«Поднимите руки, пожалуйста!»: что ж, поднял: и счетчик Гейгера заскользил по мне, вокруг меня, во мне. Невдалеке обрабатывали на центрифуге взятую у меня — в излишнем количестве — кровь: бравая ассистентка уставилась левым глазом в микроскоп (а правым скользила по мне, голому, словно по узору на обоях); тем временем ее рот выдавал цифры./: «Что это у вас гормональное давление, как у быка? С подружкой поцапались? То-то и оно». (А я нарочно, по совету моего окружившего меня отеческой заботой приятеля, который, кстати, и был тем, кому 8 лет назад было разрешено посетить Республику ученых! — копил силы 4 недели. Он мне толково так растолковал, to the wise a word is sufficient,[13] что на самоходном острове «такое творилось, что небу было жарко!», придают, мол, для вящих репортерских впечатлений роскошных секретарш, «для диктовки», и я, хотя мне всего 30, предполагал, что мне придется там попотеть на пределе возможностей. «В самом деле?: Сто сорок три?! — Измерьте-ка еще разок». Она и измерила: та же цифра! И теперь эта мымра из ВАК[14] отважилась вылупить на меня свои подведенные бельма!
Всевозможные инъекции: белая; и еще белая же./«Зеленоватая?»: «Ну да! Если вас там, гм, ну паук или еще кто укусит!» — смущенно ухмыльнулся он. (И загадочные, раздражающие перешептывания: «…совершенно новое… от таких-то и таких-то…: Тогда это совсем не то…»). -
«Майор Бэнкрофт: мистер Уайнер.» /Да он просто миляга, этот приданный мне «эксперт»! Примерно моего возраста; невысокий и жилистый; мы переглядывались с ним и удовлетворенно кивали друг другу./Даже помог мне переодеться. (Все мои пожитки — пара вещей! — были тщательно продезинфицированы, а потом с почтовой ракетой запущены над Полосой в Юрику.) Здесь же мне выдали только шорты из сурового полотна и такую же куртку. На голову широкую соломенную шляпу; под ноги сандалии из грубой кожи. К сему дротик, компас, очки от солнца (бинокль мой уже «по ошибке» отправили с багажом). Полная фляга воды; провиант в концентратах на три дня в рюкзаке./«Мы полетим вместе на воздушном шаре: да, да, у нас такой старомодный способ передвижения!»; рассмеялся, как мальчик, и опять мы почувствовали, что понимаем друг друга.
«М-да, и еще одно, мистер Уайнер: Вы, стало быть, полетите сегодня вечером с восточным ветром на Полосу. Как можно дальше. Остальное пройдете пешком — майор Бэнкрофт объяснит вам все на месте. Я (и это «Я» с каким-то настойчивым, взвешенным нажимом), Я на вашем месте стал бы по возможности держаться кактусовых зарослей: там тень, намного прохладнее —: э, минутку!!» (ибо Бэнкрофт как-то неловко поднял было руку, испрашивая разрешения что-то сказать, и тут же озадаченно отдернул ее — настолько перекосилось лицо полковника, и без того не слишком любезное! Бедные девицы из ВАК!) «Э, минутку, прошу прощения, мистер Уайнер». (Отвел в сторонку моего майора, и довольно далеко; что-то настойчиво втолковывал ему; загибая перед его обескураженным лицом один за другим все пять пальцев; затем и вовсе сжал их в кулак (а оба ряда зубов громко клацнули при этом!) — майор охватил свое горло левой рукой и поглаживал его: с одной стороны четыре кончика пальцев, и большой палец — с другой.) Наконец он вытянулся и щелкнул каблуками: понял.
«Я дам вам еще письмо»; и господин полковник, мило улыбаясь, протянул мне небольшой, в палец длиной, футляр, запечатанный черной печатью: «Как только встретите кого-нибудь, сразу отдайте и скажите, что вам нужно к Плювусу!» (И исчез, прежде чем я успел спросить: во-первых, кого я должен был встретить? А потом, кто такой этот самый «Плювус»? (Некрасивое имя, не хотел бы я, чтобы меня так звали))./«А вы его знаете?»; но Бэнкрофт стал уже заметно сдержаннее и суше, только пожал плечами и заговорил о другом.
