– От этих фосфорных снарядов днище рвет нереально просто, – по-свойски пожаловался боец, расположившийся по соседству. В отличие от меня он не так истерично прижимался к стене, в голосе чувствовалась фронтовая вальяжность. – Пацаны вчера надышались этих фосфорных газов – полночи срать бегали. Грешили на повара сначала, а потом вспомнили, что ничего, кроме сухпая, за день не жрали, а от него же, наоброт, ну сам понимаешь – неделю просраться нельзя, а тут такое расслабление… Методом логического исключения пришли к выводу – все из-за дыма.
– Док, харе корреспондентов стращать, – прервал его философские рассуждения Моторола, повернулся ко мне: – А вообще он прав. Если опять начнут химией забрасывать, постарайся особенно не дышать…
– Как, – спрашиваю, – не дышать?
– Как все… Воха, ну что думаешь, отстрелял он боекомплект и ушел на перезарядку?
Забыл сказать. Все это время, пока мы сидели за стеной и разговаривали на физиологические темы, по зданию херачил танк. Со стен сыпалась белая труха. Хорошо, что между нами и гусеничным чудовищем (именно так я его представлял) не менее трех перекрытий, да и прямых попаданий было не так много…
– Да, скорей всего, ушел на перезарядку, – отозвался Воха.
– Бегом в машину, – скомандовал Моторола, – у нас есть пара минут, чтобы отсюда съ…ться.
Оказывается, «Метелица» в нашем маршруте – лишь перевалочный пункт.
– Они мой телефон пеленгуют, – объяснял Моторола уже в машине, – поэтому пацаны на позициях очень не любят, когда я приезжаю. Благодаря Life я теперь личность известная, и укропы объявили на меня охоту. Стоит мне появиться на передовой, туда сразу же наваливают со всех стволов. Спроси вон – у Вохи.
Тот кивнул.
– Я как бы верю, – скромно выдавливаю из себя ремарку: после танкового обстрела состояние мутное. – А сейчас мы куда? – пытаюсь поддержать разговор.
– К клубу или Дому культуры, называй как хочешь. Он сейчас горит. Ночью подожгли, фосфорными снарядами как раз. Там этой дряни рассыпано вокруг хоть обснимайся.
– Замечательно, – говорю.
Воха тут же разгоняет «аутлендер» до ста двадцати и выскакивает на параллельную трассе проселочную дорогу. За нами облака деревенской пыли, на колдобинах никакие джиповские рессоры не помогают, тем более на такой скорости.
Мы петляем в частном секторе, уже инстинктивно догадываюсь: чем дорога прямее, тем опаснее. Зигзаги – одно из средств защиты. Также залихватски, как и десять минут ранее, тормозим у деревенского домика на окраине села.
– Народ, спрячьте корреспондента в подвал, сейчас сто процентов начнут 82-ми обкладывать, столько пыли подняли, корректировщики не могли не заметить, Воха, ставь машину вплотную к забору.
Под 82-ми подразумевался минометный обстрел. Калибр мелкий, но неприятный. Веду себя суматошно, страсть как не люблю подвалы, там сыро и душно: у меня астма.
– Переждем чутка и дальше пешком, – подбадривает Моторола.
На этот раз обошлось без обстрела, мы выдвинулись к горящему клубу: здание потрескивало метрах в пятистах. Тропинка к нему была усеяна осколками и минными хвостиками. Вокруг них выгоревшие пятна желтовато-порошкового оттенка. Моторола поднимает с земли небольшой, как будто игрушечный парашютик:
– Вот на таких они спускают на нас «лампочки». Осветительные мины то есть. Летят медленно и в общем не опасны. А это, – показывает на болванку в сыпи, – и есть фосфорно-зажигательные боеприпасы. Они летят с таким тягучим и шуршащим свистом, скорость не высокая, предназначены не столько для пехоты, сколько для строений. От фосфора загораются даже голые камни. Укропы, наверное, думают, что мы в домах сидим по всей Семеновке и спим на кроватях, мол, частный сектор подожгут этой своей химической дрянью, мы и убежим. Только вот не учли, что у нас вся деревня окопами уже изрыта, древний и самый надежный способ обороны. В окопах и фосфор любой по барабану, разве что у кого желудок слабый, – иронизирует Моторола.
