– Ну зачем же так… Здравствуй, Стефан, – проворковала она, придвигаясь ко мне. – Я тебя напугала? У тебя такой вид, словно ты углядел привидение!

– Ты же умерла, – яростно прошипел я, все еще не в силах поверить, что она стоит предо мной.

Она засмеялась, и смех ее окутывал теплом, как глоток виски ледяной зимней ночью.

– Мертва, как и всегда, разве нет? И по-прежнему рада тебя видеть. Выглядишь хорошо, – увещевала меня Катерина, – только какой-то слишком бледный.

– Как ты сюда попала? – наконец смог выдавить я. Ведь я точно знал, что ее тело сожгли, а прах закопали у церкви в Виргинии, и нас отделял от этого места целый океан. Но несомненно было и другое: она стояла передо мной здесь и сейчас, в кухне у Эбботов.

– Мне нужно было видеть тебя. – Катерина прикусила нижнюю губку своими идеально белыми зубами. – Мне очень-очень жаль, Стефан. В прошлом мы столько раз ссорились понапрасну. Я ведь так ни разу тебе ничего и не объяснила, не рассказала – ни про свою жизнь, ни про свою истинную натуру. Как ты думаешь, ты мог бы когда-нибудь простить меня?

Я обнаружил, что киваю, несмотря на переполнявшую меня ненависть к этой женщине, к тому, что она сделала со мной. Я понимал, что мне надо немедленно спасаться, бежать, но не в силах был отвести взгляд от ее огромных глаз. Но это не было обычным гипнозом вампиров. Не Катерина вынудила меня повиноваться ей. Все было гораздо хуже. Меня заставляла подчиняться любовь. Я осторожно протянул к Катерине руку и позволил пальцам коснуться ее кожи. Она была гладкой, как шелк, и меня тут же охватило сильнейшее желание трогать ее снова и снова.

– Лапочка Стефан, – проворковала Катерина, прижимаясь ко мне. Ее губы, нежные, как лепестки роз, скользили по моим щекам. Я склонился к ней, завороженный лимонно-имбирным ароматом ее кожи. Желание, которое я сдерживал в течение двадцати лет, вспыхнуло с новой силой. Прошлое больше не волновало меня. Мне стало наплевать на то, что она сотворила со мной или с моим братом. Я жаждал ее. Жадно впился я губами в ее губы и начал целовать ее. Теперь я был совершенно счастлив.

Она отпрянула, и я увидел ее лицо. Глаза ее были расширены, а клыки сверкали на солнце.

– Катерина! – Я задыхался, но не мог двинуться. Ее ледяные руки сомкнулись вокруг моей шеи и начали сжиматься. Я почувствовал резкую боль в горле. Попытался вырваться, но боль только сильнее впивалась в мое тело, пока, казалось, не достигла самых глубин моей души…

Я погрузился во тьму.

А затем я услышал резкий, настойчивый стук в дверь.

– Катерина? – В смятении я стал ощупывать все вокруг, как вдруг понял, что лежу в постели, на сквозь мокрый от пота. Я моргнул и открыл глаза. Надо мной высилась наклонная плоскость соломенной крыши моего домика, сквозь щели пробивались лучи яркого солнца.

Стук повторился.

Я вскочил с постели, быстро натянул штаны и рубашку, а затем громко произнес:

– Войдите!

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась миссис Дакворт.

– Значит, вы в порядке? – Круглое лицо ее покраснело, и на нем было написано сильнейшее беспокойство.

– В полном. Всего лишь плохой сон, – ответил я, переминаясь с ноги на ногу. Действительно ли это был лишь плохой сон? Я годами не вспоминал о Катерине, но в моем сне она казалась такой реальной, такой живой.

– Да у вас был настоящий ночной кошмар, я вам точно говорю, – со знанием дела заявила миссис Дакворт, скрещивая руки на своей мощной груди. – Как вы вопили, было слышно аж за дверью. И вы не на шутку напугали меня, ведь я думала, что на вас напала одна из тех лис, которые нынче шастают в наших лесах. Миссис Медлок с фермы Эванса жаловалась, что одна такая на днях стащила у нее нескольких цыплят. И тоже – при свете дня!

– Ночной кошмар… – машинально повторил я, опершись на деревянную спинку своей кровати. Солнце только начинало клониться к вечеру, и в заходящих лучах его лес за моим окном отливал янтарем.