Заход солнца в 19.30?: «Нет, мы должны еще подождать: пусть еще стемнеет. Чтобы избежать любых неожиданностей». — Я смекнул, что лучше не задавать вопросов а lа кого могут ожидать неожиданности. Мы пока что присели на каменную скамью перед заставой и стали смотреть, как солдаты играют в бейсбол (один негр оказался точно перед солнечным диском; он то и дело поднимал свою клюшку и бил — словно лупил светило:!).
Разговоры в караульной: «Сколько же всего таких застав примерно?»: «Через каждые 30 миль»./Численность гарнизонов?: «Небольшая, как у нас, 50 человек»./«А какой, собственно, формы стена?» — Он своим стеком изобразил мне на песке стену в разрезе: внизу 1 ярд толщины (столько же, между прочим, под землей); наружная часть 8 ярдов высоты; вверху 3 ярда ширины: «Чтобы можно было проехать по ней на мопеде, как по дороге — в случае чего». — «Внутри, стало быть, тоже 8 высоты, но небольшой козырек?»: «Да». — «И дюралюминиевые столбы в качестве опор».: «Да».
Солнце садилось: туманная дымка на горизонте налилась кровью; выше на полнеба разливалась соломенная желтизна. (Она даже отдавала зеленью, местами переходя в еще более холодный цвет. Порывы ветра, прилетевшего с востока сквозь пустыню в Неваде, заставляли нас зябко поеживаться.) / Но приходилось ждать. (А к этим сандалиям и в самом деле надо было привыкнуть. Хотя здесь их носили все.)
Итак, разговоры в караульной II: «А, так вы, значит, тоже воевали в Европе?!»; он встрепенулся и опять потеплел. Выяснилось, что в 1990 году мы оба, двенадцатилетними, не только воевали рядом, но даже были в одном полку — он, правда, был в команде подводников на Каспийском море (которое, под южный ветер, предсказанный метеослужбой, превратили в атомную пыль, развеянную над западной частью России: все это он описал очень живо: как они там неделями жили на морском дне под колоколом из синтетической смолы: гигантские рыбы, белуги, бои с русскими подводниками. Как они за 20 секунд «до этого самого» выбрались оттуда по воздуху через нейтральный арабский блок (и чуть-чуть не были сбиты нейтралами!) И опять оживился!) Я-то был всего-навсего шифровальщиком; но тоже оказался в курсе имен и подробностей. Мы снова и снова пожимали друг другу руки; смеялись и все качали головами. (Он, правда, — как раз при особенно разительных совпадениях в наших рассказах — казалось, чего-то вдруг смущался, задумывался: с чего бы?!)
Устаревшее звездное вооружение. И I — lance-corporal,[15] руку к пилотке:! Мы снова вернулись на грешную землю./Майор Бэнкрофт вздохнул и поднялся; странная нерешительность. И мы направились с ним туда, где наполнялся наш баллон: занятное, должно быть, чувство — лететь на таком допотопном шаре! (7 ярдов в поперечнике; грузоподъемность 215 килограммов: нас взвесили in full kit[16] —, - вес недостаточен. Бэнкрофт, чертыхаясь, приволок еще мешок с чем-то: все еще слишком мало! Еще, что ли, мешок балласта hundred weight[17] с песком весом в? — да, в самый раз!/Мы лежали на животе в совершенно плоском соломенном ложе гондолы. Рядом шестеро охранников держали тросы. — Им было, видно, на все наплевать. Я еще раз отвесил поклон (лежа; вид имел, надо думать, забавный!) в сторону, где пучок света выхватывал из темноты лицо полковника: странно перекошенное (или это мы криво висели?), оттуда донеслось с солдатской вежливостью: «М-да, не за что. — Так будьте же внимательны, Бэнкрофт!»/А потом все 6 лиц вдруг резко уменьшились! А живот мой непроизвольно втянулся —:! -
Поначалу ничего (глазам ведь нужно было привыкнуть к темноте). Слышно было, однако, как Бэнкрофт удовлетворенно бормотал что-то, лежа рядом со мной: у него под носом светились стрелки компаса и часов — и, видно, все шло «как надо»./«Кхе; часов 6 теперь можно не волноваться: солнце восходит в 4 часа 30 минут. А ветер еще и усиливается: так что сдюжим мы свои 300–400 миль. В случае чего, поднимусь еще выше,» / «Нет, через всю Полосу перелететь невозможно; тут уж нужен был бы не просто восточный ветер, а настоящий ураган! — К тому же засветло летать нельзя: не следует без надобности лишний раз пугать кентов»./Ну, вот мы и добрались до темы!:
