Раздался стук в дверь, и на пороге возник Худолей.

– Здравствуйте, Павел Николаевич! Приветствую вас в это прекрасное утро! Как вы себя чувствуете после целебного сна?

– А с чего ты взял, что сон у меня был целебный? – хмуро спросил Пафнутьев.

– Под шум ночного дождя, шелест мокрой листвы, под сладкое посапывание юного существа на соседней подушке. Такой сон может быть только целебным!

– Как ты и сам догадываешься, в твоих словах мне больше всего понравилось сладкое посапывание. Ладно, разберемся. Садись. Вот эти три кучки видишь?

– Очень даже неплохо вижу. Ясно так, в хорошей резкости.

– Остановись. Это все, что осталось от трех юных существ.

– Немного.

– Слушаю тебя внимательно.

– Что именно вы хотите услышать?

– Соображения.

– Пожалуйста! Сколько угодно. Сегодня к вечеру мы с вами будем знать, как звали каждое из этих существ. – Худолей кивнул на страшноватые косточки, лежащие на столе Пафнутьева. – Где они жили, с кем дружили, на что надеялись и какие из их мечтаний закончились вот так печально.

– Продолжай, Худолей, – негромко обронил Пафнутьев, нависнув над своим столом, над тремя скорбными кучками, которые уже так много успели рассказать ему о себе, о своей недолгой и столь печальной судьбе.

– Не думаю, Павел Николаевич, что скажу нечто для вас совершенно новое, но в нашем с вами деле часто бывает очень полезно просто проговорить очевидное, назвать вещи своими именами, попутно отсеять то, что не вписывается, не лезет ни в какие ворота. Скажу больше, Павел Николаевич, проговаривать очевидное полезно не только в нашем деле, но и вообще в жизни. В семейных делах, дружеских отношениях, не побоюсь этого слова – в любовных склоках.

– Так уж и склоках, – проворчал Пафнутьев.

– Павел Николаевич! – вскричал Худолей. – Поставьте вместо этого слова любое другое.

– Не хочу! – заявил Пафнутьев. – Я уже с этим словом смирился. Продолжай.

– Павел Николаевич! Вот прямо сейчас, не лукавя, не тая. Скажите мне, как на духу, как прокурору. В вашей бесконечно богатой практике вы хоть единожды сталкивались со случаем, чтобы в одну прекрасную летнюю ночь разом пропали три девицы-красавицы, не оставив никаких следов, простите меня, даже трупов?! Ведь косточки найдены только сейчас! А где свидетели, участники, потерпевшие? А убийцы, Павел Николаевич?! Наверняка было заведено уголовное дело, которое не закрыто и по сей день!

– Вывод? – обронил Пафнутьев.

– Запрос в архив. И через два часа уголовное дело будет лежать на вашем столе. С адресами, именами, фотографиями! Там будут не только потерпевшие, могут оказаться и убийцы.

– Но это ты уж хватил!

– Да ничуть! Только тогда, десять лет назад, их не опознали, а сейчас вы, с моей активной помощью, конечно, дело раскрутите, докажете и пригвоздите. Я в вас верю.

– В тебя, Худолей, я тоже, разумеется, верю. А вот Шаланда, наш главный милиционер, тебя не любит.

– Бедный Шаланда! – Худолей тяжко вздохнул. – Хотя…

– Ну! Говори! Не тяни кота за хвост!

– Не верю я, что он меня не любит. Обожает! Только признаться себе в этом не может. Роль у него такая в жизни – меня не любить. Вот он ее и исполняет в меру своих сил и таланта, отпущенного ему господом богом. Если откровенно, он просто души во мне не чает!

– Что ж он столько раз советовал мне гнать тебя в три шеи?!

– Чтоб меня к себе забрать!

– Надо же какое коварство! – Пафнутьев усмехнулся и осведомился: – Что делать будем?

– Убивцев надо брать!

– Чуть попозже.

– Хотите на спор? За месяц управимся!

– Знаешь, Худолей, что-то подсказывает – не надо мне с тобой спорить. Проиграю. Но я и без спора уже у тебя в долгу.

– Вот с этим совершенно согласен. Очень хорошие слова. Я их накрепко запомню.

– Ладно, договорились. Я их тоже не забуду. Загляни после обеда.

– Вы надеетесь взять преступников сразу после обеда?! – ужаснулся Худолей.

