Вот об этом я маме и рассказала.

Она поулыбалась понимающе и говорит:

- Но тогда ты за собой вины не чуяла, может, поэтому? А сейчас чувствуешь...

- И ещё как!

- Так вот пойди и проверь, как оно тебе там будет в таком состоянии.

Я пошла и встала добросовестно в тот самый уголок. Глухо. В том смысле, что в душе ничего не изменилось. Тогда я стала думать насильно, что какая вот нехорошая и потому должна тут отстоять от сих и до сих. Взбудораживать в себе чувство наказанной.

Но меня не покидало ощущение, что всё это не по-настоящему, понарошку, что это игра такая. Были у нас, девочек маленьких, такие игры, в которых мы считались, и кому-то случайно выпадало делать что-то не очень приятное. Случайно именно, а не наказанием за что-то, или, шире - вследствие каких-то намеренных действий. Тогда обязанность переносилась гораздо легче, чем когда налагалась "за дело", всё ведь понарошку, сегодня я, а завтра - ты, ну, и квиты.

Я думала, даже если бы мы играли жёстко и меня по жребию выпороли бы соучастницы, то и тогда бы не мучилась лишнего - и не потому что ручонки слабенькие, а потому что не со зла и не за дело.

Промучившись в углу из-за того, что не удаётся по-настоящему помучиться, я чуть не на коленях приползла обратно к маме:

- Мамочка, родненькая, ну, поставь меня в этот проклятущий заколдованный угол, умоляю!

- Не буду! - отрезала она. - И не проси больше. Из принципа не накажу теперь. - И, увидев моё расстроенное лицо, добавила помягче: - И тебе ведь это не поможет, дурочка! Будем обе чувствовать, что всё понарошку, ломаем комедию, угол снова и забастует.

И ведь верно сказала! Что же делать?

- Ну, хорошо, я вот подумаю и тебе перед сном поведаю.

И правда, села ко мне на край кровати, как всегда перед сном, одеяло там поправить, поцеловать и всё такое. Я напомнила о наказании, уклонившись от поцелуя.

- А помнишь, как мы в цирк ходили?

Ещё бы не помнить! Я там налегла на шипучую сладкую воду, дома мне такую маленькими бутылочками покупали, по одной, ну, и взрослых угощать требовалось, хоть по глоточку - а тут, в цирке, стаканами пей, сколько влезет. А что влезет, а потом из тебя полезет, я как-то и не думала, не было у меня на этот счёт опыта.

Ну, и в середине представления меня прихватило. Сперва помаленьку, но и это страшно, когда всё вокруг незнакомое. Потом дошло до такой степени (и быстро как!), что дома я уже бежьмя побежала бы в туалет без раздумий и стеснений. Надо сказать маме, чтоб отвела, но... вокруг незнакомые люди, и я уже видела, как ругательски они реагируют на то, что кто-то ходит по рядам, особенно когда представление уже идёт, и ты им мешаешь смотреть. Боялась, что соседи услышат, что я говорю на ушко маме, и засмеют. И потом, перед мамой совестно, она же меня одёргивала, предупреждала, что обопьюсь, и теперь вот должна пропустить львиную (в переносном и прямом смысле!) часть представления, чтобы сводить ослушницу в туалет. Нехорошо, очень нехорошо.

Я решила терпеть. И дотерпелась бы до худшего, если бы ещё умела скрывать свои страдания, не ёрзала по креслу, смотря в никуда, а мама была бы ко мне невнимательна. А так она, не задавая лишних вопросов (я уже бледнеть начала и пот на лбу выступил), взяла меня крепко за руку и потащила из зала. Если и ругались "рядовые" зрители, я этого совершенно не помню, и как шли и куда - тоже.

Из меня полилось, лишь только мы вошли в женский туалет. Помню дикую боль в животе, специфический туалетный запах, как мама подмывает мою голую попку и причитает. Ещё помню, как уборщица ругалась, леший её принёс в это время сюда, на львов бы смотрела себе. Хотя убирать за мной было чего.

В общем, это одно из самых плохих воспоминаний раннего детства. И воду эту газированную я не переношу после того случая. И даже в цирк не прошусь. Помните, выше написала - "первый поход в цирк"?

- Так вот, - поняла мама, что я всё это вспомнила, - ты можешь устроить себе не-туалет нарочно, раз тебя это так передёргивает.

- Как?

