Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В. Набоков

Боги

Рассказ написан в 1924 г.

На английский переведен Д. В. Набоковым.

На русском языке не публиковался.

Обратный перевод с англ. в 2011 г. Сакун С.В.  

Рассказ взят с "Авторской страницы" С. Сакуна http://sersak.chat.ru/index.htm

Вот что вижу теперь в твоих глазах: дождливая ночь, узкая улица, фонари, плавно ускользающие вдаль. Вода сбегает вниз по водосточным трубам с круто покатых крыш. Под змеиной пастью каждой трубы стоит схваченная зелёным обручем бадья. Они ровными рядами выстроились вдоль чёрных стен с обеих сторон улицы. Я смотрю, как они заполняются холодной ртутью. Дождевая ртуть поднимается всё выше и переливается через край. С непокрытой головой плавают вдалеке фонари, их лучи беспрерывно протянулись в дождливый сумрак. Вода в бадьях продолжает переливаться через край.

Итак, я погружаюсь в твои пасмурные глаза, в мерцающую черноту узких аллей, где журчит и шелестит ночной дождь. Улыбнись мне. Почему ты смотришь на меня так пасмурно и мрачно. Теперь утро. Всю ночь звёзды пронзительно кричали детскими голосами, и, кто-то на крыше терзал и ласкал скрипку острым смычком. Смотри, солнце перевалилось через стену, словно сияющий парусник. Ты выдыхаешь туманом всё обволакивающий дым. Пылинки начинают кружиться в твоих глазах, миллионы золотых миров. Ты улыбнулась!

Мы выходим на балкон. Весна. Внизу, посреди улицы, жёлто-кудрявый малыш быстро-быстро рисует бога. Бог растянулся от одной стороны улицы до другой. Малыш сжимает в руке кусок мела, маленький кусок белого угольного карандаша, и сидя на корточках, поворачивается, вычерчивая широкую линию. У этого белого бога большие белые пуговицы и развёрнутые наружу ступни. Распятый на асфальте он смотрит в небеса круглыми глазами. Белой дугой рот. Бревно-образная сигара появилась у него во рту. Винтовыми толчками малыш изображает спиралевидный дым. Руки в боки, он созерцает свою работу. Добавляет ещё одну пуговицу. Громыхнула оконная рама через дорогу; женский голос, огромный и счастливый позвал его. Малыш зафутболил подальше мел и помчался домой. На фиолетовом асфальте остался белый, геометрический бог, вглядывающийся в небо.

Твой взгляд опять мрачнеет. Я знаю, конечно, что тебе припоминается. В углу нашей спальни, под иконой, цветной резиновый мячик. Иногда он мягко и печально прыгает со стола и тихо катится по полу.

Положи его на место, под икону, и потом, почему бы нам не прогуляться?

Весенний воздух. Слегка пушистый. Посмотри на эти липы, равняющие улицу. Чёрные их ветви покрыты мокрыми зелёными блёстками. Все деревья в мире бредут куда-то. Вечные пилигримы. Помнишь, когда мы ехали сюда, в этот город, деревья бежали мимо окон нашего вагона? А помнишь те двенадцать тополей, совещающихся о том, как перейти реку? Давно, ещё в Крыму, я однажды видел, как кипарис склонился над цветущим миндалевым деревом Жил да был кипарис, большой высокий трубочист со щеткой на проволоке и с лестницей под мышкой. Бедняга, по уши влюблённый в маленькую прачку, розовую как лепестки миндаля. Теперь они наконец встретились и вместе неизвестно куда держат свой путь Ее розовый передник надувается легким ветерком, он робко сгибается к ней, как будто всё ещё боится испачкать ее сажей. Прекрасная сказка.

Все деревья пилигримы. У них есть свой Мессия, которого они разыскивают Их Мессия царский Ливанский кедр, или, может быть он совсем маленький, абсолютно непривлекательный кустик в тундре.

Сейчас несколько лип проходят через город. Их пытались удержать. Круговые ограждения были возведены вокруг стволов. Но они двигаются все равно…

