Так что, сейчас Михаил Иванович сидел за низеньким круглым столиком и пристально смотрел на стоящее перед ним блюдечко. В блюдечко была налита ртуть, на поверхности которой свободно плавала игла Чорнобожича. Ртуть в Ливане достать было несложно, благодаря тому, что здесь ее до сих пор широко использовали стоматологи для амальгамовых пломб, и относились к ней без западного трепета перед ее токсичностью.  

- Плыви, плыви, листок, на Запад и Восток. Плыви на Север и на Юг, обеги по свету круг.  - Шептал Михаил Иванович над блюдечком. - Ищи, ищи, листок, рудяный поток. Ищи юшку и ихор, отвори ты им запор.

Игла под аккомпанемент его слов бешено закрутилась на ртутной лужице, вдруг замерла в одном положении, хищно дрожа.  Еще миг - и она субмариной ушла в плотную, блестящую глубину. Михаил Иванович проговорил еще запорные слова и перевел дух. Он знал, что дар Чорнобожича ушел по назначению, найдя своего избранника хотя бы и на другом конце света.

Тогда же. Под Пермью. Река Нижняя Мулянка. Гляденовская гора.

- Ты смотри, она прямо в мешке снеслась.  - Проговорил Антон, доставая из мешка, как фокусник из шляпы, сперва связанную курицу, а затем - яйцо. Курицу он аккуратно положил на утоптанную, обожжённую глиняную площадку, которую только что очистил от наваленного на нее лесного мусора.  Площадка была ровной, твердой, оборудована неглубокой канавкой, идущей от середины к краю под небольшим наклоном. Разглядывая яйцо, Антон передал пустой мешок Магомеду, который машинально взял его в руки.

- Ай, билят! - Вскрикнул он, бросая мешок.

- Что такое, что случилось, братан?

- Укололся! Шило какое-то в мешке лежит или еще что!

- Откуда там шилу взяться? - Удивился Антон, поднимая мешок и перетряхивая его.  - А, во! Смотри, сука, здоровая какая! Как она здесь оказалась?

На ладони у Антона лежала длинная иголка.

Магомед выругался, обвязал уколотый до крови палец платком.  Антон пожал плечами, неизвестно для каких целей, из баловства, воткнул иголку в яйцо и зашвырнул его далеко в темноту.

- Ладно. До свадьбы заживет. Дома хлоргексидинчиком протрем.  Давай ближе к делу.

Антон наклонился к курице, достал из кармана складной нож и мигом оттяпал ей голову. По площадке потекла кровь, собираясь в канавку.

- Бежит речка рудяная, кровяная, - зачастил Антон. - Речка бурливая, шумливая. Черт ту речку положил, навье царство отделил. Стою я на бережку высоком, на мысистом, на кручистом. Бережок валом обложен, городом огорожен. Унеси, река, чары темные, наузы Кощные, присухи навии. Уходи прочь духи беспутныя, нечистыя. Уходи туда, где Солнце не светит, Мать-Земля не родит, в Чорнобожие Пекло.  Иди, где лежишь, где зубы не размыкаются, рты не раскрываются, очами не глядят, где отпетые спят. Там слав Богам не поют, правых слов не рекут. Там тебе, навь, лежать, Судного дня ждать-пождать. Могилы твои зарыты, гробы закрыты, гвозди в них все до единого забиты. А с нами Господень Крест, Дух Святой, Воинство небесное, все святые и угодники.  С нами Марк, Лука, Иоанн, Матфей - евангелисты святые, да Михаил, Гавриил, архангелы небесные и с ними великий Георгий Победоносец.  Аминь!

Антон закончил чтение, очнулся. Его привлек хрип и судорожный кашель. Магомед бился и корчился на земле. Изо рта его шла кровавая пена.

-Э, братан, ты чего!

- Аххр! - Хрипел Мага, с хрипом этим, натужно, не своим голосом выталкивая из себя страшные речи. - Чернобог, Кащей, Люцифер, Астарот, Сатана, Вельзевул! Всех вас вызываю, выкликаю, выговариваю! В ноги падаю, слезно прошу: проведите вы меня меж столбами заветными, столбами запретными, по ту сторону жизни, где лежит тайна сна мертвого, сна живого. Там вороны черные клюют очи стылые, пьют кровь холодную. Стоит там изба-монастырь, по углам ее четыре коня, сидят на них четыре царя. Первый конь бел, второй рыж, третий ворон, остатний блед. Имя царям Мор, Пал, Глад, Смерть. В избе-монастыре введите меня в келию тайную, поставьте пред свечу черную, посеред четырех коней, четырех царей.  Одарят меня цари дарами великими, напоят из чаши неупиваемой, на Владычный престол возведут, сидеть мне на том престоле довеку.     

