Литмир - Электронная Библиотека

Луи-Фердинанд Селин

Феерия для другого раза II

(Норманс)

À PLINE L'ANCIEN*[1]

À GASTON GALLIMARD*[2]

Рассказать все это после… легко сказать!.. Все еще раздаются звуки… вжж!.. башка гудит… даже семь лет спустя…*[3] осколок!.. время для меня ничего не значит, но воспоминания!.. потрясенный мир!.. люди, которых больше нет… скорбь… пропавшие приятели… добрые… злые… забывчивые… крылья мельниц… и звуки, от которых бросает в дрожь… Меня с ними и похоронят!.. я знаю ветер по имени! Моя голова полна им!.. нутро дрожит от ветра… Вжжж!.. я снова сочувствую… снова осуждаю… меня трясет до мозга костей, там, в кровати… но я не хочу вас терять!.. я вас настигну и тут, и там… везде! Таков уж у меня характер!.. лохмотья развеваются на ветру! Вж!.. знаете, они подняли меня высоко… они перенесли меня, как Мальбрука!..*[4] знаете? когда его закапывают?… они решили меня развеять по ветру!.. вместе с четырьмя… пятью придворными кавалерами и дамами… Лили мне сказала… семь этажей!.. дверь была открыта, я упал на кабину лифта… нет!.. еще ниже!.. ниже упал!.. в подвал!.. Вжжж!.. я звал Лили!.. и Бебера!.. призывал всех!.. Они меня подобрали снаружи…*[5] четверо кавалеров и дам, и отнесли меня наверх… А это гр-р-рох! началось не вчера… по правде говоря, с 14-го… ноябрь 14-го…*[6] гр-рох! тогда меня подняло взрывной волной, снаряд упал рядом, приподняло! подбросило!.. громадным взрывом! 107-й! верхом на Истребителе…*[7] моя лошадь замыкающая! сабля наголо! именем ветра! я взлетел! вот человек и вознесся!

Ах, меня трясет от воспоминаний… вы увидите… я удержу их!.. я взлечу!.. я ничего не пропущу!.. обрывки 14-го!.. 18-го!.. 35-го!..*[8] 44-го!.. а, я считаю!.. пересчитываю… я все помню!.. день стирки, записанный в блокноте!.. как ноты для рожка Жюля!.. оп-ля! Отрывки отсюда!.. оттуда!.. кальсоны!.. до-диез!.. носовые платки!.. я их извлеку одно из другого!.. вы к ним возвращаетесь при помощи моих волшебных рук! Ловкость!.. я помню все!.. безукоризненная память!.. вы будете рады!.. мне-то будет тяжко… я вспомню это! я припомню то!.. Гр-рох!.. сильный удар сотрясает квартал Гутт д'Ор! Карьеры!*[9] Я говорю! Дюфэйль!..*[10] Я мог бы сказать: дальше! выше! в висках пульсирует! О, Сакре-Кёр! Савоярд, колокол вселенной!..*[11] вы знаете? набат Монмартра!.. дом дрожит!.. подумайте обо мне, моя несчастная голова!.. и они меня отнесли! благое намерение! они мне сказали!.. у меня! восьмиэтажное здание! Я прошептал: вы мне делаете больно!.. их было шестеро… Оттавио, Шармуаз… господин и госпожа Влюв, и госпожа Жандрон, и Арлетт… конечно… я упал на лифт… на кабину лифта!.. к счастью, кабина остановилась на шестом!.. если бы ниже, мне бы трындец! Я упал с шестиметровой высоты!.. я мог бы себе все сломать… разбить во второй раз голову!.. они меня спрашивали: «Ты как? ты как?» Ну и хитрюги!

– Никак! А Бебер?

Вот я такой, телом и душой… Моя забота… первая мысль: мой котяра.

– Да брось ты про Бебера, как ты?

Они беспокоились, особенно Оттавио и Шармуаз, им и прежде доводилось видеть меня в плачевном состоянии, переутомленного, бог знает как что! И потом, простите! Следы ударов! Пятна! Трещины! Синяки… они видели!..

– Переломов нет, старина? Переломов нет?

