Они ждали те же четыре минуты, прежде чем услышали стук каблуков Беренсон. Она вышла из коридора и без колебаний свернула за угол, благодарно кивнув секретарше. И продолжала идти дальше. Она одарила их двумя видами улыбок – для Ричера и Нигли, с которыми она уже была знакома, и для О’Доннела и Диксон, знакомство с которыми ей еще предстояло, – и пожала всем руки. Те же шрамы под макияжем, то же прохладное дыхание. Она открыла алюминиевую дверь и подождала, когда все четверо пройдут мимо нее в комнату для совещаний.

Выяснилось, что одного стула не хватает, и Беренсон отошла к окну. Вроде бы акт вежливости, но благодаря этому она оказалась в доминирующем положении. Посетители вынуждены были смотреть на нее снизу вверх и щуриться от света, падающего из окна.

– Чем я могу вам помочь сегодня? – спросила Беренсон.

В ее голосе появились покровительственные нотки. И легкое раздражение. Она сделала едва заметное ударение на «сегодня».

– Тони Суон исчез, – сказал Ричер.

– Исчез?

– Мы так и не нашли его.

– Я не понимаю.

– Это не слишком сложно для понимания.

– Однако он может находиться где угодно. Например, у него появилась новая работа за пределами штата. Или он взял отпуск, который так давно откладывал. Он мог отправиться туда, где давно мечтал побывать. В положении мистера Суона многие так поступают. Нет худа без добра.

– Его собака умерла от жажды, запертая внутри дома. Тут нет никакого добра, только худо. Суон не уезжал в отпуск, он не планировал никаких поездок.

– Его собака? Как ужасно!

– Я с вами согласна, – подхватила Диксон.

– Ее звали Мейзи, – добавила Нигли.

– Я не совсем понимаю, чем я могу вам помочь, – сказала Беренсон. – Мистер Суон ушел от нас более трех недель назад. Разве этим не должна заниматься полиция?

– Так оно и есть, – согласился Ричер. – Но и мы над этим работаем.

– Я по-прежнему не понимаю, какой помощи вы от меня ждете.

– Мы бы хотели осмотреть его стол и компьютер, а также органайзер. Там могли остаться какие-то записи, информация о встречах.

– Записи о чем?

– Обо всем, что могло послужить причиной его исчезновения.

– Его исчезновение не связано с «Новой эрой».

– Будем надеяться. Но многие люди занимаются в рабочее время личными делами и оставляют записи, имеющие отношение к их частной жизни за стенами офиса.

– Только не здесь.

– Почему? Вы все время заняты?

– Здесь не делают записей. У нас нет бумаги. Нет ручек и карандашей. Это одна из базовых мер безопасности. Мы полностью исключили использование бумаги. Таков закон. Всякого, кто нарушает данное правило, мы увольняем. Мы работаем на компьютерах. У нас действует замкнутая сеть, защищенная самыми надежными системами с автоматическим отслеживанием всех данных.

– Мы можем взглянуть на его компьютер? – спросила Нигли.

– Взглянуть-то вы можете, – сказала Беренсон, – но это вам ничего не даст. Через тридцать минут после того, как человек увольняется из нашей организации, жесткий диск его компьютера вынимается и уничтожается. Его разбивают на части в полном смысле слова. Молотком. Это еще один закон безопасности.

– Молотком? – повторил Ричер.

– Единственный надежный способ. В противном случае из диска можно извлечь информацию.

– Иными словами, у вас не осталось никаких следов пребывания Суона?

– Боюсь, так оно и есть.

– У вас довольно жесткие правила.

– Я знаю. Их придумал сам мистер Суон в первую же неделю своего пребывания здесь. Именно таким был его первый вклад в общее дело.

– Он с кем-нибудь общался? – спросила Диксон. – Вместе ходил на ланч? Есть ли у вас человек, с которым он мог поделиться своими заботами?

– Вы говорите о чем-то личном? – уточнила Беренсон. – Я сомневаюсь. Едва ли такое возможно. Здесь он играл роль полицейского. Мистер Суон должен был держаться особняком, чтобы делать свою работу эффективно.