- Подумай сама. Вот встаёшь ты утром и первым делом куда - в ванную. Что ты там делаешь?

- Писаю и умываюсь.

- А выходишь - одеваешься?

- Ага.

- А ты перемени поступки. Встала, размялась - и сразу одевайся, несмотря на хотение. Трусики побелее надень, чтоб жальче было пачкать, брючки поплотнее, ножки чтоб облегали и по ногам мимо них ничего стечь не могло. Подпоясалась ремешком - и в ванную, умываться и зубы чистить только. А в животе терпи.

- Я же так никогда не делала, не знаю, смогу ли.

- Ты же сама себя наказать хочешь, я правильно поняла? Никогда раньше себя не наказывала, а теперь накажи. Хотя я понимаю, труднёхонько там тебе удержаться будет... Ладно, я поставлю тебе в спальне таз и кувшин, умываться вдали от унитаза. И тверди себе, что выдержишь.

- Ну, мама... А завтракать?

У меня чуть перехватило дыхание. Опыт был. В детсаду нас порой сажали кушать, не пропустив через туалет. Дело это долгое, хлопотливое, с шумом и гамом, а еда стынет, повара недовольны. Ну, не знаю, как там повара-поварихи, но дети, то есть мы, недовольны очень. Я даже и не замечала, что ем, только бы отвязаться и побежать облегчаться. Даже от компота любимого отказывалась, не могла пить, казалось, сделаю глоток - и из меня польётся. В общем, кушание то ещё.

- Позавтракаешь уж, - ответила мама.

- А... на прогулку тоже так идти?

Мне вдруг показалось, что в пузыре кольнуло. Хоть я перед сном, конечно, сходила. Даже глаза зажмурила, так страшно стало. Тоже детсадовское воспоминание. Выводили нас гулять держащимися за руки, мальчики-девочки вперемешку, так что не вырвешься. Мальчику разве объяснишь... то есть посмеешь объяснить, куда тебе надо на пять минут, а тут их ведь двое, по обе стороны. Ну, и терпела покорно. Главное, тут не завтрак, тут по часам гуляли и долго-долго так время тянулось. Хотя присесть бьыли кустики. Из дому же если я уйду гулять, то где же при случае...

Я вдруг отчётливо поняла, что во все свои прошлые прогулки не знала, где можно в случае чего пописить или там по-большому сходить. Просто мне всегда не хотелось, а не хотелось, потому что я из дома пустой выходила. Приспичь - и я в пиковом положении. Мальчики хоть могут к забору отвернуться, и вообще, они смелее, им и по-большому сходить ничего не стоит, не боятся они, что их рассмотрят, а девочка скорее лопнет, чем сама решится.

А тут вдруг иди на прогулку уже с хотеньем!

- Ну, дочка, я ведь не знаю, насколько строго ты хочешь сама себя наказать. Если так только, для отвода глаз, или, как ещё говорят, для проформы, тогда, конечно, не стоит. Покрутилась по дому немножко, сочла, что достаточно, и иди себе в туалет с миром. Я смотреть за тобой не буду. В общем, сама решай, в каждом случае, пузырь тебя сильнее жмёт или совесть. Ты ведь уже большая, чего я буду тебе советовать.

Я всё-таки ещё спросила:

- А докуда можно терпеть?

- Ну, как тогда, в цирке, не надо, тебе тогда моча чуть в голову не вступила. Представь, что ты в незнакомом месте и тебе неудобно спрашивать, где тут туалет. Но когда подопрёт, сразу станет удобно и ничего особенного, стеснительность как рукой снимет. Вот тогда и иди в туалет, дозрела.

Мы помолчали. Я переваривала оригинальный способ самонаказания, а мама вспоминала, что с ней приключалось насчёт "этого самого", может, раздумывала, стоит ли с крошкой делиться. Обстановка доверительная, и она решилась.

- Я же девушкой чего только не перепробовала. Мы часто ходили ночевать к подружкам, лёжа рядышком и разговаривать романтичнее, и вообще, доверительнее намного. Скажешь и о том, о чём днём не решишься. А утром проснёмся, улыбнёмся друг дружке, поцелуемся и шепчем: "Перемогнёмся?" Это значит - не будем ходить в туалет, кто кого перетерпит. А пить будем поровну. Причём если одна, скажем, выпивает стакан, а вторая хочет два, то и первая должна второй допить. Терпеть одновременно позыв и жажду не допускать, а с перепоем дело быстро шло, короче были мучения.