СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1973
Роман Георгия Суфтина «Макорин жених» впервые был выпущен
Архангельским книжным издательством в 1960 году. Второе,
дополненное и переработанное издание «Макорина жениха»
относится к 1965 году. Настоящее издание романа – третье,
посмертное. Ушел из жизни автор, но оставленные им произведения
продолжают его жизнь.
В романе «Макорин жених» рассказывается о нелегкой жизненной
судьбе крестьянского парня Егора Бережного, ставшего знатным
лесозаготовителем, о звериных нравах людей с
частнособственническими инстинктами, о воспитании в человеке
коллективистского сознания, о большой и трудной любви Егора и
Макоры.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Суженый, ряженый,
приди ко мне ужинать.
Девичье гаданье
Глава первая
МАКОРИНО УТРО
1
Макора, заспанная, со спутанными волосами, вышла на крыльцо. Утренний ветерок
заставил её вздрогнуть. Она запахнула ворот легкой ситцевой кофточки, глянула из-под
ладони на реку, поблескивающую под горой, и шагнула со ступеньки. Роса обожгла подошвы
голых ног. Сверкая икрами, Макора спускалась по склону. Сизовато-стальной след оставался
за ней на мягкой отаве. А кругом, на острых листочках свежей травяной поросли, на
ячменной стерне, ещё не успевшей потемнеть, на кустах жимолости и шиповника у закраины
оврага, капельки росы сверкали и переливались под косыми лучами солнца, брызнувшими
из-за леса. В низине открылся широкий луг, полого, округлыми волнами сбегающий к реке.
Он казался полосатым от ровных дорожек выстланного льна. Макора каждое утро брала
пробу – горсточку льняной соломки, испытывала её на излом, мяла в пальцах костру,
пробовала волокно на разрыв. Лён ещё не долежал. Падет роса, другая – будет готов. Макора
наклонилась, чтобы поправить сбитую ветром льняную дорожку. В это время в зарослях
шиповника что-то захлопало, захохотало, закричало дьявольским голосом. Макора не успела
испугаться, как из-за куста вышел Егор Бережной с уздечкой в руке.
– Что, небось, затрепыхалась душа-то,– сказал он, вразвалку пересекая овраг.
– Ну тебя, лешак! Не хошь, да перепугаешься...
Егор остановился на дне оврага. Поглядел искоса на Макору, свернул цигарку, прикурил
от зажатой в пригоршнях спички, окутался сизым облачком дыма.
– Ох ты и девка, занозистая шибко...
– А и занозистая, так что! Не тебе учить...
Снизу из оврага фигура Макоры, залитая аловатым рассветным золотом, казалась
вылепленной из глины. Егор усмехнулся:
– Ишь, ровно статуя египетская...
– Сам ты статуй!
Макора повела плечом, бросила пучок льна и зашагала к деревне, не оглядываясь, но
чувствуя на себе Егоров взгляд. А Бережной стоял и добродушно попыхивал цигаркой. Когда
Макора скрылась, он кинул уздечку на плечо и не спеша пошел к лесочку, где пофыркивали
кони. Наверно, не чувствовал Егор девичьего взгляда через крылечное окошко, шагал
большими сапогами по гладкому лугу спокойно, твердо, как шагают уверенные в себе люди.
2
Изба у Макоры неказиста, о три окошка, крыта под охлупень1 старым почернелым тёсом.
Сзади к ней пристроен хлевец под соломенной крышей. Крылечко скрипучее, с шаткими
перилами. Изба робко прикорнула с краю деревни, в самом поле, за воротами. Сиротская
изба не украсит широкой деревенской улицы, пусть стоит за околицей, у задворок. Но не по
избе хозяйке почет, а по тому, как она пироги печет. Макора пироги пекла на славу. Это
мастерство она унаследовала от матери. Огрофёна была доброй стряпкой, за что ее и брали
«казачихой»2 в любой дом с великой охотой. Всю жизнь Огрофена стряпала и варила на
чужих людей. В страдную пору успевала и в поле поработать до ломоты в костях, и пирогов
напечь, и обед приготовить. Дочка у неё удалась вся в мать – к делу охочая, на руку
мастеровитая. Только одним с матерью разнится – характером. Норовистая, непокладистая.
