И Жмуркин воспринимал этот самовар как знак, посланный свыше. Самовар поможет, самовар направит.
– Этот самовар станет переломом! – энергично воскликнул Жмуркин. – Этот самовар – перст судьбы! Мы найдём самовар, и над нами засияет заря новой надежды.
Витька шагал последним, Жмуркина он не особо слушал, потому что не очень верил в самовар судьбы. Витьку занимало другое – зачем он пошёл? Зачем они с Генкой пошли? Он, Витька, не томился смысложизненными проблемами и горизонтов не утрачивал. Зачем тогда?
Ответа Витька не находил.
Генка, похоже, в самовар предназначения тоже не сильно верил. Особенно в квадратный. Квадратный самовар – это всё равно что круглая балалайка.
Дорога тянулась и тянулась через лес, навстречу не попадались ни машины, ни пешеходы, но природа вокруг была хороша, щебетали птички, кое-где цвели фиолетовые подснежники, и Витька постепенно оттаивал. Голова сделалась легче, в горле больше не першило, настроение от воздуха и солнца постепенно улучшилось, и температура не подступала, дышалось легко.
Генка же был обычно мрачен, шагал, ссутулившись, жевал сорванную еловую веточку, и по виду ни о чём хорошем не думал.
Жмуркина, кажется, тоже отпустило, он перестал болтать и теперь шагал сосредоточенно, глядя под ноги.
Через час они вышли к мосту.
– Опять мост, – печально сказал Генка.
– Сгоревший мост, – уточнил Витька. – Мост в никуда…
Мост на самом деле был негодящий. Вся правая его часть выгорела, а от левой остались только перила и ещё немного досок под ними. По виду всё это выглядело решительно непроходимо, хотя сама Вожга была здесь и неширока.
– Ну вот, – сказал Жмуркин, – всё понятно. Почему самовар уцелел. Сюда просто давно никто не ездит. Мост сгорел, а больше в Ежовку никаких дорог.
– Интересно, почему он сгорел? – спросил Витька.
– Да мало ли? – пожал плечами Жмуркин. – Молния ударила, вот и сгорел. Или окурок кто-то бросил. А что?
– Да нет, просто… – Витька пнул сохранившуюся часть моста. – Не знаю.
– А почему не починили? – Генка тоже попинал мост.
– Да зачем? – не понял Жмуркин. – Деревня вымерла, мост бросили. Через него перейти можно?
Генка поглядел на Витьку.
– Пять километров почти, – сказал Витька. – Зря, что ли, тащились?
Генка не ответил, хрустнул кулаками и направился по уцелевшей стороне моста. Продвигался он медленно, проверяя каждый шаг, держась за перила. Сам мост был недлинный, метров сорок, в ширину же после пожара осталось от силы полметра, под которыми сохранилось несколько обгорелых опор.
Витька и Жмуркин следили. Витька не особо переживал – Генка отлично чувствовал любые материалы, и железо, и пластик, и тем более дерево. И конструкции Генка тоже чувствовал, поэтому, дойдя почти до середины моста, он замер.
– Что? – спросил Жмуркин.
Генка не ответил, стоял, прислушиваясь к мосту. Затем начал отступать.
– Я так и знал! – Жмуркин хлопнул в ладоши. – Я так и знал, Генка, что ты в мостах ничего не понимаешь!
Генка не ответил. Возвращаться спиной ему было неудобно, поэтому отступал он чрезвычайно аккуратно, шажками.
– Пройти нельзя, – объявил Генка, вернувшись на землю. – Опоры здорово играют, надо другое место искать.
– Да брось, Ген, этот мост трёх сумоистов выдержит, – ухмыльнулся Жмуркин.
– Валяй. – Генка кивнул на мост. – Если ты сумоист…
– Да легко. – Жмуркин подтянул рюкзак, вручил Витьке сачки и прорезиненный мешок и шагнул к реке.
Генка помотал головой, но останавливать Жмуркина не стал. И Витька не стал, был уверен, что Жмуркин испугается и на мост не сунется.
Но, как оказалось, Жмуркин изменился. Он немного помялся у моста, пораздумывал, затем ступил на доски. Сделал несколько шагов, обернулся.
– Ты, Крокодил, перестраховщик, – улыбнулся Жмуркин. – В наши дни надо уметь рисковать.
Генка промолчал.
Жмуркин шагал уже не осторожко, а пошире, так что мост ощутимо заскрипел.
– Жмуркин! – позвал Витька. – Жмуркин, вернись, я всё прощу!
