Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Арсений Васильевич Ворожейкин

Истребители

(Истребители-1)

Тревога

1

Мы вышли из магазина и молча остановились. Я перехватил громоздкий сверток из руки в руку и вопросительно посмотрел на нее: «Куда бы ты теперь хотела?»

Валя стояла в нерешительности, поглядывая на покупку. Я кивнул в сторону ресторана.

– Конечно, – согласилась она, – ведь у меня дома ничего не приготовлено… Но мне так не терпится примерить обновку, что я готова остаться без обеда…

– Это, Валечка, не уйдет. Покупку стоило бы обмыть…

Ее похудевшее лицо было оживленно, на щеках выступил румянец. Мне очень хотелось поддержать в ней это приподнятое настроение…

Ресторан мы покинули с тем добродушным и довольным настроением, какое бывает у людей после хорошего обеда.

– Автобус! Бежим!..

Мы помчались вперед так резво, как могли, и все же…

– Ушел, – разочарованно, с детской обидой в голосе, проговорила Валя. Ее темные глаза потускнели.

– Не обращай внимания, здесь по выходным всегда так, – поспешил я с объяснением. – Поверь, это даже к лучшему. Я знаю тут тропку через лес, выйдем прямехонько к гарнизону…

Стоял конец мая, держались мягкие, погожие дни.

– Только так, – поставила она условие, – половину дороги пакет несешь ты, половину – я.

Выйдя из города, мы вступили в тишину леса. Вековые деревья, торжественные и величавые, шептались о чем-то своем, старая вырубка, заросшая высокой травой, пестрела цветами. Вдоль тропки поднимались кусты иван-чая, заросли малины жались ближе к опушке. Щебет птиц, цоканье кузнечиков… Как хороши лесные поляны в весеннюю пору!

Я положил на землю покупку и свернул с тропинки, чтобы набрать букет цветов. Рвал не то, что попадалось под руку, а с выбором – броские, яркие, самые веселые цветы, какие поднялись на прогалине. Валя приняла от меня душистую охапку и стала укладывать нежно-зеленые стебли в букет. На ее исстрадавшемся лице наконец-то я уловил улыбку.

На днях мы похоронили ребенка, нашего первенца.

Потрясенная, она утратила ко всему интерес, впадала по временам в какое-то забытье, на глазах худела. Не в моих силах было рассеять ее, отвлечь. И вот только сегодня, сейчас, в этом тихом лесу, она словно начала оживать: в глазах светился тот сильный, мерцающий блеск, которого я в них давно уже не видел…

– Хорошо, что мы не попали на автобус, правда? Здесь неподалеку есть большое озеро, хочешь, пойдем туда?

– Нам и здесь неплохо, кругом лес .. И потом, я смотрю, летчики вообще хорошо живут, всем обеспечены: квартиры отличные, клуб вон какой выстроили…

– Не везде так, Валечка. Кое-где наш брат живет в землянках, в бараках и даже без семей. Это нам пока повезло: живем в благоустроенном гарнизоне… Помнишь, только поженились, приехали в Монино, и комендант гарнизона сразу вручил нам ключи от комнаты…

– Я тогда очень удивилась, – живо отозвалась Валя и с сожалением добавила: – Теперь я каюсь, что не приехала к тебе в училище, в Харьков. На год раньше стали бы жить вместе… А то как поженились, так почти все врозь да врозь… Я так рада, что тебя отсюда никуда не собираются переводить.

– Как знать, – нерешительно протянул я и подумал: «Может быть, сказать сейчас?

…Она все обо мне знает. Знает мое детство, как я жил с матерью и работал в деревне, как семнадцати лет принял участие в коллективизации и борьбе против кулачества. Знает, как ушел в город, имея за плечами сельскую школу, как четыре года спустя нашел свое место в жизни, твердо решив посвятить себя партийной работе. Я рассказывал ей об учебе в комвузе и о том, как по партийной мобилизации был направлен в авиационную военную школу, хотя прежде никогда не думал, не имел никакого желания учиться на летчика; но воля партии для меня – закон.

