Помощник проходит мимо меня, словно не заметив. Неловко, ломко опускается на колени у жаровни, начинает раздувать огонь.

Я выпрямляюсь.

– Что господин желает знать? – фокусник смотрит на меня.

– Ты лечил моего брата?

– К сожалению, да, – говорит он. – Простите.

Впервые вижу врача, который извиняется не за свое умение, а за попытку помочь.

«Смотри, Кай». У меня начинает кружиться голова. В горле першит, я с трудом сглатываю. Что это за запах здесь?!

– Чем он был болен?

– Насколько я могу судить… – философ поднимает голову – белки глаз резко выделяются на фоне темной кожи, – Это финикийская болезнь. Так называл ее великий Гиппократ.

– Как?!

Я молчу. Вот оно что. Это, чрево Юпитера, многое объясняет…

Колени на мгновение слабеют, усилием воли я заставляю себя выпрямиться.

Проказа!

Финикийская болезнь, от которой человек сгнивает заживо. Теряет пальцы, руки, уши. Безносые, безглазые – эти несчастные бродят вереницами по Германии, Италии, Ливии… В Иудее, мне рассказывали, в горах есть целый город прокаженных.

Им оставляют еду и одежду. Как мертвым.

– Язвы, – говорю я хрипло. Перед глазами: тело брата, обложенное кусками льда. Бледное, закаменевшее лицо. Таким Луция привезли из далекой холодной Германии в солнечный и жаркий Рим. Я напрягаю память: – Подожди. У него же не было язв!

Философ качает головой. У него гладкое черное лицо без возраста, только между бровей залегли глубокие морщины. И над всем этим – синий шутовской колпак с блестками.

Он забавен. И страшен одновременно.

– Самое начало болезни. Две небольшие язвочки – вот здесь и вот здесь, – фокусник показывает. Я не могу оторвать взгляда от его черных рук с розовыми ладонями. Проклятье! Все время жду, что он вынет из рукава яйцо или голубя. Голубь – это птица мертвых. Переносчик душ.

Это было бы жестоко, но очень смешно.

– Что дальше? – спрашиваю я.

– Дальше? – философ спокойно поднимает взгляд. – Это вы мне скажите, легат.

– Мой брат был… настойчив?

– Настойчив? – философ усмехается. – Это мягко сказано. Ваш брат умел убеждать. И тогда появился амулет. Маленькая глиняная птичка.

Я запускаю руку в ворот туники и вытягиваю шнурок. Выкладываю амулет на ладонь.

Глиняная птичка. Она странно холодная и тяжелая – для своего размера и материала. Короткий клюв, пухлое тело.

Эту птичку словно слепил ребенок. На ее подножии выдавлен символ – который мне незнаком. Словно буква из неведомого алфавита.

– Такая?

Фокусник молчит. Впрочем, ответ мне и не требуется. Этот амулет привезли мне после смерти брата. Глиняная птичка была при нем в момент смерти.

– Откуда это? – я смотрю на фокусника в упор, не мигая.

Он молчит.

– Я хочу знать. И ты мне расскажешь.

Фокусник некоторое время медлит, затем улыбается. Это не очень веселая улыбка.

– Кажется, вы похожи на своего брата больше, чем думаете, – мягко замечает он.

– Отвечай на вопрос!

– Хорошо. Я расскажу.

Что я знаю об Атлантиде? Великий материк, что навеки исчез в глубинах океана. Процветающая страна полубогов, полная чудес. А теперь оказывается, что я – один из потомков выживших. Еще и на какую-то часть бог. Сколько там капель крови атлантов в моих жилах? Смешно. Кажется, это слишком даже для моего агностицизма.

Девять сыновей Посейдона обитало в Атлантиде. Девять полубогов выбрали себе человеческих жен. Девять ветвей пошло от них. Четверть божественной крови в твоих жилах – это даже много. Девять божественных даров досталось потомкам атлантов от сыновей Посейдона. Волшебство.

Во время чудовищного землетрясения и шторма спаслись представители только пяти родов из девяти. Пять выживших. Пять магических семей. Вот так я и стал колдуном. Спасибо.

Носителем семейного дара всегда становится старший в роду. Или старшая, если это женщина. После смерти носителя его дар переходит следующему потомку. А глиняная птичка – всего лишь символ. Память о затонувшей родине. Мнемонический ключ к дару.

