Александр Шакилов
Профессионалы
Вспомните-ка, в школе в одном классе с вами был, наверное, какой-нибудь особо одаренный малыш? Он лучше всех читал вслух и чаще всех отвечал на уроках, а другие сидели, как истуканы, и ненавидели его от всего сердца? И кого же вы колотили и всячески истязали после уроков, как не этого мальчишку?
Рэй Брэдбери. «451º по Фаренгейту».
Игорю Черному, с благодарностью за помощь и поддержку.
Пролог
Квадросистема ласкает уши помесью энка и джи-попа[1].
Под веселую музыку и умирать легче, правда?
Зарево за два квартала. Жаркий пот стекает по лбу, путается в бровях и липнет к ресницам. Ты резко сворачиваешь направо, жалобно визжат покрышки. Черный след – это твой след.
Зарево за квартал. Пунцовые, как назло, светофоры – и потому врубаешь мигалку, сирену, вперед. Здесь бы срезать через дворы. Вот черт! Ремонтные работы. Исклеванный ржой асфальтоукладчик врос катками в щебень. Назад!
Зарево в глазницах, по зрительным нервам, картинкой в мозг. Едва успеваешь затормозить. Молодой недоделок из племени сиу-дакота перебежал улицу в неположенном месте – обряд, на, посвящение в мужчины, часть Великого Испытания, м-мать! Не убоись, но увернись от Жестяного Скакуна, прирученного бледнолицым самураем.
Зарево. Мурашки вдоль лопаток строем, колоннами по двое – хаяку! быстрее!
И дребезжит на заднем сиденье пустой огнетушитель, стучит о крышку аптечки. Под крышкой, оранжевой с крестиком, есть пузырек йода, на всякий тот самый случай – и все, остальное излишне, балласт выброшен за борт сразу после того, как ты расписывался в ведомости за эту, очередную, машину.
Предчувствие, нервы, первая дрожь.
Зарево? Есть контакт, ты уже на месте. Фас, птенчик! Лети, пташка!
Покрышкам опять досталось – стоп, на ручник, приехали. Музыку вырубить и носовым платком стереть со стоек одноразовые динамики-напыление, а то гель скоро засохнет, потом ножом счищать придется.
– Где вы были, юноша?! – Не по возрасту резвая бабулька-ниппон суповым набором валится на капот служебной «девятки» и яростно молотит сухонькими кулачками по лобовому стеклу. – Сгорит же все!
– Не все. – Ты оставляешь ключ в замке зажигания (зажжжигания!) и смачно хлопаешь казенной дверцей, изуродованной гербом-саламандрой. – Все никогда не сгорает… В сторонку, не мешайте. Дайте поработать профи.
Дым.
Черный.
Копоть.
Жаль, любители не успели перекрыть газ. Не надо быть экспертом, чтобы понять: пожар начался на восьмом этаже, потом взрывом вынесло кусок стены. В любой момент дом может рухнуть. А тут еще – терпеть нет мочи! – чешется три дня небритый подбородок и горло. Хр-р, х-рр – ковыряешь щетину ногтем, помечая нежную от природы кожу розовыми полосками.
Боль в груди невыносима. Кашель, хрипы, кровь на губах. Споткнулся, чуть не упал. Отставить! Работать!
Фу-у, отпустило…
А пейзаж вокруг еще тот. Толпа, охи-ахи, ночные рубашки, семейные трусы, кое-кто режет себе волосы, другие спешно совершают обряд мисоги: опрыскивают вытащенные из пожара пожитки водой – типа очищают домашний скарб от злых духов. И зрителей хоть отбавляй. Чужое горе интересней собственного счастья.
– Молодой человек… – Бабка семенит следом, поддерживая повязку на животе и хлюпая гэта по лужам. Ее промокшее от слез личико, в общем-то, доброе, хотя она и пытается казаться грозной. – Молодой человек! Молодой…
Таких клиентов надо игнорировать. Тогда они замолкают и больше не пристают.
Морду шлакоблоком. Благо, имплантированный в нос моток золотой проволоки, проталкивает жесткий каркас в мимические мышцы, закрепляя на лице хмурую сосредоточенность. Шаг на длину поперечного шпагата.
Но бабка все равно забегает перед тобой. Она точно каменная глыба, завернутая в линялую кофточку-кимоно.
– Я буду…
– Что?!
– Жаловаться! – кричит кусок базальта в телесного цвета гамашах и с шерстяным платком на пояснице.