Я врач, не так ли? Я врач! я не мог открыть глаза… я упал ничком!.. рассек бровь!.. но ничего не сломал! Ах, нет! Все лицо в крови, вот и все… особенно виски… сочится кровь… к тому же раны!.. Немного ниже – и я бы разбился… кабина на втором!.. я повторяюсь!.. мне повезло!.. но я привлекаю слишком много внимания к своей особе!.. последствия головокружения!.. Меня тошнило… я молол чепуху, и я знал это!.. ничего не поделаешь! не скисать!.. я приоткрываю глаз, смотрю вокруг… комод не стоит спокойно у стены… он кружится, как в вальсе!.. проехал через дверь… и вприпрыжку, как в ригодоне, выкатился на лестничную площадку! здание задрожало!.. ну и тряхнуло! все этажи!..

– Что это, Лили? ну же, Лили? Что произошло? Комод кружится, словно в вальсе?

Мне отвечают все разом… я ничего не понимаю… у меня слишком шумит в ушах… я, вытянувшийся на кровати… не только комод, но и остальная мебель скачет… разбивается и ломает ножки!.. Это бомбежка… какой озорник наш комод!.. он возвращается на свое место в коридоре!..

Я уже вам говорил, что Оттавио, Шармуаз, господин и госпожа Жандрон донесли меня до кровати… Они меня нашли в канаве напротив квартиры Жюля… Арлетт мне заваривает ромашку… Арлетт, это Лили… она и правда самая милая из любящих душ… Арлетт, Лили… ей нужно удержать равновесие с полной чашкой!.. из конца в конец коридор качается, скрипит, шатается… Ах, ей нужно обойти комод… она ловкая, моя Лили!

– Может, ромашки, Фердинанд? а, ромашки?

Все они настаивают, чтобы я выпил горячий отвар…

– А, Фердинанд? ну же, Фердинанд?

Не знаю, может, из-за удара, но они все, мои друзья, принесшие меня, казались мне еще более измотанными, чем я сам… Они только и знали, что повторять: а, Фердинанд?… А? Я их едва слышал… А?… А? А?… я слышу шумы… я вам говорил… и потом бомбы! Как они падают! Одна за другой… Не только комод раскачивается в коридоре, рвутся снаряды, и Лили со своей чашкой… дзынь! дзынъ!.. понятно, потом все закончилось, нет больше тревоги… Но извините! Бомбы! Они вступают с опозданием… Гр-рох! Это нечто!..

– Лили! Лили!

Я зову ее.

– Убирайся к черту со своей чашкой!

Я не хочу, чтобы она уходила!.. Я не хочу, чтобы она спускалась обратно к Жюлю! Достаточно в доме воды, достаточно молока! Если и не будет ни того ни другого, обойдемся!

У меня глаза крепко закрыты, залиты кровью, голова… она меня целует, она целует меня! Слизывает кровь, целует брови, разбитый лоб… виски… она меня обнимает очень нежно, это не любовь, это обожание… она меня обожает… Обожание щемящее, откровенное, прекрасно, а жизнь вас покидает… Я не уверен, что это не смерть! Какой ушиб!.. ну и досталось же мне! Мне-то, моей уязвимой голове! Разбитой! Это падение в шахту лифта! Ах, Арлетт меня любит, она меня обожает… и я ее тоже, но по-своему, я не умею быть нежным… я люблю Бебера, я люблю своих больных, все остальное не имеет большого значения для меня… так, суета! Я никогда особо не копаюсь в своей душе… у меня бывали неприятности, жизнь быстротечна, были маленькие радости, было хорошее и плохое… С Лили мне посчастливилось, жизнь мне также подкинула Жюля, живущего подо мной, внизу, выродка, преступника!.. я ему так прямо и говорю: подлец! Какая мерзость! В конце концов, он такой, как есть, и он мне дорог… и я не питаю иллюзий… калека, страшила!.. разложившийся душой и телом! Эгоист, полусвинья, это очевидно! Подлая натура… был бы полной свиньей, если б мог!.. вы улавливаете… пьяница, враль, жулик, животное, но полон очарования, забавный злюка… правда, не всегда: часок из десяти!.. драгоценное время!.. чудовище, которое должно жить… в клетке или под кучей соломы… Я бы его засунул под солому, как индусы прячут своих кобр, чтобы они не высовывались… В придачу к остальным своим грешкам, Жюль – пьяница, развратник и лентяй, я это подчеркиваю… и к тому же крайне скуп!.. в общем, миленький экземплярчик!.. и… наконец: вор!.. он не упустит ничего, что плохо лежит!..

