Несколько отвлекусь на соображения чуть более общего порядка. Хотя я и был убаюкан атмосферой любви, в которой меня купали под управлением тети Нины, все-таки образ, даже не образ, а облако с именем "мама" накрывало меня временами, и я смутно томился оттого, что знал - это проходит и пройдет. Вместе с облаком ко мне являлась вся прежняя жизнь, отодвинутая в область рассказов, как бы оставленная позади унесшего меня от мамы транспорта, и я недоумевал, и чувствовал - что-то сейчас не так. Но вскоре сиюминутные заботы одолевали меня, и все это проплывало, как набежавшая тень. Наверное, я был слишком мал тогда, на этом переломе своей жизни, и довольно скоро подобные минуты перестали меня посещать - и теперь я только наскребываю в памяти их дуновения. А ведь в те самые дни, о которых я сейчас так спокойно рассказываю, мои родители, да и множество других людей страдали и гибли. То обстоятельство, что у меня больше нет ни папы, ни мамы, что я круглый сирота, - это дошло до меня гораздо позже и как-то не сразу, а уж когда дошло, то совсем меня не ошеломило, потому что их - папы и мамы - не было слишком давно. И я привык к тому, что моей семьей становились поочередно другие люди - сейчас Лебедевы, очень любящие и любимые, но другие. Позже я прошел еще через несколько семей, каждый раз это были прекрасные люди, все меня любили и обо мне заботились, но это были не мои отец и мать!
Возвращаясь к урокам чтения, припомню, что проходили они, когда память об утраченном доме еще теплилась в моей душе, а самостоятельно воспроизведенные с бумаги слова "мама" или "Варя" вызывали во мне живой отклик. Мои учителя вовсе не пытались воспрепятствовать проявлению с моей стороны сыновних чувств - в сочетании с моим тогдашним возрастом подобные определения и звучат-то диковато, наоборот, вспоминая об уроках чтения, замечу, что они их скорее вызывали и даже слегка педалировали. Метода оказалась достаточно эффективной, и самодельный букварь был быстро освоен, но на этом дело почему-то застопорилось - я не перешел к чтению других книг. Не знаю, что было тому причиной - множество ли забот другого плана (не забудем, что нужно было кормиться, топить дом, всех во что-то одевать, да и вообще - шла война), недостаточность моего возраста или, возможно, и книжек-то подходящих не было. Последнее я расцениваю как наиболее правдоподобное предположение.
Кстати, чем-то методически сходный прием обучения чтению я использовал тридцатью годами позже для своего сына Васи. Я бы назвал этот прием "методом подручного материала" - обучение не на безликих предметах и лицах, а с опорой на конкретный и каждодневный опыт маленького человека. В детский сад я отвозил Василия на трамвае, поездка не была короткой, и на пути перед нашими глазами мелькало множество заведений со своими вывесками; их череда из раза в раз, естественно, повторялась. Вася был любознательным мальчиком и интересовался окружающим миром. Я объяснял ему, что здесь, а что там, и, показывая на вывеску, говорил, например, "Видишь, тут и написано - па-ри-к-ма-хер-..." и т.д. Принцип повторения и использование живой картинки сработали отлично: прошло совсем немного времени, и Вася свободно читал вывески, которые видел впервые, да и просто все подряд, а было ему тогда немного больше четырех.
