В жизни за всё нужно платить. Как сказал поэт:

Жареная рыбка, дорогой карась.

Где Ваша улыбка, что была вчерась?

Чтобы улыбаться и «вчера» и «сегодня» и с гарантией «завтра» желательно в должниках не ходить. Потому как сегодня это стоит рубль, а завтра уже десять. Если хочешь ещё поплясать на этом карнавале жизни, и сто отдашь не глядя, и не торгуясь.

Гордые и обманутые хитрой вечной девственницей Зинкой, номенклатурные самцы, за право первой ночи щедро платили. Сначала рублями, потом валютой, затем административными возможностями и должностями.

Так незаметно, без особого пота и мозолей, без отрыва от любимого хобби Зинка постепенно начала превращаться в Зинаиду. Как-то ненавязчиво вспомнилось её отчество «Аркадьевна». Зинаида Аркадьевна Гриб набиралась значительности и антуражу. Была она уже не «гражданка», но ещё не «госпожа».

Наконец, из кровати заместителя министра по малому и среднему предпринимательству областного правительства вылетела свежей выпечки «бизнесвумен» Зинаида Аркадьевна Гриб. Она приземлилась в кресло директора муниципального банно-прачечного комбината, который ею же, без шума и пыли, был приватизирован через тридцать суток.

Зинаида Аркадьевна показала себя женщиной далеко не глупой. Конечно не Мария Складовская-Кюри, но всё же и она кое-что полезное могла делать. В основном для себя. Зинаида Аркадьевна лично открыла закон сексуальной жизни: чем твёрже конец у мужчины, тем мягче у него мозги. С помощью этого закона она с успехом окучивала VIP – огород мужских фантазийных желаний. В результате повышенной урожайности на её огороде, банно-прачечный комбинат распался на сеть казино. Перед самым их запретом, они консолидировались и продолжили славную традицию комбинатов. На этот раз ликёроводочного и медеплавильного.

Таким образом, бывшая лётчик-строитель Зинка Гриб без остатка растворилась в неразберихе первых лет, обрушившегося на Россию, как понос, капитализма.

За крайние шесть лет Зинаида Аркадьевна дважды пыталась устроить личную жизнь. Выходила замуж. Оба раза очень удачно.

Первый муж, бездетный пивовар из Баварии, бывший легкоатлет, Ганс Мюллер. Он имел за плечами жизненный опыт в семьдесят лет и солидный капитал. Это ему не помогло. Он не выдержал трёхсуточного марафона первой брачной ночи и умер счастливый, на пике долгожданного, уже порядком подзабытого оргазма, от острой сердечнососудистой недостаточности.

Молодая безутешная вдова осталась одна-одинёшенькая в фамильном особняке в предгорьях Альп и с трудом разбиралась в его пятидесятимиллионном наследстве.

Второй муж француз месье Жан Жак Оливье, по странному стечению обстоятельств, тоже оказался круглым сиротой. Он был моложе первого мужа. Старше Зинаиды Аркадьевны Гриб Мюллер, но моложе первого мужа. На три года. Видимо это и сыграло с ним злую шутку. Как настоящий француз Жан Жак был большой ветреник и пожелал показать молодой супруге свою не увядающую молодецкую удаль. Не рассчитал своих сил и возможностей. При демонстрации одной из запутанных поз Камасутры он свернул себе шею. Не вывернул, а качественно свернул, несмотря на хронический шейный остеохондроз. Спасти не удалось, хотя от остеохондроза перед смертью француз избавился.

От месье Оливье Зинаида Аркадьевна унаследовала французское гражданство, виноградники в Провансе и оливковую рощу в Испании. Теперь её полное имя звучало Зинаида Аркадьевна Гриб-Мюллер д» Оливье. Букву «д» с апострофом она самолично впендюрила в вязь своей визитки. Для значительности.

Мы же, по простоте души и недостаточности образования, думаем, ежели, ты гол, как сокол и, мягко говоря, с обнажённой задницей, то никакие апострофы не помогут. Задницу ими не прикроешь и на хлеб не намажешь. Так, бесполезная в природе закорючка. Однако с другой стороны, эта закорючка звону в фамилии существенно добавляет. Послушайте, как звучит: мадам Гриб-Мюллер де Оливье! Почти, как мадам де Помпадур. Красиво звучит.