– Так эта птичка сделана в Атлантиде?

Фокусник качает головой.

– Нет, легат. Она была, как и многие другие, создана намного раньше Атлантиды. Хотите персик?

Я качаю головой. Нет.

– Намного раньше?

Фокусник медлит. Кажется, он знает больше, чем рассказывает.

– В чем дело? – говорю я.

– Как думаете, легат, откуда пришли дети Посейдона?

– Из океана, наверное? – и тут я понимаю, что сказал глупость. Если бы из океана – тогда что атлантам была бы та волна?

– Нет, легат. Они пришли с далеких звезд, а не из океана. Повелитель Времени… простите, один из атлантов… Однажды я видел его небесную колесницу. Корабль сделанный из чистого орихалка. Это было… невероятное зрелище.

Орихалк – небесный металл особой прочности и красоты, что ковали атланты. Так пишет Платон.

– Со звезд?

– Да.

Боги живут на небе, среди звезд? Ну, почему нет.

В этот момент я замечаю у фокусника на груди странный амулет. Словно бы крест, распятие…

Нет, глупости. Кто по доброй воле будет носить на груди знак позора и смерти?

Не забивай себе голову, Кай. Разве в этом сейчас дело?

– Откуда ты?

Фокусник смотрит на меня, взгляд спокойный. Колдун знает, что я могу с ним сделать – и не боится. Совсем.

Это мне нравится.

– Я приехал издалека, легат. Настолько издалека, что даже сам не понимаю, как здесь оказался. В своей стране я был служителем бога…

– Какого именно?

Фокусник смотрит на меня – и выражение его глаз странное. Тревожит меня.

– Видите ли, в моей стране считается, что Бог – единственный, – говорит он мягко.

Я наклоняю голову и разглядываю фокусника – с новым чувством. Действительно, в нем ощущается достоинство. Словно за спиной Острофаума стоит кто-то много больший, нежели человек.

– Ты – жрец? Тогда что случилось?

– В моей стране появился могущественный, но не очень умный правитель. Он заявил, что моя вера нарушает законы и что людям нужно вернуть старых богов. Он запретил давать детям имена согласно моей вере, а только старые, времен древних богов…

– И ты нарушил запрет?

– Совершенно верно.

– И что дальше?

Фокусник пожимает плечами. Теперь мне кажется, что ему больше лет, чем самому Августу.

– Об этом донесли правителю, меня посадили в тюрьму. Это вполне милосердно, потому что с тем же успехом мне могли отрубить руки. Или повесить вниз головой на ближайшем дереве. У нас это обычное дело… Тюрьма. Не самое приятное место. Я провел там пять лет. Пять очень долгих лет. А когда меня почему-то выпустили, я пошел домой.

– И?

Философ улыбается. Загадочно и мудро. И даже почти весело.

– И не дошел.

– Жалеешь об этом?

– Иногда.

Молчание. Философ крутит тонкими черными пальцами, разминает суставы. Достает монету и начинает перекатывать по костяшкам. Вечная работа, иначе потеряешь навыки.

В комнате клубится сладковатый дым. Поднимается над жаровней. Я морщусь. Вот откуда этот странный запах…

– Где Луций взял амулет из Атлантиды?

Это то, чего я пока не понимаю.

– Я дал ему, – глубокий звучный голос. Помощник философа поднимается во весь рост, делает шаг – ко мне. Огромная тень движется за ним – я моргаю. На мгновение я вижу, как черная тень нависает над целым миром, поглощает свет. Словно тень гигантской волны до самого неба… Я выпрямляюсь. Никто из семьи Ветуриев Келестов никогда не отступал перед угрозами… Наваждение исчезает.

Я почти испугался. Надо же.

Всего лишь игра света.

Я вглядываюсь во тьму под капюшоном. Кладу руку на рукоять меча.

– Кто ты? – спрашиваю резко. – Отвечай!

Молчание. Помощник медленно поднимает забинтованную ладонь к голове и откидывает капюшон. Я невольно отступаю на шаг. В первый момент это кажется дурацкой шуткой…

Чрево Юноны! Боги!

Что это?! Мороз пробегает у меня по коже.