Застигнутый врасплох поручением Теплова, Иван Шалыгин стал спешно собирать местные таланты. Впрочем, недостатка в хороших голосах не было, — недаром певчих для придворной капеллы обыкновенно везли в Петербург из Украины. Но кроме голоса и красивой внешности требовался еще актерский талант и умение держаться, — и вот с этим-то было труднее всего. Особенно намучился Шалыгин с женской половиной труппы, — ибо девушки простого звания были неграмотны и слишком стеснительны, а знатных не пускали родители, считая актерство делом непочтительным и зазорным.
Так вот, именно театральная постановка, которую готовил Шалыгин к приезду гетмана, познакомила и отчасти сдружила Анастасию, Ольгу и Раину.
Ольга была дочерью священника из небогатого прихода, человека грамотного и успевшего дать ей некоторое образование. В тринадцать лет осиротев, девушка уже пятый год жила в Глухове у тетки, женщины суровой и равнодушной к судьбе племянницы. С Шалыгиным Ольгу познакомил ее жених Тарас, который сам хорошо пел и играл на бандуре. Тарас тоже рано остался сиротой, но брат его матери, старый бобыль Савва, был, в отличие от Ольгиной тетки, человеком добрым и отзывчивым. Он воспитывал племянника с десяти лет и, заметив способности парня к музыке, привел его в церковный хор, откуда Тарас попал и в гетманский театр.
Раина была из семьи многодетных глуховских мещан. Родители жили бедно, отличались безалаберным нравом, и в доме вечно царил шум, беспорядок и толкотня. Никто и не возражал, когда смышленую и голосистую Раину выбрали для театра. Домашние едва ли задумались о пристойности актерского ремесла, но зато обрадовались, что одним ртом в доме будет меньше.
Сложней всего обстояло дело с Анастасией. Ее мать, родовитая и уважаемая вдова Татьяна Степановна, даже и подумать не могла о выступлении дочери в театре. Но Насте поспособствовали некоторые обстоятельства. Месяц назад в Кринички приехал племянник Татьяны Степановны, сын ее старшей сестры Феодосии Илья Борович со своей молодой женой Гликерией. Супруги Боровичи, живя в Глухове, пытались изо всех сил приблизиться к гетманскому дому. Илья прилично знал французский и немного — итальянский, а Гликерия была обучена пению и танцам, — и сам Теплов попросил их поддержать растущий театр «маленького Петербурга». Приехав в Кринички, Боровичи стали уговаривать кузину Анастасию выступить на сцене если не в опере (голос у Насти был приятен, но не слишком силен), так хотя бы в комедии, где петь почти не надо, зато требуется уверенно двигаться по сцене, живо и четко выговаривать реплики, иметь хорошую память и красивую внешность, — а у Насти все это был о. Впрочем, девушку и уговаривать не пришлось, она сама давно бредила театром и поэзией, читала все книжки, какие попадались ей под руку, и не хуже брата знала французский язык. Но куда трудней было убедить Татьяну Степановну. Понадобилось все красноречие дочери, племянника и Гликерии, которую вдова называла «лукавой Лукерьей», чтобы растопить лед ее сопротивления. Ей говорили о том, что при французском дворе даже очень знатные дамы почитают за удовольствие играть в трагедиях и комедиях. Но пример маркизы де Помпадур не убедил вдову Криничную. Тогда напомнили о Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, где молодые дворяне сами ставили любительские спектакли и играли в них. Этот довод несколько поколебал вдову — ведь в кадетском корпусе учился и частенько играл в спектаклях Мишенька Херасков[1], покойный родитель которого был дальним родственником Татьяны Степановны по отцовской линии. И наконец, последним козырем явилось напоминание о том, что Алексей Григорьевич Разумовский, сам прекрасный певец, покровительствует театралам, а Елизавета Петровна во времена своей молодости пела и сочиняла песни, а сейчас собирается основать в Петербурге первый государственный театр, где играть будут не иноземцы, а свои, русские и украинские актеры.
Оглушенная тройным хором голосов, вдова сдалась и отпустила дочь в Глухов. Но перед отъездом, перекрестив ее на дорогу, все-таки не удержалась от ворчания и наставлений:
— Помни, что ты не простая казачка, а дворянского рода.