– Жалуйтесь. Вызов принят сто двадцать одну секунду назад. Согласно Закону о Пожаротушении и профсоюзным нормативам для служб быстрого реагирования у меня еще пятьдесят девять секунд личного времени. Так что не мешайте мне медитировать. – Ты огибаешь живое препятствие, выбираешь относительно безлюдное местечко у переполненных мусорных контейнеров, рядом с трансформаторной будкой. Садишься прямо на асфальт. В груди почти не болит – хорошо-то как!.. Просто посидеть, успокоится, привычно дыша гарью. Расслабиться, подумать о хорошем. Сакура-но хана-га сайтэ имас. Кадзэ сое-сое фуку[2]…
– Молодой человек, что вы делаете?! Как можно?! Сгорит же!
Вот прицепилась, старая кошелка.
Дрожащими пальцами ты выдергиваешь сигарету из мятой пачки. «Firestarter Light» – настоящий, пожаробезопасный табак со встроенным в угольный фильтр термодатчиком. Принцип простой: если количество теплоты и концентрация кислорода в воздухе в радиусе метра от окурка не соответствует госстандартам Вавилона, включается маячок, наводящий на очаг возгорания цистерны любителей. Тушить окурки – самая работа для романтиков-мечтателей, обожающих лазить по штурмовым лестницам с огнетушителями в зубах.
Порыв ветра осыпает мусорные баки искрами-углями. Сорвало кусок пылающего рубероида и швырнуло в «газель» скорой помощи. Плотненькая в нужных местах медсестричка, ойкнув, уронила в грязь упаковку уже не стерильной ваты. Вот ведь корова, прости Будда, дойная! Вымя есть, еще какое, а вот мозги…
Жар ощущается метров с шестидесяти. Полыхает не по-детски. Ты клацаешь золотым «ронсоном» и втягиваешь в бронхи табачный дым. Если дом рухнет, зацепит два соседних здания: шестнадцатиэтажку, сестру-близняшку пылающей, и кирпичную девятину-пагоду.
А бабка никак не уймется:
– Где брандспойт?! Где вода?! Пена где?!
Все вокруг люди как люди, пожитки, наспех собранные, сторожат-караулят и на домашний очаг поглядывают:
– Слышите, сосед, а из вашей квартиры, по-моему, сильней сверкает.
– Ага, и правда! Сильней, да. Зато у меня одна комната, а у вас четыре сгорит, да. Вон у вас уже и занавесочки на кухне прихватило. А вы, я помню, месяцок как ремонт закончили, или ошибаюсь, да?..
Люди. Нормальные обычные люди. А эта, чтоб ее, вцепилась, как блоха в клок шерсти зооморфа:
– Нет, я вас спрашиваю: где вода, где пена?!
– Пена в огнетушителе. Огнетушитель в машине. – Ты плюешь в ладонь и окунаешь оранжевый кончик сигареты в слюну. Вот бы так всегда: раз плюнул и… Ладно, пора уже, время вышло.
– Огнетушитель где?!
– В маши-нЕ.
– Что?! Шутить изволим?! Я этого так не оставлю! – Взволнованная хрипотца надламывается истеричным визгом: – Не подарю вам, слышите, не подарю!
– Оба-сан, не надо, не надо, бабушка! Не волнуйся, тебе нельзя, оба-сан. – Симпатичная девица лет восемнадцати-двадцати обнимает перечницу б/у за плечи. – Не надо, он сделает все, что сможет. Он же…
Она хочет сказать «герой»?
А бабка уже чуть ли не рыдает:
– Юрико, он подонок! Как твой отец! Посмотри на него, Юрико! Подонок! Сгорит все! Все сгорит! Столько лет… И на телевизор большой копили! И холодильник, и…
– Успокойся, оба-сан, тебе нельзя волноваться.
Ты ловишь взгляд миленькой девчонки. В нем надежда и обожание: такой мужчина, сильный, красивый, спасет, выручит. Нормальный взгляд. И еще немножко вдогонку: вот бы в кино пригласил, темно, романтика, туда-сюда… Бледно-розовые нити тянуться от бровей девушки к твоим ресницам и ниже, оплетают, вяжут и валят на асфальт – судьба, иначе никак, смирись, наслаждайся. И дергает сердечко. А ведь она красотка: черные волосы пышно усыпали плечи, глаза голубые в пол-лица, соски приятно округлой груди едва не протыкают тонкую ночную рубашку.