Зинаида Аркадьевна и сама очень достойно смотрелась и была почти красавицей. Из пятидесяти трёх прожитых ею лет, пара десятилетий, безжалостно, можно сказать зверски, зарезали лучшие пластические хирурги Франции и Германии. Фирменный силикон из США всем выпуклостям её тела придавал упругость шин «Cargian». Подчёркивал при этом томность и загадочность всех её впуклостей. Полные сочные губы обнажали белые американские зубы в открытой дружелюбной улыбке, либо в зверином оскале готовой к прыжку тигрицы.

За годы перелётов с одного конца на другой конец мира Зинаида Андреевна обрела международный лоск и шарм особы, приближённой к большим деньгам. Однако внутри роскошной и богатой мадам Оливье на ПМЖ основательно устроилась прежняя Зинка Гриб. Мимо её ухоженных, утончённых форм хватких ручонок, не мог проскользнуть даже самый малюсенький шанс на какие-то дивиденды.

Если отбросить политесы в сторону, то можно сказать, Зинаида Аркадьевна акулой бизнеса не была. Скорее она смахивала на курицу, гребущую всё под себя и клюющую по зёрнышку. Тихо, мирно. Без криминала, пальбы из всех видов оружия, без головокружительных погонь и трупов. Да, да! Никаких трупов за мадам Оливье не числилось. Покойников мужей в расчёт брать не серьёзно. Право слово, один смех получается.

Пивовар мужчина серьёзный, обеспеченный, спору нет, но какой же он не расчётливый! Ещё легкоатлет называется! Рванул на молодой жене на тыщу, как на пятьсот, и спёкся. Натурально причём. Куда, спрашивается, спешил? Жена законная, не чужая, чтоб в спешке смерть свою догнать.

Про французика вспоминать, вообще, тошно. Хвастун месье, прости меня господи! Он и в двадцать-то лет ничего путного изобразить не мог, даром что француз. А тут, под старую жопу, решил выпендрёж устроить и себя восьмёркой закрутить. Гимнаст, хренов! Тыковка французская не выдержала и с резьбы слетела. Слава богу, перед кончиной французик от остеохандроза вылечился. Был бы месье скромнее, без выкрутасов, глядишь и жив остался.

Была у Зинаиды Аркадьевны одна страстишка. Вы, само собою, подумали, мол, дамочка при больших капиталах, как пить дать, отдалась коллекционированию брюлликов, либо золотых побрякушек. Ан, нет! К украшениям она дышала ровно. Переболела ими, как свинкой, лет двадцать назад, а сейчас ни-ни! Самый минимум для статуса имела, но не более того.

Страстишка была у неё другого толка и корнями уходила в её сопливое детство. Любила, грешным делом, прабабка Зинаиды Аркадьевны Глафира Семёновна, длинными вечерами, перебирать своими узловатыми руками, старые фотографии родных, письма, открытки. Глядя на них, чуть шевеля ниточками губ, она нашёптывала их имена. Вспоминала, глядя на письма с Белорусского фронта горячо любимого мужа, поругивалась на письма из тюрьмы от обоих сыновей… и вспоминала…, вспоминала…

Зинка Гриб, так же как её покойная прабабка, любила в одиночестве устроиться перед играющим пламенем камина с бутылкой лёгкого вина со своего виноградника, и в неровном свете перелистывать дорогие листы фамильных альбомов семейства Жан Жак Оливье. Угадывала степень родства. Просто любовалась на старинные фото импозантных, чопорных, красивых и не очень симпатичных, а порой просто смешных господ. Фото то в ателье, то на фоне каких-то замков, стен, увешанных геральдическими знаками и оружием. В тайниках души она надеялась встретить в архиве Жан Жака какой-нибудь документ, свидетельствующий не только о старинности рода Оливье, но и о его знатности. Чем чёрт не шутит, а вдруг, кто-то, когда-то был кем-то из них! Например, виконтом, или маркизом, а то и графом! Представляете, как можно было бы шикарно представляться: графиня Гриб-Мюллер д» Оливье! Блеск!

Специальных поисков титулованных родственников Зинаида Аркадьевна не затевала, но всё ж, когда перебирала семейный архив своего покойного мужа, мысль случайно нечаянно стать какой-нибудь баронессой, изредка тревожила её душу.

Пока Зинаида Аркадьевна оставалась без титульной особой. Страсть к разбирательству архива принесла в её жизнь неожиданные результаты. Поверить в них просто невозможно.