– Ну, ты, дебил!.. Что ржешь?.. Над собой ржешь, недоумок?.. Смейся, смейся, умнее не станешь. Хромай сюда, я сказал!.. – Генин голос пугает Алешу громкостью, тягучей, болотной «а» в «сказа-а-а-ал», поэтому Алеша делает шаг назад, потом еще один, и еще, поворачивается и бежит к воротам. Сзади неожиданно бьют под колени, и он падает лицом в снег. Маленький, быстрый, как ящерица, Вова прыгает ему на спину и пытается вытащить из-под двойного тепла толстых брюк и рейтуз резинку трусов, чтобы натянуть трусы на куртку.

Где-то, совсем рядом, он слышит короткий хриплый вскрик, переходящий в громкий вопль, похожий на тот, которым кричат чайки, и узнает мамин голос.

– Ах вы, сволочи! – кричит мама, и голос ее стремительно приближается к Алеше. Невесомый Вова вмиг соскакивает со спины, и только мягкий снежный топот убегающих мальчишек свидетельствует о том, что они вообще здесь были.

– Сволочи!.. Я вас поймаю и удавлю своими руками!.. – простуженным голосом кричит пока – мама над самой Алешиной головой, невидимые руки рывком поднимают его с земли, разворачивают, смахивают снег с лица. Алеша открывает глаза и улыбается. Мамины щеки в черных полосках, шапка лежит на земле, а Алешина любимая мамина помада цвета «нуд» отпечаталась на кончике носа.

– Мама, – говорит Алеша и садится, – ты медведь панда. У тебя глаза медведя панды.

Мама судорожно втягивает морозный воздух, вздыхает, достает из сумки зеркало и начинает тереть наслюнявленным платком глаза.

– Да, Алеша, как у панды. Бабушке ничего не скажем, хорошо? Бабушка расстроится.

Мама обнимает Алешу, и они не спеша идут к подъезду, обнявшись.

Бабушка, замершая у окна в одном сапоге и сбившемся на затылок пуховом платке, вытирает тюлевой занавеской мутновато-голубые слезы, застрявшие в глубоких морщинах, потом со стоном нагибается, стаскивает сапог и вперевалку идет на кухню.

Утром они завтракают вместе – маме не нужно никуда идти, и Алеша, счастливо жмурясь, аккуратно и важно ест чайной ложечкой яйцо всмятку, но все равно закапывает весь перёд голубого свитера и очень расстраивается – мама вчера достала его из сумки и долго радовалась тому, какой Алеша в нем красивый.

Мама смотрит в маленький телевизор, стоящий на холодильнике, и пьет черный кофе из пузатой чашки. Чашка старая, сколотая по краям – бабушка Оля говорит, что из того сервиза, который подарил ей на свадьбу дедушка Миша, эта чашка одна уцелела. В руке, на которую мама опирается подбородком, тлеет тонкая сигарета.

Алеша морщит нос – ему не нравится запах дыма, не нравится, когда мама курит, потому что, когда дым выходит через нос, она как будто не мама, а какой-то страшный огнедышащий зверь.

– Ну что, поедем к Кате в гости?.. – Мама сегодня веселая, розовощекая и ясноглазая, совсем не похожая на медведя панду. Алеша радуется: поехать в гости к Кате – это значит увидеть своих друзей Лизу, Зою, Валеру, Вадика, Отара; и повидаться с другими друзьями, которые называются грохочущим словом «волонтеры». А еще рисовать, клеить из бумаги, лепить из пластилина, смотреть телевизор, играть в «подвижные игры», гладить собаку, пить теплое молоко с песочным печеньем, которое Катя делает сама.

В метро много народу. Мама говорит, это потому, что выходной день. Люди спокойные, веселые, совсем не такие, как в другие дни. Алеша с мамой заскакивают в вагон и весело плюхаются на свободные места. Мама щекочет его ладонь, Алеша смеется и поджимает в ботинках пальцы ног – очень боится щекотки.

Ехать далеко – до самой станции метро «Таганская», но от метро идти недалеко, всего лишь чуть-чуть пройти за театр. Мама говорит, что это очень знаменитый театр, и, когда она была еще совсем маленьким ребенком, этот театр был единственным, куда ходили «приличные люди». Теперь уже, наверное, думает Алеша, туда всякие люди ходят.

