Литмир - Электронная Библиотека

Вот и сейчас «небожительница» вполне могла бы обойтись без фартучка. Да и фартучек — так, одно название: немножко воланов, красивая аппликация, легкий бант.

Готовить Алина Станиславовна не умела и не любила. Собственно, Степана это не удивляло. Напротив, ему трудно было представить себе маму с ее изящными, тонкими руками у плиты: замешивающей тесто или крутящей мясной фарш. Вот и сейчас она поставила вариться макароны и бросила на сковородку магазинные котлеты, которые в журнале «Крокодил» язвительно именовали «хлеб-соль».

— Устала на работе? — спросил Степан, останавливаясь в дверях кухни и глядя на маму.

Та повернулась к нему, огладила фартучек.

— Как обычно… Ничего нового. Как дела в институте, Степа?

Она всегда интересовалась. И он знал, что не проформы ради — ей действительно важно. Важно, чтобы он хорошо учился, чтобы закончил с отличием, чтобы вышел в люди — стал известным писателем. Хорошим писателем…

— Мама, ты сядь, хорошо? — сказал Степан вкрадчиво.

Алина побледнела, опустилась на табурет.

— Что? До зачетов не допустили?

— Мам, я из института ушел, — сообщил Степан.

И наклонил голову, следя за маминой реакцией.

Если что — валидол лежит на полке, где чашки.

Но валидола не потребовалось.

— Объясни, — сказала мама. — Принципиальный конфликт?

Да. Это она могла бы понять.

— Нет, мама, не конфликт. Хотя принципиальный… Принципиально то, что я понял: писательство — не мое призвание. Я не хочу описывать, я хочу действовать!

— «Мне нужно действовать, я каждый день бессмертным сделать бы желал…» — слабо улыбнулась Алина.

— Что? — не понял Степан.

— Это Лермонтов. Твой отец любил цитировать… Близко ему было. Вот и ты, оказывается, такой же.

— Кстати, об отце, — заговорил Степан. — Ты по-прежнему настаиваешь на том, что он был летчиком и погиб во время испытания?

Алина помертвела.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего ужасного я сказать не хочу… Я сегодня книжку одну листал, детство вспомнилось. «Два капитана» называется. Продолжать?

— Ах да. «Два капитана»… — Алина слабо улыбнулась. — Я почему-то решила, что ты не станешь возвращаться к книге, которую читал в четвертом классе.

— Использовала ее как сейф?

— Что-то вроде того…

Алина сняла с плиты и откинула макароны, положила на тарелку, добавила котлету. Выглядело хуже, чем в столовой. В столовой наливают подливу. Алина готовить подливы не умела и не желала уметь. Но Степану было все равно — как молодой пес, он лопал абсолютно все, что попадало ему на зуб. И чувствовал себя преотлично.

— Мам, не тяни, — попросил он. — Тебе все равно придется рассказать мне правду. Кто те люди на карточке? Один из них — отец, верно?

— Да, — сказала Алина.

— А второй?

— Не знаю. Наверное, какой-то его товарищ…

— «Дорогой и любимой — с самого края света»… — задумчиво процитировал Степан. — Он ведь любил тебя?

— Наверное, любил… Давно все это было, Степушка.

— А ты? — требовательно спросил Степан. — Ты до сих пор его любишь?

— Может быть…

— Не может быть, а точно! — взорвался он. — Теперь мне все ясно! И почему у тебя хахалей нет…

— «Хахалей» — что за выражение? — возмутилась Алина. Видно было, что возмущается она из последних сил.

— Обычное выражение, все соседки так говорят.

— Мы с тобой — не «все соседки». Изволь выражаться интеллигентно.

— Мам, ну какая тут может быть «интеллигентность»… Мы ведь не про искусство разговариваем! — взмолился Степан.

— Интеллигентный человек, Степушка, остается таковым даже наедине с самим собой, — твердо произнесла Алина.

— Ага, и даже в носу не ковыряет, пока никто не видит, — пробурчал Степан.

Мама улыбнулась. Все-таки это был ее Степка, ее сын, которого она так сильно любила… Ничуть не изменился. Подросток, которого она помнила, никуда не исчез. Хотя голос уже мужской и борода растет…

— В носу ковыряет, но интеллигентно, — сказала Алина. — Да, я отказывала достойным мужчинам именно потому, что считала необходимым хранить верность твоему отцу. И то, что я говорила тебе о нем, — правда. Рядом с ним все остальные кажутся мне неинтересными.

