил Шпеера и после смерти Трооста поручил ему здание новой рейхсканцелярии; свой шанс для реализации блестящей профессиональной карьеры Шпеер использовал на все 100%. Во времена Бисмарка имперская канцелярия была снабжена незаметным входом с улицы, в 1938 г. Шпеер его перестроил — теперь канцелярия имела совершенно непропорциональный вход: колонны портала у входа были в 8 раз выше человека; тем самым навес у входа лишался практического смысла. Кроме того, от входа дипломаты должны были идти до кабинета Гитлера 200 метров^{144}. Новое здание имперской канцелярии было готово в течение года, что говорило о выдающихся качествах Шпеера как организатора, планировщика и руководителя работ. Гитлер чрезвычайно ценил Шпеера как архитектора, а позднее и как организатора военного производства. Более того, если у Гитлера когда-либо был друг, то им был Шпеер; по наблюдениям окружающих, их отношения порой даже выглядели гомо-эротическими^{145}. 30 января 1937 г. специальным гитлеровским указом Шпеер был назначен главным архитектором по перестройке Берлина; на этом посту он подчинялся лично фюреру^{146}.

Именно монументальному строительству Гитлер и придавал огромное значение; так, сравнивая современный город с античным, он указывал, что от античной культуры до нас дошли не обыкновенные жилища, но великолепные публичные строения и памятники, которые принадлежат вечности^{147}. По заданию Гитлера Шпеер в 1935 г. ездил в Грецию, чтобы на месте по оригиналам изучить дорический стиль; но, в конечном счете, оба более ориентировались на римские архитектурные образцы. Симметрия, монументальность и простота античных римских строений очаровала Гитлера; на него огромное впечатление производили даже руины античных строений, свидетельствовавшие об их масштабах и великолепии. В шпееровской модели комплекса построек для партсъездов в Нюрнберге легко увидеть признаки ориентации автора на античные образцы. На всемирной выставке в Париже 1937 г. эта модель получила Гран-при^{148}.

Вдохновляясь примером античных строений, Гитлер стремился к тому, чтобы «тысячелетний рейх», — просуществовавший, правда, всего 12 лет, — оставил у потомков соответствующее впечатление. «Было бы неверно, — считал Гитлер, — если бы мы начали со строительства рабочих кварталов и домов. Все это придет само собой. Это уже делали марксистские и буржуазные правительства… Со времени средневековых соборов мы первые, кто вновь поставил перед художниками задачу реализации действительно дерзких и смелых проектов. Не приюты или жилые дома, но мощные и масштабные строения — наподобие строений Древнего Египта и Вавилона, — являются знамениями новой высокой культуры. Я хочу начать с этого. Тем самым я придам моему народу и моему времени печать несравненного духовного величия»^{149}. Надо отметить, что Гитлер в своих устремлениях не был особенно оригинален: прямолинейный и грубый классицизм был в одинаковой степени присущ вкусу Сталина и Муссолини, Мустафе Ататюрку и иранскому шаху Реза Пехлеви, а также вкусам демократических политиков 20–30-х гг., особенно в США. Нигде не было больше, чем в Америке, греческих античных колонн, римских античных капителей, орлов, фасций с топориками ликтора (символ имперской власти в Древнем Риме) и пышущих силой и мощью мужских и женских фигур. Мемориал Линкольна (1922 г.), мемориал Джефферсона (1937 г.), щедро украшенный статуями Арлингтонский мемориальный мост через Потомак (1926 г.) и поныне оставляют впечатление чисто фашистоидной архитектуры^{150}. Точно такое же впечатление оставляет и тяжелый «сталинский классицизм», образцы которого в изобилии сохранились в нашей стране. Любопытно, что 23 августа 1939 г. в Кремле (после подписания Пакта) присутствовавшие осмотрели выставку проектов новых помпезных сооружений столицы Третьего Рейха. Выставка понравилась Сталину: она была созвучна его представлениям об архитектуре новой эпохи. После войны в Москве возвели похожие на шпееровские проекты высотки и, что символично, для цоколей этих громадных строений использовали гранит, взятый с развалин гитлеровской имперской канцелярии^{151}.

Напротив, современная функциональная архитектура с ее гибкой пространственной пластикой зданий нацистами по преимуществу отвергалась (особенно при строительстве репрезентативных зданий) как разновидность «культурного большевизма»: Шарля Ле Корбюзье называли не иначе как «Ленин от архитектуры». Один из функционеров розенберговского КДК писал: «Новая архитектура, живопись и пластика находятся в состоянии тяжелой болезни. Материализм, меркантилизм, коррупция — это символы современного варварства и разрушения, следствие отрешения от души, отрешения от крови, почвы и нации. Это планомерно наступает через марксистскую пропаганду и террор»^{152}. Мнению лидера КДК и его сотрудников, однако, не следует придавать слишком большого значения — Гитлер не доверял их вкусам, а Геббельс часто делал всё наоборот. Гитлер вообще склонялся к тому, чтобы дать определенную свободу действий архитекторам — крупные заказы получал не один Шпеер (при всей своей усидчивости, всю работу сделать он не мог). Новое же поколение архитекторов и инженеров принесло деловитость, строгость и экономичность в выразительных средствах, рациональность и стремление к переменам. Последнее в полной мере выразил один из сотрудников Шпеера — Константин Гутчов — среди руин разбомбленного англичанами в 1944 г. Гамбурга: «Слова фюрера о том, что разрушенные города должны восстать из пепла, вдвойне справедливы по отношению к Гамбургу. Подавляющего большинства строений вовсе не жаль»^{153}. Модернизация, привнесенная новым поколением архитекторов, не прошла мимо массового жилищного строительства — язык ясных форм и четких линий, новые материалы. После войны в архитектуре жилых кварталов сохранилась полная преемственность нацистским временам^{154}. Знатоки указывают на то, что при нацистах имела место не диктатура в эстетической политике, но скорее конвергенция различных архитектурных направлений, часто враждебных друг другу, то есть своеобразный архитектурный плюрализм^{155}. Как писал Шпеер, в архитектуре Гитлер не был доктринером: он понимал, что площадка для отдыха на автостраде не может походить на городское строение; ему никогда не пришло бы в голову, что фабричное здание следует строить в репрезентативном стиле; он мог восторгаться и зданием из стекла и бетона. Но постройки общественных зданий в государстве, которое ставит себе целью создать империю, должны были, по его мнению, носить определенный отпечаток^{156}.