Хахаринское жилье было, конечно, маловато для всей семьи, которая вместе со мной составила целых пять человек. Об этом заботились, и вскоре состоялся переезд на новую квартиру, в район завода "Торфмаш", в двухкомнатный апартамент - ведомственный, как это определяют теперь, расположенный на втором этаже бревенчатого дома. Двухэтажные коробки нескольких таких бараков (ну уж двух-то по крайней мере!) были вытянуты вдоль железной дороги на расстоянии метров пятидесяти от нее. Железная дорога проходила по невысокой насыпи и была, конечно, полюсом постоянного притяжения и источником жгучего любопытства так же, как и главным запретом и основой всех наиболее грозных предупреждений матерей. Забраться на насыпь, прислушаться к вечно что-то неразборчиво и глухо доносившим рельсам, ощутить запах деревянных, пропитанных мазутом шпал - Боже, какая гамма чувств, какой ошеломляющий гул просторов, через которые в оба конца уходит от тебя эта дорога! Клянусь, если не этими буквально словами, то звучавшей в душе музыкой, не знаю чем, но все это было, было в моей душе уже тогда! Сверкающая перспектива рельсового пути, звон кузнечиков ли, самой ли дороги, ее нагретые солнцем шпалы и весь этот мир дороги сквозь мир - они и потом поднимали в моей душе чувства и покоя, и беспокойства вместе. Странная, может быть, аналогия, и все-таки: примерно то же я испытываю теперь, когда прихожу на кладбище, - ощущения покоя и тайны. Строго говоря, кладбище - это ведь место, где тоже ощущаешь себя на перегоне пути, только пути не в пространстве, а во времени - из вечности в вечность. А у железнодорожной насыпи на окраине Иванова мы, как и все дети того времени, не пропускали ни одного поезда - грузового или пассажирского, лишь бы из него выглядывали люди - без того, чтобы не помахать ему руками, пока он не скроется из глаз. Когда дорога была пуста, мы заползали на нее и укладывали на рельсы все, что можно и что нельзя: монетки, гвозди, патронные гильзы, камушки, но все маленькое подсознательно срабатывали соображения безопасности. Поезд погромыхивал через наш перегон, постукивали под колесами наши подкладки, и мы стремглав летели, чтобы успеть снять их с еще вибрирующего рельса, неузнаваемые и горячие из-за только что бившей их силы.
Железная дорога шла мимо нас к городу, который был справа, если встать к ней лицом. Туда же шла и обычная дорога, лежавшая по другую сторону линии бараков. За обычной лежал пустырь, с противоположного края которого начиналась территория завода. На границе пустыря и завода, неподалеку от триумфальных заводских ворот с надписью "Торфмаш", был детский сад, который я позже обживал в Иванове. На полпути от бараков к заводу застрял от прошлого домик, посланец исчезнувшей деревеньки - покосившийся забор вокруг огородика, да и сами постройки были не ахти. Домик стал ареной события, привлекшего внимание всех жителей нашей округи: возле него рухнул однажды сбитый немецкий самолет, и его обломки дымились еще несколько суток. Эпизод этот, если не считать нечастых воздушных тревог, стал для меня в Иванове наиболее ярким событием войны. Летчик сбитого самолета сумел выпрыгнуть с парашютом, и ветром его снесло к рынку, где был самый разгар торгового дня. Ошарашенные торговки и покупатели получили перепуганного врага прямехонько в руки. Его приняли очень гостеприимно - накормили солеными огурцами или чем-то вроде - это, как вы понимаете, уже отголоски легенд, некоторое время циркулировавших в возбужденных окрестностях. А ведь летел он сюда не для прогулки, и на борту его самолета для простершегося внизу города были приготовлены не огурцы, а нечто понеприятнее.
Военная тема напомнила мне один из моих детских снов, в котором, по-моему, имеется неплохой пример научно-технического предвидения. Во сне этом я застигнут где-то во дворе наших бараков гулом авианалета. Поднимаю голову и вижу высоко в небе целую кавалькаду самолетов, в центре которой располагается то, ради чего все сгруппировались. Бережно несут они большой длинномерный предмет, и я понимаю, что это супербомба. Вот сейчас ее сбросят, и все: куда-то бежать, прятаться - во всем этом нет никакого смысла, и я с интересом смотрю на происходящее как на нечто такое, чего уже больше никогда не увижу. Современный термин "супербомба" я использую сейчас, чтобы обозначить то терминальное устройство, которое должно было прервать мою и всех остальных жизни в этом давнем сне, - такого слова я, конечно, не знал тогда. Бомба, но какая-то особенная, самая мощная, экспериментальная - как-то так проходила она в моем страшноватом видении. (Позже, когда супер-бомба стала реальностью, я не раз видел во сне начало атомной войны и тоже с любопытством смотрел на грибы, беззвучно разраставшиеся по горизонту один за другим и готовые вот-вот вспыхнуть последним испепеляющим светом - простительная сну неточность последовательности фаз, ведь не учебный же фильм, - и каждый раз снова и снова переживал это чувство - ну вот, теперь точно все!)