– А как насчет его босса? – спросил О’Доннел. – У них могли возникнуть дружеские отношения. Ведь оба находились в одной лодке – в профессиональном смысле.

– Я обязательно у него спрошу, – пообещала Беренсон.

– Как его зовут?

– Я не могу ответить на ваш вопрос.

– Вы весьма сдержанны.

– На этом настаивал мистер Суон.

– Мы можем встретиться с этим человеком?

– Сейчас его нет в городе.

– И кто же остался на хозяйстве?

– В некотором смысле мистер Суон. Все предписанные им процедуры продолжают исполняться.

– А с вами он общался?

– По личным вопросам? Нет, никогда.

– Был ли он чем-то озабочен или огорчен в последнюю неделю своей работы здесь?

– Я ничего не заметила.

– Он делал много телефонных звонков?

– Не сомневаюсь, что так и было. Мы все проводим много времени, разговаривая по телефону.

– Как вы думаете, что с ним случилось?

– Я? – слегка удивилась Беренсон. – Понятия не имею. Я проводила его до машины и сказала, что, как только дела у нас пойдут лучше, я сразу позвоню ему с просьбой вернуться, а он ответил, что будет с нетерпением ждать моего звонка. И с тех пор я его не видела.

Они сели в машину Диксон и отъехали от здания с зеркальными стенами. Ричер обернулся и стал наблюдать за тем, как отражение их «форда» становится все меньше и меньше.

– Напрасно потратили время, – сказала Нигли. – Я же говорила, что лучше просто позвонить.

– Я хотела посмотреть, где он работал, – сказала Диксон.

– «Работал» – неправильное слово, – вмешался О’Доннел. – Они его использовали. В течение года применяли его знания и опыт, а потом вышвырнули вон. Они просто купили его идеи, не дав ему работы.

– Да, со стороны все выглядит именно так, – согласилась Нигли.

– Они ничего здесь не производят. Здание не охраняется.

– Очевидно. Должно быть, у них есть другие объекты. Фабрика, где налажено производство.

– Так почему же Единая посылочная служба не дает второй адрес?

– Возможно, они держат его в тайне. Или вообще не получают там почту.

– Я бы хотел знать, что они производят.

– Почему? – спросила Диксон.

– Просто любопытно. Чем больше мы знаем, тем больше шансов, что нам повезет.

– Ну так выясни это, – предложил Ричер. – Задай нужные вопросы.

– Я не знаю, у кого спрашивать.

– А я знаю, – сказала Нигли. – У меня есть знакомый парень в Пентагоне, который занимается поставками оборудования.

– Позвони ему, – велел Ричер.

Темноволосый сорокалетний человек, называвший себя Эланом Мейсоном, завершил деловую встречу в своем номере в денверском отеле. Его гость пришел вовремя в сопровождении единственного телохранителя. Мейсон посчитал оба этих знака позитивными. Он ценил пунктуальность. А соотношение один к двум для него было почти роскошью. Очень часто ему одному приходилось иметь дело с шестью или даже десятью участниками сделки.

Начало получилось удачным. Да и дальше все пошло неплохо. Он не услышал неловких извинений из-за поздней доставки или пространных разговоров о трудностях. Никаких изменений в последний момент. Никто не пытался торговаться и менять цену. Все шло, как было оговорено заранее: шестьсот пятьдесят единиц по сто тысяч долларов за штуку. Мейсон открыл свой чемоданчик, и его клиент начал долгий процесс оценки. Деньги на швейцарских счетах не подвергались сомнению, как и облигации на предъявителя. Они имели вполне определенную цену. С бриллиантами оценка получалась более субъективной. Конечно, был известен вес в каратах, но очень многое зависело от огранки и чистоты камней. Люди Мейсона даже слегка недооценили их, чтобы он мог иметь запас при торговле. Гость Мейсона очень быстро это понял. Он сказал, что полностью удовлетворен, и согласился, что чемоданчик действительно стоит шестьдесят пять миллионов долларов.

И с этого момента чемоданчик перешел в его руки.

А Мейсон получил ключ и листок бумаги.