мокрые, значит, и сапоги худые. Вечером послал я внука на усадьбу к Антону Павловичу и велел

через кухарку Машу тайком взять сапоги в ремонт. Всю ночь просидел, починил так, как себе

никогда не делал. На утро Антон Павлович стал обуваться, посмотрел на сапоги и говорит:

— Подлог, сапоги не мои. На моих набоек не было, и подметки здесь новые.

Маша не могла солгать и все рассказала. Потом как-то Антон Павлович встречает меня.

— Ну, — говорит, — теперь я никому не велел без меня сапоги в ремонт отдавать.

Я замялся, что-то говорю о благодарности, а он улыбается.

— Выходит так: я вылечил тебя и старуху, а ты вылечил мне сапоги. — Пошел он к себе и долго

видно было, что он идет веселый и улыбается...»

Не только в Мелихове, но почти во всех деревнях от Лопасни до Михнева, от Михнева до

Серпухова можно было услышать о замечательном враче Антоне Павловиче.

Сохранились воспоминания об этом периоде и у писателей — современников Чехова.

«Я отправилась навестить мою бывшую кормилицу, жившую в деревне близ станции Лопасня,

— пишет Т. Л. Щепкина-Куперник. — Она оказалась больна, как говорили тогда, чахоткой. Я очень

встревожилась и стала допрашивать, есть ли там доктор, есть ли у него лекарства, а она ответила

мне:

— Не бойся, родимая, дохтур у нас такой тут, что и в Москве не сыщешь лучше. Верст за шесть

живет. Антон Павлович. Уж такой желанный, такой желанный, — он и лекарство мне все сам дает».

Особенно часто вспоминают мелиховские старожилы о том, как много сделал Чехов для

развития народного просвещения. Дети ходили в школу за несколько верст; в осеннее бездорожье

или в зимние снежные заносы, разутые и раздетые, они часто бросали учиться.

Вот что рассказывает мелиховский колхозник Андрей Александрович Журавлев:

«Родителей я не помню, меня взяли из воспитательного дома. Сводная сестра Маша работала у

Антона Павловича горничной, и я часто к ней бегал. Однажды Антон Павлович увидел меня и

спрашивает у Маши:

— А сколько лет Андрюше?

— Девять.

— Ведь ему в школу пора.

— Где уж нам, Антон Павлович. На хлеб-то денег нет.

Антон Павлович нахмурился, промолчал, а через несколько дней зовет меня и с улыбкой дает

мне ранец, книжки, пенал, новую рубашку, штаны, а к зиме пообещал шубу и валенки.

— Будешь, Андрей, теперь в школу ходить.

Походил я несколько дней, да очень трудно мне пришлось. Каждый день, как иду домой, сынки

кулака Воронцова на меня налетают:

— Ишь, гольтепа куцая, куда лезешь. Поплакал, поплакал я, не хватило терпения, бросил

школу. К Антону Павловичу стыдно было показаться.

Весной я забыл про школу, опять прибежал на усадьбу. Антон Павлович тут меня и увидел.

— Ну как школа, Андрюша?

Я со слезами ему все рассказал. Антон Павлович погладил меня по голове и говорит:

— Это дело поправимое. Будет у нас в Мелихове своя школа».

Принимая участие в земской работе вначале как врач, а затем как член училищного совета,

Чехов посещал многие местные школы и видел, в каком неприглядном состоянии они находятся.

«Я обследовал школу в Крюкове, об ее жалком положении я неоднократно писал. Теснота,

низкие потолки, неудобная унылая печь, стоящая среди классной комнаты, плохая старая мебель.

Вешалка для верхнего платья за неимением другого места устроена в классной комнате. В

маленьких сенях спит на лохмотьях сторож, и тут же стоит чан с водой для учеников. Отхожее

место не удовлетворяет самым скромным требованиям гигиены и эстетики. Учитель с женой

помещаются в одной небольшой комнате. Сарая при школе нет».

Очень волнует Чехова и положение учителей. Он пишет:

«… назначен попечителем школы в селе, носящем такое название: Талеж. Учитель получает

там 23 рубля в месяц, имеет жену, четверых детей, и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой

степени забит нуждой, что о чем бы ни заговорил с ним, он все сводит к вопросу о жалованьи».

О тяжелом положении сельских учителей Чехов писал и в своих произведениях. Пьеса «Чайка»

начинается жалобами учителя на мизерное жалованье. В рассказе «На подводе» изображена

горькая участь одинокой сельской учительницы, которую судьба забросила в глухую деревню, в

маленькую сельскую школу, где грубый сторож бьет учеников, а попечитель не дает денег на

дрова, где в сыром скверном помещении поблекла единственная реликвия — фотография

умершей матери.

Чехов говорил Горькому: «Если бы вы знали, как необходим русской деревне хороший, умный,

образованный учитель. У нас в России его необходимо поставить в какие-то особые условия, и это

нужно сделать скорее».

С увлечением, на свои средства, строит Чехов школы. В 1896 году им была создана школа в

селе Талеже, в 1898 году — в селе Новоселках, в 1899 году — в Мелихове. Он собственноручно

чертил планы этих школ, закупал строительные материалы и оборудование, следил за ходом

стройки. Даже зимой 1898/99 года, живя в Ялте, Чехов в каждом письме к сестре Марии Павловне

интересуется строительством мелиховской школы и ведет переписку об этом с крестьянами и

земством.

«Чеховские» школы — просторные, светлые, чистые, прекрасно оборудованные — были

лучшими в уезде, и ими по праву гордился Антон Павлович.

«Когда он говорил о них (школах), то глаза его зажигались, и было видно, если бы ему

позволили средства, он построил бы их не три, а множество», — писал об Антоне Павловиче его

брат М. П. Чехов [М. П. Чехов. Биографический очерк к первому изданию «Писем А. П. Чехова». М.,

1912].

Общественная деятельность Чехова была многосторонней: ему обязано местное население

прокладкой шоссе от станции Лопасня до Мелихова; при его участии было открыто почтовое

отделение на станции Лопасня, вырыт пруд для мелиховских крестьян, построен пожарный сарай.

Он присутствует на экзаменах в школах, помогает учителям, участвует во всероссийской переписи

1897 года.

Антон Павлович писал: «Каждый человек в своей жизни должен построить школу, вырыть

колодец, посадить дерево или что-нибудь в этом роде, чтобы жизнь не проходила и не уходила в

вечность бесследно».

В начале своей деятельности в земстве Антон Павлович находит в ней удовлетворение. Он

регулярно ездит на все собрания санитарного совета, с интересом обсуждает состав присяжных

заседателей земского суда, является инициатором многих земских мероприятий. Но постепенно

приглядываясь и анализируя работу земства, он глубоко разочаровывается и все чаще и чаще

пишет о тщете земской филантропии. Свои горькие сомнения на этот счет Чехов выражает в

рассказе «Дом с мезонином».

«По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки при существующих условиях

служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь

прибавляете новые звенья... Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны,

Мавры, Пелагеи с раннего утра до потемок гнут спины, болеют от непосильного труда... рано

старятся и умирают в грязи и вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят

сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — -только ради куска хлеба, испытывая

постоянный страх... Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и

медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших

окон не может осветить этого громадного сада... Если уж лечить, то не болезни, а причины их».

Конечно, Чехов не мог целиком разделять мысли художника из рассказа «Дом с мезонином», но

он, безусловно, считал, что в первую очередь нужно лечить не болезни, а причины их. Он еще не

видит ясного пути к изменению действительности, но его огромная заслуга заключается в том, что