И вот теперь, военный летчик по профессии, я, естественно, хотел быть на передовых позициях, мечтал принять участие в боях на стороне республиканской Испании и революционного Китая. Недавно два моих товарища по летной школе уехали в Китай, чтобы сражаться против японских захватчиков. Я попросил, чтобы меня тоже послали в Китай. Отказали; предложили поехать на Дальний Восток. Там граница и пахнет порохом. Я с радостью согласился. Вот этого-то Валя пока и не знает – смерть дочки отодвинула, сделала на какой-то срок невозможными все разговоры, связанные со службой. Теперь она сама, первая, спросила меня… Пожалуй, сказать надо сейчас. Как лучше – это сделать?

Решил ничего не утаивать, сказать обо всем прямо.

Она слушала внимательно, не перебивая.

– Что же, – пожала Валя плечом, – земляночка, наверное, там для нас найдется?

Я и раньше был в ней уверен. Но эта ее готовность следовать за мной куда угодно, высказанная так просто, глубоко тронула.

– Вот наши потайные врата, – сказал я с деланной беспечностью, чтобы не показаться расчувствованным, раздвигая лаз в колючей проволоке, ограждавшей территорию гарнизона. Если бы Валю задели острые шипы, боль испытал бы и я – так мне казалось в ту минуту. Она миновала преграду легко.

– Скажи, ты действительно теперь чувствуешь призвание к полетам? Или тебя заставляет летать необходимость?

Я молчал.

– Ведь в летном деле, как и во всяком другом, нужен талант? – осторожно спрашивала Валя.

– Призвание, талант!.. В авиации, знаешь ли, эти слова чаще всего повторяют задавали да лодыри. Человек, как появляется на свет, умеет только кричать да конечностями дрыгать. Если и дальше ему ничего не показывать, то он, как звереныш, будет всю жизнь есть да спать. А если с детства с ним заниматься, то можно любые задатки развить. Я имею в виду здорового ребенка, конечно. Все зависит от воспитания. Что посеешь, то и пожнешь…

– Это наши дома? – грустно спросила Валя.

Я спохватился, неловко вышло, кажется, у меня насчет ребенка.

Я поправил темно-синюю пилотку, разогнал складки под ремнем гимнастерки.

– День отдыха, а все почему-то по домам сидят, – заметила она.

– Могли уйти в город, как и мы с тобой. А потом, сейчас по распорядку – послеобеденный отдых.

Аллеи и площадки, в такое время обычно людные, были непривычно пусты.

2

Из замочной скважины нашей двери торчала бумажка, свернутая трубочкой. Пока я доставал ключ, Валя вынула записку.

– Наверно, тебе… Ну, так и есть! На, читай.

– Подожди, спешить некуда, – проговорил я, отпирая дверь. Видимо, в ту минуту я и не подозревал, как круто переменится вся моя жизнь.

Мы вошли. Жена быстро развязала сверток и надела шубу.

– Как хорошо, что мы купили ее теперь, разве зимой такую достанешь? – щебетала Валя.

Шуба в самом деле была очень на ней хороша. Я развернул записку, вслух прочел: «Срочно приди ко мне или позвони. Гугашин». Я сразу же узнал знакомую закорючку, – так расписывался только наш командир эскадрильи.

– Что там у тебя? – спросила Валя, не отходя от зеркала. – Может быть, Василий Васильевич приглашает нас в гости?

– Скорее всего, насчет лагерей.

Она напевала новую песенку про Катюшу, а я, сбросив гимнастерку, направился в ванную, как вдруг раздался резкий звонок телефона.

Я взял трубку. Валя стояла передо мной. Я видел ее спину и плечи, охваченные нежным, серебристо-пепельным мехом, и одновременно – ее смуглое, чистое лицо, отраженное в зеркале. А в трубке – голос командира эскадрильи: «Ты где пропадал, комиссар? Собирайся скорее: наша эскадрилья едет на войну. Через пятнадцать минут отправляемся на вокзал».

Я чуть было не выпалил: «Этим не шутят», но спохватился: действительно, шутки плохи! Командир эскадрильи произнес то, к чему, как мне казалось, я всегда был готов, как часовой, стоящий на посту. И я с тревожной радостью протянул: «Ну-у… А куда?» – «Не знаю. Собирайся быстрее. Машины уже выехали из гаража, буду г ждать около дома», – и Василий Васильевич повесил трубку.

1
{"b":"30002","o":1}