Часть

Я сидел за столом в издательстве журнала и с тоской смотрел в окно. Утро только-только наступило, но уже было тепло и ярко светило солнце. Передо мной на столе высилась куча бумаг. Мне предстояло все это читать, не выпуская из виду ни одной строчки. Трудился я редактором. Писать самому мне не доверяли. Руководство отмахивалось, мол, молодой еще, всего 20.

В кабинет заглянула Лу.

— Том, ты все еще не принялся за чтение? – укоризненно посмотрела на меня и села на край стола.

— Думаешь, в такой день хочется работать? – я мечтательно посмотрел в окно. – Все отдыхают, у всех отпуск, один я тружусь как пчела с ужаленной задницей.

— В издательстве только пять человек в отпуск ушло.

— На их месте я бы свалил из этого чертового города куда подальше…

Я не успел продолжить. В помещение влетел Майкл Моррис, второй наш редактор-корректировщик. Майкл всегда вызывал у меня ухмылки. Он носил очки, прилизанные светлые волосы были полной противоположностью моим, торчащим во все стороны. Одевался он тоже специфично: белые рубашки, черные брюки. Тоже полная противоположность моему рэперскому стилю. В издательстве нас называли «самой колоритной парой» и тихо посмеивались.

— Вы слышали? Вчера опять кого-то убили, – поправляя очки, сказал Майкл, садясь за стол и отгораживаясь от нас с Лу кипой бумаг.

Я решил немного размяться, встал и вышел в коридор. Встав у окна, я задумался.

Вот уже три месяца город находился в страхе. После семи вечера улицы были пустынны. Транспорт почти не ездил, не считая общественный, но и на трамваях с троллейбусами никто особо не разъезжал по вечерам. Всему виной был маньяк-убийца, поселившийся в городе и убивший пропасть человек. Полиция сбилась с ног, ища его. Окрестили убийцу ласково и со вкусом – Торнадо. Почему именно Торнадо, мне толком никто не объяснил.

Я нервно теребил кончиком языка пирсинг в губе. Это меня успокаивало. На мое плечо легла чья-то рука.

— Да-да, Лу, я сейчас иду, – не отрываясь от окна, сказал я.

— Трюмпер, опять прохлаждаешься? – я повернулся. Это был герр Дуглас, директор журнала. Я вымученно улыбнулся.

— Я уже иду, просто мозги проветрить вышел.

— Ну-ну, мозги…. Зайди ко мне в кабинет после работы,– сказал Дуглас и, вразвалочку, ушел.

Я вернулся на свое рабочее место. Лу уже не было.

— А где…? – начал я.

— Ушла работать,– откликнулся Майкл, не отрываясь от чьей-то рукописи.

Я взял бумагу. Будущее беспросветно темнело и меркло. Еще и к Дугласу идти. Наверное, они узнали, кто разбил кексом окно в буфете. Сами виноваты, нечего такие каменно-твердые кексы продавать. Улыбнувшись, я принялся читать рукописи, изредка исправляя карандашом ошибки.

Когда я был маленький, мой отец пихал в меня классическую и научную литературу. Конечно, в 4 года понять Сократа для меня было сложновато. Зато в будущем по орфографии и пунктуации у меня никогда не было промахов. Я знал, как правильно писать. Просто знал, не прибегал ни к каким правилам.

Моих родителей убили два года назад, на уличной перестрелке. Я тогда еще учился издательскому делу в колледже. Похоронив родителей, я остался жить с теткой-экономкой в небольшом доме на краю Гамбурга. Других близких и родственников у меня не было. А, нет, была безумная прабабушка, но она скорее всего уже умерла.

Я взъерошил волосы на макушке, отложил рукописи и подпер щеку рукой. Майкл посмотрел на меня.

— Нет, Томас, эта профессия не для тебя, – он всегда называл меня «Томас». Не Том, не Томми, не «солнышко», как экономка Марта.

— Почему не для меня?

— Ты же и двух часов высидеть не можешь.

— У меня глаза болят, – я начал тереть кулаками глаза.

— Не три, занесешь инфекцию, – не упустил шанса поумничать Майкл.

Я закашлялся, вытащил из кармана ингалятор и сделал пару вдохов.

— Молчи лучше, иначе я тебя придушу, – прошипел я, убирая ингалятор. У меня была астма. Сколько я себя помню, она всегда проживала в моих легких. Но в этом были и свои плюсы. В школе я не подвергся курению и был один из всех одноклассников, который вел здоровый образ жизни. Относительно здоровый.

Майкл поцокал языком.

— Тебе бы уехать отсюда. На природу.

— Не дождешься, – я погрозил ему пальцем и спрятался за листом со статьей о наркомании.

На обеде я с Лу пошел в буфет. Фрау Пигги, буфетчица, была сегодня явно не в духе. Положив на тарелки пюре, она промокнула краем передника глаза.

— Что-то случилось? – спросил я, беря свою тарелку.

— Ох, ребятки, горе-то какое, – всхлипывая, говорила она.

— Расскажите подробней. Нам можно, мы не журналисты. Вот это чмо корректировщик, а я верстальщица, мы статей не пишем.

Я обиделся на чмо и дал ей подзатыльник.

— У моего брата был сын. И его сегодня рано утром убили, – начав рыдать, говорила фрау Пигги, утыкаясь лбом мне в плечо. Я почувствовал себя огромным псом, хозяйка которого вдруг завыла.

— Из-за чего его убили? – спросил я.

— Я не знаю. Он честно работал инкассатором, никогда не брал чужого, был просто святой мальчик.

— Из-за денег, – ударив кулаком по столешнице, сказала Лу.

— А деньги как раз и не тронули. Ни одного цента.

Я вздохнул.

— А кого подозревают?

— Это был Торнадо. Рядом с телом на кирпичной стене нашли спираль…. Ну, знаете.… Как циклон – сквозь рыдания пояснила Пигги.

Наконец-то до меня дошло. Убийца рядом со всеми своими жертвами рисовал спираль, похожую на циклон…. Торнадо…. Ну вот, все встало на свои места. Эта кличка как нельзя лучше характеризовала нового «друга» города.

Посочувствовав фрау Пигги, я позорно ретировался в туалет. Умывшись холодной водой, я попытался пригладить торчавшие волосы. Без толку.

Меня вот уже весь день не покидало чувство, что на меня кто-то смотрит. Кто-то невидимый, словно призрак. «Вот так и становятся шизиками» — подумал я, идя по коридору в кабинет директора.

Улыбнувшись и подмигнув секретарше, я вежливо постучался в дверь кабинета и вошел, дождавшись приглашения.

Мне нравился этот кабинет, обставленный с упаднической роскошью. Красивые тяжелые шторы с золотыми кистями, книжные полки со всевозможными книгами различных жанров, полки с цветами, оригинальная люстра. За столом сидел директор. Его голубые глаза внимательно смотрели на меня. Я стоял и смотрел на него. Через минуты две молчания он все же заговорил.