— Ага, — пробурчал Степан. — Ну, рассказывай дальше. Он жив?

— Думаю, да. Жив.

— И не пишет?

— Нет, не пишет… Уже давно.

— А как вы познакомились?

В глазах сына появилось мечтательное выражение. Как будто он просил рассказать ему сказку. Алина вздохнула. Наверное, для каждого ребенка рассказ об обстоятельствах, при которых он появился на свет, — волшебная сказка. История чуда, которое подарило будущему человеку целый мир.

— Мы познакомились на танцевальном вечере, — начала Алина, закрывая глаза. — И сразу полюбили друг друга. С первого взгляда. Поженились на четвертом курсе. Жили в семейном общежитии. Твой отец был гордым человеком, в примаки не пошел. Хотя мой папа готов был предоставить нам квартиру…

— Куда он не пошел? — не понял Степан.

— В примаки. Так говорят, когда муж приходит жить в дом жены.

— Ну и правильно, — одобрил Степан. — Тут я его совершенно понимаю. Мужчина должен быть главой семьи!

— Глава семьи! — Алина протянула руку, погладила сына по голове. — Голова ты моя…

— Почему вы расстались? — Степан высвободился из-под материнской руки. Он знал свою мать: она попытается сократить рассказ, обойти все острые углы. Нет уж, эта хитрость у нее сегодня не пройдет. — Мама, выкладывай все! Сегодня день правды.

Он откусил сразу половину котлеты и принялся двигать челюстями, не сводя при этом с мамы пристального взгляда.

— Ладно, будет тебе вся правда… — неожиданно покладисто согласилась Алина. — Только гляди, не жди ничего особенного. Боюсь, правда тебя разочарует. Нет в ней никаких особенных загадок или роковых совпадений. Просто твой отец не был создан для семейной жизни. Мы с ним это слишком поздно поняли. Когда мы закончили институт, он… Он бросил меня, — собрав все свое мужество, произнесла Алина и посмотрела сыну прямо в глаза.

Он ответил немного растерянным взглядом. Бросил? Маму? В это трудно поверить…

— Именно так все и было, Степушка, — подтвердила Алина в ответ на невысказанный вопрос сына. — Единственная причина, по которой мы расстались, была принципиальная. Я хотела… того, что называется «нормальной жизнью». Жить и работать в Москве, иметь семью. То, что обычно называется семьей. Дети… Пеленки…

Степан опять улыбнулся, на сей раз широко и весело. Мама и пеленки? Представить себе такое было невозможно. Ухаживать за маленьким Степкой и стирать вышеупомянутые пеленки была выписана тетя Паша — дальняя родственница из деревни. Прожив в Москве полтора года, тетя Паша с облегчением уехала обратно к себе в деревню. Не понравилась ей Москва. От нее остались веточка искусственных цветов («мещанство, но — Пашина память, выбросить жалко») и мутная фотография, на которой тетя Паша была изображена в платке, с вытаращенными глазами.

— Не смейся, Степан, я действительно хотела… — повторила Алина.

Степан сразу перестал улыбаться.

— А твой отец назвал меня предательницей. И уехал по распределению — сначала в Башкирию, потом, кажется, в Баку… Я не получала от него никаких писем. Только однажды пришла фотография, которую ты видел. Обратный адрес был какой-то непонятный, впечатление, что писать нужно было куда-то в юрту, кочующую по степи… В общем, я ему не ответила.

— Но хотела? — настаивал Степан.

— Хотела… В первую минуту. А потом передумала.

— Погоди, — остановил ее Степан. — Он что, даже не знает, что я… что я родился?

— Нет.

«Он бросил тебя, но не меня, — подумал Степан. — Он не бросил бы нас обоих… если бы знал. Но он не знал».

— Мама, почему ты не рассказала ему обо мне? Почему не нашла его?

Алина Станиславовна долго молчала, прежде чем ответить. Ей пришлось побороть слезы, внезапно подступившие к глазам.

— Выяснилось, Степушка, что у меня тоже, оказывается, есть гордость.

10
{"b":"271054","o":1}