Крыши сверкают, словно наклонённые, ослепленные солнцем зеркала. Окрыленная женщина, стоя на подоконнике, моет оконные стекла. Она отклоняется и надув губы, смахивает прядь пылающих волос с лица. Воздух немного пахнет бензином и липами. Кто сегодня может сказать, какие запахи нежно встречали гостя входящего в Помпейский атриум? Через полвека никто не будет знать запахов господствующих на наших улицах и в комнатах. Они откопают какого-нибудь военного героя из камня, коих сотни в каждом городе и будут вздыхать о Фидиях былого. В мире все прекрасно, но Человек узнаёт красоту, лишь если видит её изредка или издалека.… Послушай … сегодня мы боги! Наши голубые тени громадны. Нас окружает огромный, восторженный мир. Высокий столб на углу туго обмотан мокрым холстом, поперёк которого кисть художника набросала цветные завихрения. У пожилой женщины, продающей газеты, вьющиеся седые волоски на подбородке и безумные светло-голубые глаза. Непокорные газеты беспорядочно торчат из её сумки. Их крупный шрифт напоминает мне о летающих зебрах. Автобус остановился на остановке. Кондуктор наверху ба-бахнул по железному планширу. Кормчий дал своему огромному колесу мощный разворот. Возрастающий, натруженный гул, короткий скрежещущий звук. На асфальте остался серебряный отпечаток широких шин. Сегодня в этот солнечный день - все возможно. Смотри - человек спрыгнул с крыши на проволоку и гуляет по ней, с улыбкой уходит, руки широко раскинуты, высоко над качающейся улицей. Смотри - два здания дружно играют в чехарду; номер же третий приземлился между первым и вторым; он ещё не полностью стал на место - я вижу просвет под ним, узкую солнечную полоску. И женщина остановилась посреди площади, отбросила назад волосы, и запела. Вокруг нее собралась толпа, потом отхлынула: только платье осталось лежать на асфальте и бесцветное облачко высоко в небе.

Ты улыбаешься. Когда ты улыбаешься, я хочу так переделать весь мир, чтобы он отобразил тебя. Но твой взгляд уже погас. Ты произносишь, страстно, робко, «Давай пойдем… туда? Давай? Сегодня там красиво, всё цветет…».

Конечно - все цветет и мы, конечно, пойдем. Разве ты и я не боги? … Я чувствую в своей крови кружение неизведанных вселенных….

Послушай, я хочу мчаться всю свою жизнь, крича во всю мощь своего голоса. Пусть все в жизни будет освобожденный рев. Так толпа приветствует гладиатора.

Не переставая мечтать, не прерывая крика, взорваться, высвобождая восторг бытия. Все цветет. Все летит. Все кричит, задыхаясь в этом крике. Хохот. Бег. Распущенные волосы. И это все - жизнь.

Вдоль по улице, из цирка в зоопарк, ведут верблюдов. Их округлые горбы склоняются и покачиваются. Их вытянутые благородные морды задраны вверх, слегка, мечтательно. Разве может существовать смерть, когда по весенней улице проводят верблюдов? На углу легкий запах русской листвы; нищий, божественно безобразен, весь вывернут наизнанку, ноги растут из подмышек, неопрятной мокрой лапой протягивает пучок зеленоватых ланды… Я врезаюсь плечом в прохожего … Молниеносное столкновение двух великанов. Радостно, величественно, он замахивается на меня своей лакированной тростью. Её кончик в замахе разбивает витрину за его спиной. Зигзаги пронеслись по сияющему стеклу. Нет - это всего лишь брызги отраженного солнечного света в моих глазах. Бабочка, бабочка! Черная с красной перевязью … лоскуток бархата…. Взмывает над асфальтом, воспаряет над мчащейся машиной, и высоким зданием, во влажную лазурь апрельского неба. Другая, такая же бабочка однажды села на белый край арены. Лесбия, дочь сенатора, изящная темноглазая, с золотой лентой на лбу замерла в восторге от трепещущих крыльев, не заметив расколовшее мир мгновение, вихрь слепящей пыли, в котором быкоподобное колено одного бойца хрустело под обнажённым коленом другого.

Сегодня душа моя наполнена гладиаторами, солнечным сиянием, грохотом мира.

Мы сходим широкой лестницей в длинную, тусклую подземную палату.

Каменные плиты вибрирующим эхом вторят нашим шагам.

Изображения горящих грешников украшают серые стены. Темный гром вдалеке разбухает бархатными складками. Он лопается, охватывая все вокруг. Мы бросаемся вперед, как если бы ждали бога. Мы заполняем внутренности стеклянно-зеркального сверкания. Мы копим движущую силу. Мы рванули в черную расщелину и несемся с глухим гулом, далеко разносящимся под землей, крепко держась за кожаные ремни. Со щелчком янтарь ламп гаснет на мгновение, в течение которого невесомые шарики горят горячим светом в темноте - выпученные глаза демонов, или может быть огоньки папирос наших попутчиков. Свет снова зажегся. Смотри, вон там - высокий человек в черном пальто стоит у стеклянной двери вагона. Я смутно узнаю это узкое, желтоватое лицо, костяную горбинку носа. Тонкие сжатые губы, внимательная борозда между тяжелых бровей, он прислушивается к чему-то, что объясняет другой мужчина, бледный как гипсовая маска, с маленькой, круглой, лепной бородкой. Я уверен, они говорят терцинами. А твоя соседка, эта девушка в бледно-желтом платье, сидящая с опущенными ресницами - может быть это Беатриче Данте? Из промозглого нижнего мира мы снова всплываем в солнечный свет. Кладбище расположено в отдаленном предместье. Строения появляются все реже. Зеленеющие пустыри. Я вспомнил как выглядела эта столица на одной старинной картине.

1
{"b":"268419","o":1}