Что такое театр, Алеша знает, потому, что на прошлый Новый год Катя поставила спектакль про лес, где он хорошо сыграл Деда Мороза и все долго хлопали и хвалили его.

Старик напротив Алеши читает газету, широко развернув ее, так, что сидящая рядом девочка вытягивает шею, чтобы выглянуть из-за края. Когда поезд останавливается, он сворачивает газету, держа прямо перед собой, и внимательно прислушивается к голосу, объявляющему станции, а когда поезд снова трогается, разворачивает и снова погружается в чтение. На газете написано «Метро». Алеша смеется – это очень смешно, когда человек едет в метро и читает газету «Метро». Получается, что, если старик поедет на трамвае, он будет читать газету «Трамвай». А если в автобусе, или в такси, или даже на самолете?..

Крупная женщина с усами, сидящая прямо рядом с Алешей, на очередной станции встает и выходит в открывшиеся двери. Ее место тут же занимает другая женщина – худая и вертлявая, которая до этого нависала над ним, двумя руками держась за поручень, все время крутилась на остановках, что-то бормоча под нос и бросая на Алешу злые взгляды.

Она падает на сиденье и активно шевелит попой в разные стороны, ввинчиваясь в пространство между Алешей и каким-то мужчиной, толкает Алешу в бок острыми локтями.

Уместившись на сиденье, худая женщина некоторое время сидит молча, положив на колени руки с длинными бледными пальцами и острыми ногтями, смотрит на тонкое обручальное кольцо. Затем поднимает голову и начинает пристально разглядывать людей, сидящих напротив.

Кто-то читает, кто-то слушает музыку в наушниках, кивая головой в такт, девушка говорит по телефону, прикрывая рукой рот, мальчик – по виду второклассник – играет в какую-то игру, болтая ногами.

Видимо, они совсем неинтересны худой женщине, потому что она опять начинает толкать Алешу в бок острым локтем и шипеть:

– Расселся, убогий, совсем обнаглел!.. Еще ляг на меня!..

Алеша поворачивается к ней, улыбается и отодвигается ближе к маме, которая внимательно что-то смотрит в своем телефоне, перебирая кнопки пальцами, и совсем не слышит шипение худой женщины. Мама думает, что Алеша прижимается к ее боку от любви, не глядя, протягивает руку и слегка проводит ногтями по его ладошке. Алеше смешно и щекотно, он тихонько взвизгивает и вжимает голову в плечи, глаза его становятся от удовольствия совсем узкими и искристыми.

Женщина вскакивает с места и начинает кричать, нависая над мамой:

– Женщина! Я вам говорю! На меня смотрите! Возить таких больных надо в такси или на своей машине, а не с нормальными людьми в общественном транспорте! Ваш убогий мне слюней на плечо напускал, неизвестно какой заразы, теперь не отмоешься от нее!.. Не стыдно вам?

Мама медленно поднимает голову и удивленно смотрит худой женщине прямо в лицо. Мамины глаза из прозрачных и голубых становятся темными и блестящими, она сжимает двумя руками Але-шину ладошку и тихо говорит:

– Это называется «синдром Дауна». Это не заразно. Сядьте и успокойтесь.

– Она мне еще указывать будет!

Вдруг старик, сидящий напротив, встает, аккуратно складывает газету, убирает в карман, застегивает молнию на куртке и внезапно подходит к Алеше, наклоняется, гладит его по голове, берет крепко своей большой рукой, похожей на маленькую лопату, худую женщину за воротник и выводит ее из вагона на остановке.

Девочка, до этого вытягивающая шею из-за газеты, с открытым ртом, не мигая, смотрит на Алешу еще две долгие станции.

В центре шумно, много народу. Алеша с мамой раздеваются у гардероба и сразу встречают Алешиного друга Отара с мамой Марьям, а потом Лизу с бабушкой Надей. Алеша радуется и целуется с мамой Отара, мягкой и большой, но Алешина мама отчего-то молчит и только раз за разом пытается засунуть Алешин шарф в рукав куртки.

Промахивается мимо рукава и снова заталкивает шарф в него. Алеша хочет сказать маме, что это потому, что она не смотрит на рукав, а смотрит в стену, но Марьям мягко берет мамины руки и направляет сжатую до белизны ладонь с шарфом в рукав куртки. Мама как будто просыпается, хотя глаза у нее открыты, и улыбается Марьям, обнимает ее.