Александр давно понял, что означают эти разговоры по душам. Он слушал внимательно, задавал вопросы, но ловил себя на том, что беседы как-то пролетают мимо сознания. Потому, что требовали они больших знаний, кропотливой и усидчивой работы…

Солнце пыталось скрыться за тучами несколько раз, но они предательски уползали прочь, открывая взорам его темно-красный диск. Наконец, оно нырнуло вниз и пропало и звезды, ждавшие этого мгновения, рассыпались по темному вельвету неба.

Ниоткуда взявшийся красноватый луч, небрежно начеркал на небе изломанные линии – началось шоу.

Стихли все разговоры, люди задрали головы, пытаясь вникнуть в замысел невидимого художника. То, что вычерчивал в небе луч, могло означать, что угодно и зрители недовольно зашумели! Но вот изломанные линии пересекла волнистая линия, еще одна и стало понятно, что это тропинка между скал и по ней… – зрители ахнули – стал подниматься женский силуэт, удерживая на плече изящную амфору! И вот, на вершине, девушка оступилась и выпустила амфору из рук… ах! драгоценный сосуд, кувыркаясь, летит вниз и разбивается вдребезги! Брызги и осколки летят во все стороны, светящимся дождем падают на воду и сушу, на палубу корабля, мелким бисером рассыпаются по воде и гаснут, уходя в глубину.

Рисунок в небе поблек и исчез, стало совсем темно.

И снова появился луч, только уже желтый, нарисовал берег реки на той стороне, переместился на эту и отделил реку от зрителей, проведя светящуюся черту перед их ногами. Там, где был парапет, вознеслись пять или шесть берез с раскидистыми кронами. Все это было нарисовано быстро, точно и достоверно.

Подул ветер – настоящий… его влажное дыхание овеяло лица, и от нарисованных ветвей взметнулись ввысь тысячи светящихся точек, полетели, превращаясь в листья – настоящая осенняя метель… и падали в реку, плыли… постепенно угасая.

Словно бы ниоткуда полилась печальная лютневая мелодия.

Это было так прекрасно, что комок подкатил к горлу, невидимый художник почувствовал, как уже рвутся нити, связывающие бывших школьников и их родителей, родственников, друзей…

Несколько фигур, стоявших впереди, вдруг придвинулись друг к другу и обнялись, послышались сдерживаемые рыдания.

С неба уже сыпались серебристые снежинки, но Александр, чувствуя потребность быть сейчас не здесь, а рядом с матерью, дедом, сестрой протиснувшись между стоявших в оцепенении людей, заторопился к метро.

Наклоняясь и изгибаясь, лента эскалатора понесла его под землю. Светящиеся панели потолка слились в одну непрерывную дорожку…

За очередным поворотом открылась станция – полукруглый арочный потолок, гранитный пол из красноватых, с прожилками плиток, прозрачная стена, за которой несла свои воды величавая Обь… вода, взбаламученная пролетающими глиссерами, с силой ударяла в стенку, слышался неумолчный плеск, шорох и отдаленный гул двигателей.

Из черноты справа, высунул острый нос поезд, и матовый цилиндр бесшумно проплыл мимо платформы и встал точно от туннеля до туннеля. Беззвучно поднялась стенка, открыв длинный ряд кресел. Александр занял ближайшее, справа и слева сели еще люди. Поезд заполнился, стена стала на место, а вагон, покачнувшись, двинулся и стал набирать ход.

В ручке своего кресла Морозов тронул кнопку рядом с надписью 'Вишневый сад' и удобно откинулся в кресле. Вагон шел ровно, едва покачиваясь, слышался едва заметный свист воздуха, проносившего вдоль стенок.

До своей станции он доехал минут за двадцать… против кресла открылся проем и он, шагнул на платформу. Стенка вагона опустилась, погасла и рубиновая стрелка на полу. Поезд нырнул в туннель.