Именно так, – терпеливо повторила миссис Дакворт. Поверх платья в бело-голубую полоску у нее был повязан накрахмаленный фартук, а ее седые волосы были затянуты на затылке в крепкий пучок. Больше двадцати лет она служила в поместье, окружая всех и вся в доме своей материнской заботой. Джордж Эббот любил подшучивать, повторяя, что на самом деле это она, а не он является истинным хозяином поместья.

Вид ее подействовал на меня успокаивающе и убедил в том, что весь этот ужас был лишь плодом моего воображения, и здесь я в полной безопасности.

– Надеюсь только, что хозяйка вас не слышала. Не хотелось бы, чтобы она решила, будто у вас есть призраки.

– Здесь их нет, – нетерпеливо бросил я в ответ, подбирая с пола свою постель и закидывая ее на кровать. Мне не нравилось, что миссис Дакворт вечно не могла составить грамматически верное предложение. Все эти ее разговорные обороты подчас таили второй и даже третий смыслы. – Что в доме водятся призраки, – поправил я ее. И тут же добавил: – Но это не так.

– Нет, я имела в виду ваших призраков, – философски заметила миссис Дакворт, – тех, что сидят у вас в башке и не дают вам покоя.

Я уставился на грубые неровные доски пола. Она была права. И хотя я давно сбежал из дома, от своего прошлого, оно не отпускало меня. Призраки прошлого преследовали меня. Иногда, если я погружался в воспоминания о том, как мы с Дамоном были детьми, скакали верхом наперегонки в виргинских лесах, видения прошлого были приятны. Но бывало и по-другому. Те же воспоминания наводили на мысли о том, что, хоть мне и предстоит жить на земле вечно, часть меня обречена постоянно пребывать в аду.

– Ну хватит об этом! – Миссис Дакворт решительно хлопнула в ладоши. – Я на самом деле пришла пригласить вас на воскресный ужин, – пояснила она. – Мальчики без конца о вас спрашивают. – При этих словах лицо ее озарила нежная улыбка; так было всегда, если она говорила о сыновьях Эббота – Люке и Оливере.

– Конечно, приду, – тут же согласился я.

Я очень любил эти воскресные ужины в поместье. На них всегда было шумно, все чувствовали себя совершенно свободно, наслаждаясь вкусной едой и постоянными милыми перепалками Люка и Оливера. Так и вижу, как их отец, Джордж, сидит, подбрасывая на коленях младшую Эббот – четырехлетнюю Эмму, а мать, Гертруда, гордо улыбается, любуясь своими детьми. Сам я обычно сижу за дальним концом стола, благо, я тоже часть этой картины. Нормальная семья наслаждается нормальным воскресным ужином. И по мне, так ничто не в силах с этим сравниться – ни самые изысканные особняки Сан-Франциско, ни блестящие, залитые шампанским балы Нью-Йорка.

Когда прошлой осенью я приехал в поместье Эбботов, у меня с собой были только одна запасная рубашка да лошадь, которую я выиграл в карты в баре под Саутгемптоном. Черная красавица напоминала мне старушку Мезанотт, лошадь из моего детства в Виргинии. Новую лошадь я назвал Сегрето, по-итальянски это значит «секрет». Мы целый месяц болтались с ней по полям и равнинам, пока не прибыли в городок Айвенго, милях в пятидесяти от Лондона. В поисках того, кто купит у меня Сегрето, я и познакомился с Джорджем Эбботом, который, выслушав мою ловко состряпанную печальную повесть, предложил мне и достойную цену за лошадь, и место смотрителя.

– Вам лучше поторопиться, – сказала миссис Дакворт, прерывая поток моих воспоминаний. И стремительно покинула мой домик, с громким стуком затворив за собой дверь.

Быстро глянув на свое отражение в зеркале, которое висело у меня над комодом, я на ходу провел рукой по волосам и на всякий случай прошелся языком по деснам. Клыки больше не показывались, по крайней мере после сна.

Я даже научился охотиться, как люди, с помощью лука и стрел, а затем сцеживал кровь моей добычи в стакан и выпивал, сидя у костра. Помнится, моя подруга Лекси раз за разом пыталась научить меня пить козью кровь, как чай, по вечерам. Давно это было, когда я, еще совсем молодой вампир, носился с опустошительными рейдами по Новому Орлеану. Как я тогда сопротивлялся попыткам Лекси, считая, что козья кровь – это просто жалкая подделка, что настоящая кровь должна быть густой и сладкой, человечьей.