Огрофена немало на своем веку перенесла незаслуженных обид и притеснений кротко,
безропотно. Макора не такова, ей палец в рот не клади.
– Опять, девонька, сельсоветский деловод приходил. Говорит, Федюня Синяков,
председатель, тебе сказывать велел, чтобы зашла. Не согласится ли, бает, на лесозаготовку.
Стряпуха там, что ли, нужна, – сказала Огрофена дочери, когда та появилась в избе.–
Пойдешь али нет?
– Надо, так и пойду, – равнодушно ответила Макора, думая о чем-то своём. Мать
вздохнула, стала рыться в лоскутках, вываленных на лавку из лукошка.
Пока Макора затопляла печку, возилась со стряпней, Огрофена любовалась ловкостью и
сноровкой дочери. Кому только такая достанется, ладная да рукодельная? Надо бы хорошему
человеку, не вертихвосту нынешнему... Старуха недолюбливала теперешних парней, какие-то
они стали самовольные, всё знают, ни с чем не считаются. Отдать бы дочь за человека
степенного, уважительного к старым порядкам. Как отдашь? За кого захочет, за того и
пойдет...
Макора успела обрядиться, сидела перед зеркалом, заплетала косу.
– Ты чего, мамуся, там нашептываешь про себя? Уж не колдуешь ли худым часом?
– С чего ты взяла! – обиделась старуха, – никогда поганым делом не занималась...
– Да я пошутила. Экая ты...
Макора перекинула косу на спину, одернула юбку, еще раз глянула в зеркало.
– Пойду, мама, до сельсовета. Может, за делом зовет Синяков-то.
3
Сельсовет помещается в бывшей одноклассной школе. В просторной комнате стоит три
стола – председательский, покрытый застиранным кумачом, широкий, с точеными ножками,
из поповской столовой; секретарский – поменьше, с цветасто размалеванной столешницей и
ящиком посередине; третий совсем малюсенький, приткнулся в углу за шкафом –
счетоводский. В большие щелявые окна дует, в комнате холодно. Председатель Синяков
сидит в сукманном казакине3, отороченном по воротнику и полам седым курчавым барашком.
Стол у председателя пуст, на нем нет даже чернильницы. Синяков поглядывает на медленно
передвигающийся по полу солнечный луч, сладко, тягуче зевает.
– Солнышко уж до косой половицы добралось, а записываться никто не идет. Отчего это,
думаешь, Кеша?
– Жди, придут. Куда денутся, ежели приспичит жениться. Кроме нас, никто не
1 Охлупень – желоб, связывающий верхние концы досок на крыше.
2 Казачиха – так называли на Севере батрачку, нанятую на сезон.
3 Сукманный казакин – шуба с борками по талии, крытая домотканным сукном, сукманиной.
зарегистрирует, – отвечает секретарь, не отрываясь от бумаги, которую он давно и усердно
пишет.
Председатель молчит минуту, внимательно наблюдая за секретарским пером, а потом
наставительно произносит:
– Пиши чище, в рик пойдет.
Он поднимается из-за стола и хочет направиться к выходу, но в дверях в это время
появляется Макора. Синяков садится на место. Макора здоровается.
– Здравствуешь, – внушительно отвечает председатель и указывает на скамейку. –
Садись-ко, поговорим о деле.
Макора скромно присаживается на краешек скамейки. Синяков хочет вести себя
официально, с положенной важностью, но не выдерживает. Облизнув зачем-то губы,
расплывается в улыбке.
– Макора ты Макора, еловая кокора... На лесозаготовку-то поедешь ли? От леспромхоза
запрос был, повариха им надобна, на базу, что ли...
Макора опускает глаза.
– Вы уж, Федор Иванович, не дитё вроде, чтобы ребяческой побасенкой меня дразнить...