Александр считал оформление этой станции самым лучшим. Свод поддерживали тонкие колонны, представлявшие собой стволы вишен, раскинувшие ветви с листьями и плодами под самым потолком. Извечный гранит пола укрыли черным покрытием, имитировавшим землю с искусно нарисованными опавшими листьями и островками зеленой и пожухлой травы. Аромат вишни плыл в воздухе и иногда пчелы, привлеченные пряным запахом, кружили под потолком, садились на каменные листья и цветы и, сердито жужжали, не находя настоящих цветков.

Ступив на настоящую землю, Александр пошел знакомой дорогой.

Ярко светила полная луна, перемигивались крупные звезды, прохладный ветер налетал порывами. Едва он стихал, над травами взлетали светляки, что-то щелкало и потрескивало невдалеке, негромко вскрикивала какая-то птица.

Весело шагая, Саша добрался до улицы Оранжевой и их дома, третьего с краю.

Калитка распахнулась, едва он коснулся щеколды. На веранде перемигивались фонарики – огоньки взбегали по резным столбам под крышу, перескакивали на потолок и собирались в затейливый узор.

Гостиная была освещена. Шкафы из мореного дуба вдоль стен, широкий диван с множеством подушек, массивное кресло деда с прямой спинкой в одном углу, оттоманка, изящное кресло Александра – в другом, застекленные шкафы и стеллажи по обе стороны лестницы, ведущей на второй этаж…

В центре гостиной, стоял прямоугольный стол, одетый парадной скатертью кофейного цвета. Поодаль, выгнув спины, расположились стулья темного дерева с обивкой вишневого цвета.

На старинном чеканном подносе, пыхал и сипел ведерный самовар. Вазочки с вареньем, бутылочки с вином обступили тарелку с тортом. Четыре чашки с блюдцами из маминого любимого сервиза, красовались снежно-белыми боками с затейливыми вензелями.

Они спускались по лестнице: мать, в красивом вязаном платье, с замысловатой прической, дед приоделся в серые брюки старомодного покроя, синий джемпер, сестренка, оглядывала новое платье, синее в белый горошек.

– Здравствуй, сын! – произнесла мама звучным голосом. – Мы садимся за стол и ждем тебя. Переодевайся и приходи!

Душевая была рядом и он, вытаскивая на ходу все, что было в карманах, сунув на полочку, как был в шляпе и костюме, встал под душ. Полилась вода – искусственная одежда съежилась, потеряла целостность, и кусочками уносилась в слив. Александр остроумно называл этот процесс 'рождением человека'.

Тут же, в гардеробной, он облачился в свежее белье, выглаженные хлопчатобумажные брюки и кремовую рубашку из тонкого льна. Дома носили все натуральное, берегли эти вещи.

– Красив, красив! – воскликнула мать. – Тебе очень идет!…

Сестренка протянула ему ручки. Он сжал ее тоненькие мягкие пальчики и коснулся губами поочередно левого и правого запястья. Этим манерам Александр научился у деда, а тот, то ли придумал, то ли вычитал в старинном романе.

Мама с дочкой сели по одну сторону стола, дед – по другую, Александру досталось почетное место во главе…

– Как все прошло? – спросила мать, вглядываясь в сына.

– Ничего особенного, – ответил он, придвигая чашку с чаем. – Ты же знаешь, мама, как это бывает… довольно скучно… Вот на трибунах веселились от души!

Он отпил глоток.

– Думал, что на нашем-то выпуске будет иначе, но… – он состроил унылую физиономию. – Думаю, остальные поняли, потому и действо быстро подошло к концу.

Мать нахмурилась.

– Вот дорога до набережной!… – воскликнул он.

– Разумеется, на велосипедах, – недовольно произнесла она, – что здесь интересного…

– Мне достался трехколесный 'Вихрь'! – с восторгом произнес Александр. – Отличная машина! На раму можно закрепить детское кресло, сзади – на кронштейне – Лолкин велосипед.

– Это хорошо, – сказала она, гладя дочь по голове. – Значит, чаще будете ездить в лес.

– Завтра приеду на трехколесном велосипеде.

– Да-да, завтра, – произнесла она, морща лоб. – У вас завтра последняя встреча?

– У 'Победы'… пройдемся по центру, возложим цветы героям революции, наверное, в Оперный заглянем… по набережной прогуляемся… общий снимок и все!