— Ах, мамочка, дворянского, боярского или шляхетского — это теперь все равно, — усмехнулась дочь и тут же процитировала Михаила Хераскова: «Не титул славу нам сплетает, не предков наших имена — одни достоинства венчают, и честь венчает нас одна».
— Господи, и откуда ты только набираешься такого… вольтерьянства, — вздохнула мать, качая головой. — Зря я тебе учителей нанимала, ох зря…
Долго стояла у дороги Татьяна Степановна и глядела, как коляска, запряженная двойкой резвых лошадей, увозит в неизвестность ее единственное дитя. Так уж распорядилась судьба, что никого, кроме Насти, да еще племянника Ильи, у нее на этом свете не осталось…
Отец Татьяны, молдавский боярин Стефан Фалешти, в молодые годы был среди тех, кто поднял восстание против турецкого владычества. После того как турецко-татарская армия в неравном бою разбила русские и молдавские войска под Яссами, Стефан, как и господарь Дмитрий Кантемир, как и боярин Матвей Херасков, вынужден был переселиться в Россию. После некоторых скитаний Стефан Фалешти (называвшийся уже Степаном Флештиным) осел на Полтавщине, где женился на дочери местного помещика. Здесь родились у него две девочки и сын, который в девятнадцать лет геройски погиб под Хотином. Когда дочери выросли и пришла пора определять их замуж, старшая, Феодосия, всегда желавшая знатности и славы, выбрала себе в мужья офицера из шляхетского рода. Татьяна же всех удивила, влюбившись в казака Михаилу Криничного и настояв на замужестве с ним. Правда, Михаила был из казацкой старшины и имел соответственные права и привилегии, но, тем не менее, родные Татьяны посчитали такой брак неудачным, а Феодосия называла его французским словом «мезальянс». Как бы там ни было, но младшая дочь дворян Флештиных, обвенчавшись, переехала в мужнино поместье, которое выросло из дедовской «займанщины» и после земельных пожалований за храбрую службу представляло не такое уж малое владение. Заселена земля в Криничках была, в основном, «подсуседками»[2], которых Михаил не обижал, но умел строго держать в руках. В конце концов родители Татьяны, поразмышляв, смирились с ее браком и успокаивали себя тем, что казацкая старшина почти во всем приравнивается к наследственному служилому дворянству.
Михаил Криничный не был казаком только по названию; он свою военную службу исполнял честно, не прячась от опасностей. Был ранен поп Хотином, а во время войны за австрийское наследство погиб, отбиваясь от вербовщиков прусского короля Фридриха.
Тогда многое сделалось неладно в жизни Татьяны Степановны. Родители ее тоже вскоре умерли, а сама она не очень-то умела управляться с крестьянами и слугами по причине своей излишней доверчивости. Впрочем, кое-как она удержала имение и постепенно научилась быть настоящей хозяйкой. Что же касается Феодосии, то в ее судьбе уже давно полосой пошли несчастья. Знатный муж оказался пьяницей и игроком, промотавшим почти все состояние, а потом погибшим в нелепой трактирной драке. Феодосии пришлось обращаться за помощью к «неблагородной» сестре, и Татьяна ей, конечно же, не отказала. Восемь лет назад Феодосия умерла, а ее сын Илья, в то время семнадцатилетний юноша, стал частенько гостить у тетки, жалуясь на недостаток собственных средств. Потом, после обучения в Переяславском коллегиуме, он познакомился с ловким человеком по фамилии Заруцкий, и тот пошел в управляющие к Илье, быстро поправил его дела, а вскоре Илья женился на дочери Заруцкого Гликерии. Теперь Илья жил не хуже, хотя и не лучше соседних с ним мелкопоместных дворян, на которых смотрел свысока, ибо они уступали ему в происхождении и образованности.
Настя любила двоюродного брата и его веселую жену, хотя подсмеивалась над их «шляхетской» спесивостью и трусоватым нравом. Вот и сегодня они строго отговаривали ее идти «на поиски какой-то оборванки», твердили, что в лесу можно встретить разбойника и бродягу. Но Настина упрямая натура была такова, что, чем больше ей запрещалось, тем меньше она слушалась.