Заходим в тлеющий Дом культуры, обгорелые ребра кирпичей выглядят голо и беспомощно, спускаемся на цокольный этаж – там прячутся несколько ополченцев.
– А мирные, – спрашиваю, – в деревне еще остались?
– Да, две-три семьи. Но это, кажется, там, на нижней улице, недалеко от кладбища, ближе к речке. Одна семья вообще с маленькими детьми. Ну и старики совсем одинокие, которые наотрез уезжать отказываются.
– Можем к ним съездить? – прошу Моторолу.
– Съездим, только заскочим на базу, возьмем детям чего-нибудь пожрать.
Базу я представлял себе иначе. Это оказался довольно мрачный подвал, свет туда проникал через узкие оконца, которые располагались аккурат под потолком, ну и, конечно, через дверь вверху лестницы, которая во время затишья не закрывалась. К проему были выведены две большие, в половину человеческого роста, колонки. Сложная система проводов соединяла их с плеером.
– Это мой диджейский пульт, – пояснил Моторола.
И часа общения хватило, чтобы понять – музыка в его случае такой же неотъемлемый атрибут войны, как автомат Калашникова.
– Сейчас устроим для вэсэушников утреннюю дискотеку, пускай потанцуют. – Моторола нащупывает в плеере нужную композицию, параллельно объясняя – до ближайшего блокпоста противника метров триста, колонки мощные, добивают, слышимость отличная. И вот уже из динамиков на полную громкость раздается рефрен омской группы «Грот»: «Это вселенная делает детей русскими». Ополченец покачивается в такт, подражая рэп-исполнителям: – Раньше я, как положено, по часам намаз врубал. Украинские СМИ истерили: в Славянске воюют чеченцы, чуть ли не спецназ Кадырова. Я подумал: зачем развеивать слухи, пусть боятся, стал поддерживать легенду. Потом, мне всегда нравились песни Тимура Муцураева – это бард чеченский, воевал на стороне боевиков в первой кампании, поддерживал ичкерийцев. Тексты у него в основном на исламскую тему, но, если человек талантлив, я его уважаю вне зависимости от идеологии. Вот получалось так, что он вроде как про джихад пел и все в таком духе, но некоторые слова были близки и обычным русским солдатам. Я дважды за годы службы в армии ездил в командировки в Чечню, вторая кампания как раз шла, так у нас пацаны постоянно слушали Муцураева… Я к чему: для укропов это вообще вынос мозга…
– Так он нас для поддержания легенды и бороды заставил отрастить, – добавляет Воха, кивая на Моторолу: – Как-никак, они в бинокль наблюдают за нами, а с длинной бородой любого можно за чеченца принять.
– Для того чтобы полного соответствия добиться, – смеется полевой командир, – я ребят из своей группы, когда мы выходили кошмарить украинские блокпосты, перед выстрелом из РПГ, например, заставлял кричать «Аллах акбар!!!». Сначала пацаны неохотно это делали, но потом я назначил премиальные: выдавал особо голосистым дополнительный боекомплект. С боеприпасами дефицит, двадцать пятые ВОГи для подствольных гранатометов вообще на вес золота. А бойцы у нас не любят экономить, хлебом не корми дай пострелять. Ну а у меня, как у командира группы, дополнительные запасы есть.
– А сейчас почему Муцураева не ставишь? – спрашиваю.
– В штабе джихадить запретили, – не без сожаления констатирует Воха.
– «Джихадить»?
– Ну мы так свои диверсионные вылазки называли. Но теперь командование считает, что чувства верующих можем оскорбить, – расшифровывает слова Вохи командир, – так что намаз с Муцураевым под запретом. Да и вылазки тоже… Полностью переключились на оборону. Ну вот бороды брить нас никто не заставит. – Моторола окидывает подчиненных ехидным взглядом. Не у всех борода выглядит аккуратно, у кого-то она растет смешными клочками. Да и сам командир не может похвастаться густой «лопатой». Рыжий пух хаотично усеял его подбородок, но отступать Моторола не намерен: – Мы с ребятами из моего отряда поклялись друг другу, что побреемся, только когда война закончится. В день победы!
Местный завхоз собрал нам пакет с продуктами – для семьи, которая живет на нижней улице. Как выяснится чуть позже – прямо на линии огня. Грузимся в «аутлендер», Воха опять ведет джип замысловатыми зигзагами.