– Да ладно тебе. Загляни. Авось новости будут.

С некоторой долей цинизма можно сказать, что Пафнутьеву повезло. Около десяти лет назад случилось кошмарное происшествие. Летней ночью бесследно исчезли три юные красавицы, недавно закончившие школу.

Казалось бы, все было прекрасно. Теплый вечер, алый закат, танцевальная площадка в небольшом парке на берегу реки. Как когда-то пела Клавдия Ивановна Шульженко, «смех, веселье и суета».

Но уже наутро следующего дня выяснилось, что три девушки-подружки домой с этого самого веселья не вернулись. Маша Харитонова, Света Сазонова и Катя Николаева пропали, не оставив никаких следов. Кто-то видел их со знакомыми, кто-то даже танцевал с ними в этот вечер, кто-то назначил встречу на следующий день. Но на этом все следы, догадки и предположения обрывались.

Уголовное дело десятилетней давности тяжело и немо лежало на столе Пафнутьева и, казалось, взывало, молило о справедливом возмездии. Но в этом уголовном деле были одни вопросы. Ответов на них там не содержалось.

После обеда Худолей пробегал по коридору и мимоходом заглянул в кабинет Пафнутьева. Тот призывно махнул ему рукой – заходи, дескать.

Худолей протиснулся в дверь, плотно прикрыл ее за собой и осторожно приблизился к столу. Но не совсем. Он остановился в двух шагах и никак не решался преодолеть это расстояние. Худолей увидел на столе шефа нечто такое, что остановило его.

Это были фотографии, три девичьих портрета. Хорошие улыбчивые лица, радостные, какие-то доверчивые взгляды. Девушки словно готовы были чему-то обрадоваться, над чем-то рассмеяться.

Худолей некоторое время в оцепенении рассматривал снимки, потом протянул вперед руку и спросил, запинаясь:

– Это они, Павел Николаевич?

– Похоже на то, – ответил Пафнутьев и резко сдвинул снимки на край стола, поближе к Худолею, чтобы тот мог получше рассмотреть их. – В этом уголовном деле фоток предостаточно. – На обороте каждой – имена, фамилии, адреса, телефоны. Так что даже позвонить можно. Только вот не откликнутся красавицы, не смогут.

– Откликнутся, – ответил Худолей со странной уверенностью. – Еще как отзовутся! Знаете, что я сейчас сделаю, Павел Николаевич?

– Знаю. Ты берешь мою машину и едешь по этим адресам. – Пафнутьев положил тяжелую ладонь на снимки. – Там выгребаешь все, что оставили наши коллеги десять лет назад, – фотки, письмишки, записочки, телефончики. Среди фоток обрати внимание на парнишку в форменной курточке летного училища.

– Неужто засветился касатик? – Глаза Худолея сверкнули охотничьим блеском.

– Трудно сказать. – Пафнутьев повертел в воздухе растопыренной ладонью. – Но чем черт не шутит! У одной из девушек ладошка в кулачок была сжата. Когда я его раскрыл, там оказалась пуговка. – Пафнутьев выдвинул ящик стола и вынул из него ржавый металлический комочек.

Несмотря на его бесформенность, на выпуклой стороне можно было различить нечто вроде пропеллера.

– Точно, – прошептал Худолей. – Пропеллер. Ну что ж, касатик, до скорой встречи.

– И еще, – остановил Пафнутьев Худолея, уже рванувшегося было к двери. – Будешь в этих домах или квартирах, скажи там, пусть кто-то из родственников от всех пострадавших завтра с утра ко мне придет.

– Зачем, Павел Николаевич?!

– А опознание, Худолей!

– Что же они среди этих косточек смогут опознать?

– Это мне говорит профессионал высшей категории?! – воскликнул Пафнутьев. – Худолей! А вдруг кто-то из этих девочек в детстве ножку сломал? Пальчик подвернул? Головку зашиб? Зуб выдернул? Следы остаются, Худолей! Они всегда имеются. Мне ли тебе об этом говорить!

– Виноват! – Худолей склонил голову и прижал ладонь к груди. – Затмение нашло, Павел Николаевич. Каюсь!

– Фотки – это, конечно, хорошо. Но нам, знаешь ли, нисколько не помешает еще одно подтверждение того факта, что на снимках действительно изображены те самые девочки, скелетики которых мы нашли.

– Мысль посетила, Павел Николаевич…