вернуться

1

Посвящение Плинию Старшему вовсе не является шуткой Селина. Оно призвано уравновесить (если только не уровнять в значимости) посвящение Гастону Галлимару. В примечании объяснено, почему Селин сделал это посвящение. Плиний присутствовал в Помпеях и наблюдал извержение Везувия, зрелище, по мысли Селина, сравнимое с бомбардировками, которые он пережил в 1944 г. – Здесь и далее – добавочной звездочкой обозначены комментарии Анри Годара, изданные после «Феерии для другого раза II».

вернуться

2

Это посвящение – автора своему издателю – абсолютно необычная вещь, тем более интересно, если учесть то, как Селин писал о Гастоне Галлимаре в своих последующих произведениях. Выбор Селином агрессивной манеры письма, его страсть к шуткам и мистификациям обусловлены неискоренимым чувством собственной значимости писателя. То есть от того, в каком свете он предстанет перед издателем и какие к нему будут предъявлены требования, выбирается та манера поведения, которой автор будет придерживаться впоследствии. Все это не умаляет значимости другого, подспудного или периодически возникающего, осознания реально существующей ситуации в контексте тех лет, что последуют за его возвращением из ссылки. Он прекрасно осознает, какую услугу оказал ему Гастон Галлимар, открыв двери своего издательского дома.

вернуться

3

Описываемые бомбардировки датируются 1944 годом.

вернуться

4

«Я видел, как его тащили по земле

‹…›

Четыре унтер-офицера»

(«Мальбрук в поход собрался», народная песня)

вернуться

5

В двух строках, следующих одна за другой, Селин дает два противоречащих друг другу описания, рассказывая сначала, что он упал в шахту лифта, затем утверждая, что его подобрали на улице. Со свойственным ему пренебрежением к такого рода несоответствиям он путает два разных сценария од нога и того же отрывка.

вернуться

6

Точная дата – 27 октября 1914 г.

вернуться

7

Красивое имя лошади, на которой он выполнил опасное военное задание, за что и был удостоен награды, не упоминается ни в едином военном документе.

вернуться

8

В связи с «оторванностью» от контекста мы с легкостью понимаем значение 1914 и 1944 гг. в повествовании, но упоминания 1918 г., а еще в большей степени 1935 г. остаются непонятными. Возможно, последняя дата вольно или невольно намекает на публикацию памфлетов, которые впоследствии повлекли за собой то враждебное отношение, с которым Селин столкнулся в Дании.

вернуться

9

О районах Гранд-Каррьер и Гутт д'Ор XVIII округа Парижа смотри подробнее в комментариях к первой части «Феерии». Нужно принять во внимание, что в «Феерии-2» упоминаются еще три других Каррьера: карьеры Монмартра; Каррьер-на-Сене в Ивелин и развилка Каррьер.

вернуться

10

Большие магазины Дюфэйль, или, как их еще называют, «Дворец Новинок», находились между бульваром Барбэ и улицей Клининкур. Их фасад со стороны, выходившей на начало улицы Андрэ-дель-Сарт, был увенчан фронтоном лепки Далу и стеклянным куполом, по основанию которого шла надпись «Дюфэйль». Купол был разрушен в 1957 г., и имя исчезло, но вот фронтон здания существует и поныне.

вернуться

11

Савоярд – название колокола базилики Сакре-Кёр, именуемого также Франсуаза-Маргарита, принесенного в дар епархией Савой. Его перенесение в Сакре-Кёр произошло 16 октября 1895 г. Он весит девятнадцать тонн, и понадобилось двадцать восемь лошадей, чтобы поднять его на колокольню (вспоминая об этом факте, Селин назовет шестьдесят пять лошадей).

1
{"b":"273785","o":1}