– Вы не дадите мне справку, – не понял серьезности тона доктора Николай.

Валентин Аркадьевич встал из-за стола, подошел и положил свою жесткую руку Грыжину на плечо:

– Справочку дадут. Но долго ездить вам не придется…

Супруга с домработницей доживали последнюю неделю на даче, и отставной генерал, оставшись в городе, вел холостяцкую жизнь. Обычно это Ивана Григорьевича не угнетало. Без своих женщин он обходился легко, даже получал некоторое мальчишеское удовольствие от возможности резать колбасу на полированном столе и заставлять мойку немытой, посудой. Да и заначенную бутылку армянского коньяка не приходилось прятать за томиком графа Толстого в шкафу своего кабинета. Правда, без риска быть застигнутым удовольствие остроту теряло, вот и сегодня генерал, перед тем как улечься спать, позволил себе всего пятьдесят граммов. Но заснуть не удавалось. Встреча с сыном оставила тягостное чувство.

Иван Григорьевич ворочался на перине супружеского ложа, кряхтел и наконец поднялся. Не зажигая света, долго водил ступнями в поисках шлепанцев, нащупал, обулся, но понял, что спутал тапки. Ма-тюгнувшись, поменял их местами и встал с постели. В темноте покинул спальню и направился на кухню. Чайник еще не остыл. Иван Григорьевич поджег под ним конфорку и уселся за стол. Припомнились слова Коли: «Папа, я знаю, ты Соню всегда любил больше». – «Соня – дочь, а девочек отцы всегда балуют», – возразил он сыну. Но Иван Григорьевич знал, что лукавит. Соня с рождения была его любимицей, и боль за нее до сих пор не отпускает сердце. Однако Николаю знать это не обязательно. Теперь, когда сын стал самостоятельным преуспевающим мужиком, по горло занятым своими делами, они виделись редко и друг от друга отдалились. С этим ничего не поделаешь. Жизнь стала суровой, на сентиментальные слюни времени нет. Но Грыжин не мог отрицать, что и в детстве Коля был обделен отцовской лаской. Зато мать в мальчике души не чаяла, да и сейчас миниатюрная генеральша при виде сына пускает слезу умиления. А Сони больше нет…

Грыжин, вспомнив о дочери, шмыгнул носом и полез в карман за платком. Но в ночной пижаме карманов не предусмотрели. Иван Григорьевич подошел к раковине, смачно высморкался под струей холодной воды, ополоснул лицо и утерся чайным полотенцем. За подобный проступок, будь на месте домработница, ему бы не сдобровать. Варя браниться умела и в выражениях не стеснялась. В деревне под Новгородом, где они оба родились, ненормативной лексикой пользовались виртуозно.

Генерал покосился на закипевший чайник, достал из буфета персональную кружку с дарственной надписью, но чая наливать не стал. Ощутив неприятную духоту, подошел к окну и, раскрыв его, поглядел на ночной город. В соседних домах, несмотря на позднее время, окон светилось предостаточно.

– Не спят, бездельники, – проворчал Грыжин. И вдруг схватился за сердце.

Он, как и его сын, никогда ничем не болел и по этой причине лекарствами не пользовался. Иван Григорьевич знал, что в тумбочке супруги имеется целая аптека, но какими снадобьями успокаивают отцовское сердце, понятия не имел.

Сердце генерала заныло не случайно. Грыжин впервые испугался за сына.

С потерей дочери он смирился, хотя продолжал страдать по Соне и вспоминал ее каждый день. Гибель дочери была ужасной, но Грыжин полагал, что она расплатилась за свой грех. Соня когда-то из ревности застрелила мужа. За ее преступление отсидел пасынок Сони Эдик Кадков. Выйдя из тюрьмы, он мачехе отомстил. Кадков был мерзавец, но на ненависть к Соне право имел.