- Э! Э! чур с тобой! Ты че моросишь?! - Антон принялся хлопать Магомеда по щекам, трясти его. - Корней, сука, ты где? Че происходит?!

Но Корнелиус не откликался, видимо, уже полностью загнанный в закопанную бутылку, к которой он был тесно привязан уже с самого начала ритуала создания гомункулуса.

Антон заметался, не зная, что делать, лихорадочно захлопал себя по карманам.

- Есть!  - Он достал из кармана бутылочку пищевого кунжутного масла, купленную им  в "Золотом павлине"  - индийском магазине на улице Ленина.

- Намаскар, Джай ки Кришна!  - Вскричал он, лихорадочно скручивая пробку и щедро натирая маслом ладони. - Прими это жертвенное возлияние!

Антон вылил остатки масла на лицо и голову Магомеда.

- Останови, о Кешава, возомнившего о себе колдуна! О высший, Джанардана! Вкуси масло сезама и заставь взвыть колдуна, кимидина! Пусть корчится колдун, пожирающий гной кимидин! Убей дасью, о Васудева, тот, кто владеет луком Шарнгой! Спали его волосы и выжги глаза, пусть он громко объявит себя своим плачем. Я лью тайлам в твою честь, о Кришна!  Свяжи колдуна, приволоки его на аркане, размозжи ему голову, Великий Слон!

-Кланяюсь я на четыре стороны, четырем царям. Подведите меня, цари, к железной поляне, к чугунному столбу, к медному быку.  Просите, цари, за меня быка, и его деточек. Железо да уклад, синий булат да красный булат, да всех его сродственников. Сталь, медь, олово, свинец, злато-серебро да каменья.  Подите вы железо, каменья, олово- свинец во мать свою-землю. Сорока сороков мечей меня не сечь, не губить. Стреле и пуле меня обойти, в воду сокрыться, на части расщепиться, дерево в берег, перья в птицу, клей в рыбу обратиться. У врага моего, кулачного бойца, борца да лихого молодца руки-ноги отнимутся. Болезни, лихорадки-лихоманки, трясучки да горячки меня вовек  не возьмут. Зверь меня не тронет, змей не ужалит, ворон не клюнет, комар не сядет. С высоты мне не падать, об землю не запинаться, меж двенадцати огней не сгореть, в воде не тонуть. Кровь моя не вытечет, глаз не вылетит, рукам сила, ногам резвость. - Продолжал быстро, лихорадочно, гнуть свое Магомед.

- Тьфу ты, черт лысый! Значит, не колдун. - Антон встряхнулся как собака, бешено вытаращил глаза и зашел с другой стороны:

- Мангал-Сигал, Шинган-Зиндан! Дух злой Лифлаф, Зацунана, Халануда, глаза зеленые, когти точеные, огнь из ноздрей пышет, как пес смердящий дышит! Сгинь-пропади! Мафуила, Данданила, ударьте змея смердящего, расшибите ему главу, разорвите чешуи канву, вырвите жало, отрубите хвост, бросьте под чертов мост, где бесы живут, змеиное мясо жуют.  Шабула-Хабула, Кака-Макака, Игарга-Шигарга, езжайте к Мамаю, до земного краю, гоните лихую силу далече, где нет живого человече! Хом, Хам, Грам, Гам, Ширево, Гирево, Гук, Кук!

Хвоя на ближайших елях пожелтела и сыпала вовсю, ровно снег, на землю. По земле и стволам деревьев пробегали бледные, призрачные огоньки. Жертвенная площадка вибрировала, из-под нее доносился глухой, ровный гул и стон. Перед глазами Антона стояла огромная, уходящая вершиной в облака ель, такая, что и ста человекам не обхватить. Шершавый ствол ее, сколько охватывал глаз, вширь и ввысь был увешан лосиными, лошадиными, медвежьими, волчьими и кабаньими черепами, золотыми и серебряными подвесками, обвит бусами и лентами. Меж могучих, выступающих из земли корней, лежали горы бронзовых и железных мечей, топоров, каменных и костяных наконечников стрел, раковин, браслетов. Тут и там скалились и человеческие черепа, венчая собой эти горы.  Многоголосый плач и рев, песнь и заговор, исторгаемый тысячами ртов, шел со всех сторон. Вот раздался грай, с ветвей могучей ели сорвались полчища воронов, затмив крылами небо, по коре ее сверху вниз потекли шелестящие реки муравьев, затопляя земли, скрывая ее копошащимся, шевелящимся покровом. Раздался грозный, громкий шип и, кольцами обвивая ель, спустился исполинский черный Змей.  Огромная голова его поравнялась с головой Антона, искаженное мукой и страхом лицо человека отразилось в холодном зеркале змеиного глаза.