– Трусы, – отозвался Жмуркин. – Трусы, жалкие, ничтожные…
Мост подломился. Кинематографично так подломился, словно его нарочно заранее подпилили. И упал Жмуркин эффектно, с громким бульком.
Жмуркин бухнулся в воду, тут же всплыл.
– Самовар судьбы, – заметил Генка. – Бывает.
Жмуркин тонул. Молча, с достоинством. Уцепился за подвернувшееся бревно и висел на нём, пронзая Витьку и Генку требовательными взглядами.
– Скажу больше – квадратный самовар судьбы, – добавил Витька. – Ладно…
Витька сделал движение в сторону Жмуркина, но Генка остановил.
– Погоди, – сказал он. – Хочу насладиться.
Жмуркин явно изменился. Ещё год назад он бы верещал, призывая его спасти, сейчас было по-другому. Жмуркин молчал.
– Надо его как-то вытаскивать, – сказал Витька. – А то околеет…
– Ещё немного, – ухмыльнулся Генка. – Аж дышать легче стало, честное слово.
– Помогите, – попросил Жмуркин.
– Что-то у меня со слухом, – сказал Генка. – Какой-то писк…
– Помогите, – попросил Жмуркин. – Тону.
– Плыви к берегу, – смилостивился Генка. – Тут три метра, мы тебя подцепим.
– Течение быстрое, – ответил Жмуркин. – Унесёт…
Генка хмыкнул и достал из отделения разгрузки моток капронового шнура с карабином.
– Золотое правило, – пояснил Генка. – Идёшь в лес на час, собирайся как на год. И никогда не слушай Жмуркина. Это уже бриллиантовое правило.
– Помогите же! – подал Жмуркин уже требовательный голос.
Витька попытался выхватить у Генки шнур.
– Да погоди ты, – сказал Генка. – Хочу как следует насладиться!
– Может простыть, – заметил Витька. – Холодно ведь, потом на себе потащим…
– Кому сейчас легко?
Генка раскрутил над головой шнур и забросил его Жмуркину.
– Вокруг себя обмотай, – велел он. – И застегнись петлёй.
Жмуркин обмотал шнур вокруг корпуса и отпустил бревно. Течение выдернуло его на середину реки, Витька и Генка ухватились за шнур и потащили Жмуркина, как рыбаки тащат на берег огромную белугу.
Жмуркин вызывающе молчал.
На берег его добыли минут через пять. Мокрого, грязного, злого. И замерзшего, само собой. Жмуркин стоял на берегу, подпрыгивал и клацал зубами.
– Приятное, однако, начало, – сказал Генка.
– Его лучше высушить. – Витька указал на Жмуркина. – А то заболеет.
Жмуркин тоже что-то произнёс.
– Раздевайся, – велел Генка. – Я займусь костром, а ты, Вить, наруби веток. Толщиной в два пальца, длиной в рост.
– Чем нарубить?
Генка достал из жилета булат Герасима.
– Ого! – Витька схватил нож. – Говорят, булат может волос на лету разрезать!
– Преувеличивают, – ответил Генка.
Сам он вытащил из разгрузки всё-таки складную пилу, расправил её и приступил к заготовке дров. Мудрствовать Генка не стал, подошёл к сохранившимся перилам моста и начал выпиливать из них метровые бруски. Витька отметил, что пила просто роскошная, острейшая и разрезает дерево в несколько движений, впрочем, ничего удивительного в этом не было – Генка всегда держал инструменты в порядке.
Витька отправился в прибрежный кустарник и стал рубить ветки, хотя и не очень представлял зачем. Но рубил.
Это оказалось не только лёгким, но и приятным занятием. Булат оправдывал свою легендарную славу – чёрное шершавое лезвие с одного удара рассекало ствол, так что Витьке оставалось лишь срезать сучки и отбросить палку поближе к мосту. Приятно и несложно.
Раздевшийся до трусов Жмуркин приплясывал от холода возле моста.
Генка быстро напилил достаточное количество дров и теперь занимался костром. Он сложил распиленные перила срубиком, наколол щепы и чиркнул охотничьей спичкой. За апрель мост хорошенько просох, перила горели весело. Из нарубленных Витькой веток Генка составил несколько треног, на которых развесил жмуркинскую одежду. Самому Жмуркину Генка велел забраться между одеждой и огнём. Теперь Жмуркину было уже не холодно, а жарко, он то и дело ойкал и поворачивался, чтобы не обжечься.