Николай – совсем другое дело. Сын шел по жизни прямо. Всего добивался своим упорством и способностями. Грыжин знал, что Николай работает в фирме близкого друга, его тезки, Аксенова, и за сына никогда не волновался. Но вчерашний визит наследника Ивана Григорьевича встревожил. Коля явился в офис без звонка. Сыскное бюро подполковника Ерожина, где отставной генерал Грыжин служил консультантом, до этого взрослое чадо посетило всего один раз. Это случилось несколько лет назад, когда Грыжин-младший пришел на праздник по случаю открытия бюро. И вот сегодня явился с Ни-киткой. Генерал сыну и внуку очень обрадовался. Он уже несколько дней оставался в бюро единственным сотрудником и скучал. Подполковник Ерожин уехал к родственникам жены на Волгу. Молодой сыщик Глеб Михеев укатил охотиться на родину, в вологодские леса, и визит Николая оказался весьма кстати. Но радость от встречи быстро улетучилась. Коля сказал, что у него к отцу дело, они оставили Никит-ку за компьютером генерала и перешли в директорский кабинет Ерожина.

– Папа, вот тебе конверт. Спрячь его в надежном месте. Откроешь, если со мной что-нибудь случится. – Николай достал из кейса конверт и протянул отцу. Грыжин вопросительно посмотрел в глаза сына, но ни страха, ни волнения там не заметил. Коля выдержал отцовский взгляд спокойно. – Не бери в голову, отец. У меня все в норме. Это на всякий случай, – ответил он на молчаливый вопрос родителя. Грыжин покачал головой и убрал конверт в сейф. Затем они поговорили о пустяках, и сын протянул руку: – Пока, пора работать.

Иван Григорьевич проводил Колю и донес внука до машины. За рулем директорской «волжанки» сидел Петрович. Бессменный водитель Ивана Вячеславовича Аксенова теперь чаще обслуживал Николая. Хоть Аксенов формально и числился директором, на деле фирмой давно руководил молодой Грыжин. Дождавшись, когда автомобиль скроется из виду, Иван Григорьевич вернулся в офис. Он весь день не находил себе места, а ночью страдал бессонницей.

Сердце понемногу отпустило. Генерал закрыл окно, выключил газ под выкипающим чайником и вернулся в спальню. «Надо поговорить с Аксеновым», – подумал он и, приняв решение, уснул. Спалось маятно. Старик ворочался и сильно храпел. Когда супруга ночевала рядом, его храп ее будил, и Галина Игнатьевна щекотала мужа, пока тот не находил более удобной позы. Но жены рядом не было, и генерал храпел на всю квартиру.

Проснулся он, как всегда, на рассвете, но вставать не торопился. Вчерашний визит сына со странной просьбой тут же восстановился в памяти. Грыжин лежал и думал о Коле. Рос Николай без особого участия отца. Когда мальчик перешел в девятый класс, Грыжина назначили заместителем министра внутренних дел. Если и до этого он приходил домой в основном только спать, то, переехав с Петровки на Октябрьскую, в министерский кабинет, домашних видел раз в неделю, по воскресеньям. В школу иногда ходила жена, и всегда после таких походов долго рассказывала, как учителя нахваливают их мальчика. Если Соня училась кое-как, то Николай переходил из класса в класс круглым отличником.

За все время учебы сына Грыжин в школе так и не побывал. Еще в Новгороде он отвез на оперативной машине мальчика с женой первого сентября в первый класс и, не покидая кабины, поспешил на работу. Через год полковника Грыжина перевели в Москву, тут ему и вовсе было не до парня. Совмещая работу с учебой в Академии внутренних дел, Иван Григорьевич не имел на детей ни времени, ни сил. Годы мелькали быстро. Грыжин еле успевал отмечать вехи своей биографии.

…– Папа, у тебя новый мундир? – удивился как-то сынок, увидев отца в генеральской форме.

– Растем, Колян, – ухмыльнулся в ответ родитель.

О том, что сын поступил в Плехановский, отец узнал ровно через полтора года, за воскресным завтраком. Он считал, что сын грызет науку в МГУ, на юридическом, куда поступил после школы. Но сын через год сменил вуз, и родитель этого не заметил. Закончил институт молодой Грыжин уже в новой стране. Через два года Николай пригласил отца на свою свадьбу. Тогда Иван Григорьевич впервые посетил квартиру сына… Он даже не помнил, когда тот переехал в собственное жилье.

– Ты, видно, деньгу зашибаешь хорошую? Смотри, не окажись в моем ведомстве… – проворчал тогда папаша, оглядывая апартаменты отпрыска.

Серьезно поговорили отец и сын после рождения внука.

– Тебе нравится работать на карман? – спросил он сына, уже изрядно разгорячившись любимым армянским коньяком.