ПЛЯЖ

Главный пляж был конечно в городе. С центральной набережной по белым ступеням вниз и ноги приятно тонут в мягком теплом песке. Но за городом пушистый песок от множества камней и водорослей становился грубым и серым. Водоросли там были повсюду. Налипая, они громоздились вдоль берега черным валом и сухими клочьями, будто тушки мертвых сусликов, наполняли песок. Было очень неприятно, когда нога вдруг наступала на мягкий сгусток. Но не смотря на такое одичание, эта территория тоже называлась пляжем. Хотя правильнее было бы все грязные пески вокруг города именовать сухим болотом, среди которого растут чахлые кустарники и кочками вылазят повсюду острые камни. В отличии от аккуратного городского пляжа, эта узкая полоска, будто пятнистая змея, извиваясь, уползала далеко за горизонт. Песок полз туда, где уже почти безраздельно сливались небо и море. На далеком горизонте глаз едва мог различить темно-зеленую полоску. Сквозь воздушное мариво проступала пышность далекой ореховой рощи. Но, обросшая камнями и водорослями, песочная змея, огибая Высокий мыс, уползала еще дальше. Куда дальше текли эти пески в городе никто не знал. Некоторые утверждали, что если идти на север вдоль моря, то за Ореховой Рощей есть какой-то другой город. По рассказам этих людей выходило, что в том городе есть круглая мощенная площадь, с церковью высокая колокольня, здание муниципалитета, рынок, школа, тюрьма, с круглыми фонарями набережная и пляж. Но ведь и набережная, и мощенная площадь, и церковь с рынком, школой, тюрьмой и конечно пляж - все это было и в этом городе. Поэтому другие люди выражали сомнения в подобных заявлениях. Такие разговоры возникали обычно на рынке или на площади. Споря, горожане в конце концов, разделились на две партии. Партия "несомненных" верила в несомненное существование другого города. Партия "сомневающихся" считала, что их апоненты смешные фантазеры и никакого другого города на побережье нет. Споры дошли до той степени, что даже на городском пляже сторонники и противники отдыхали в разных его частях.

Была у города еще одна особенность. Ни в самом городе, ни в окрестностях никогда не было кладбища. Конечно, горожане, как все люди в свое время переселялись к предкам. В городе это выглядело так: собравшийся в путь, собирал с необходимым мешочек и пешком отправлялся в Ореховую Рощу. До городской стены его провожали родственники. Дальше человек шел сам. Путь пролегал вдоль моря по дикому пляжу. Ушедший скоро исчезал за большими камнями, а над разросшимися кустарниками с жутким криком поднимались черные птицы. По тучам птиц люди с городской стены смотрели, где теперь находится ушедший. Следы быстро заметал песочный ветер. Ветер за городом дул сильно. И это тоже была особенность, ведь внутри города было всегда тихо и светило солнце. Из Ореховой Рощи назад никто никогда не возвращался и поэтому горожане не знали что там с ушедшими происходит?

Свэр Корваль родился и всю жизнь прожил в этом городе. С раннего детства мальчик помнил, как его отец - Корваль младший с дедом Корвалем старым каждое утро выходили на большой черной шаланде в море. Уловы тунца всегда были хорошие. Когда дед Корваль ушел в Ореховую Рощу, в море с отцом стал выходить он. Потом за дедом ушел отец и Свэр Корваль уже со своим сыном Сургой стал ловить рыбу. Каждый новый год своей жизни Свэр начинал со смоления днища старой лодки. Всю зиму он чинил паруса, проверял крепость мачты, вместе с сыном плели сети, ковали крюки и готовили снасти. Море ждать не любило и к приходу тунца успеть надо было много чего сделать. Так шло время и вот уже сам Свэр состарился. Ему стало трудно смолить лодку, глаза не видели где надо латать парус и руки плохо держали мачту и якорный канат. Теперь все это хорошо делает с внуком Сурга.

А старый Свэр живет за площадью в своем доме. Просыпается он рано. Каждое утро старик заставляет сухое жилистое тело вставать, одеваться и выходить на улицу. В тяжелых рыбачьих башмаках и добела просоленной куртке он неспешно бредет через город. Маршрут старика всегда один. Он выходит из переулка, пересекает рыночную площадь, идет по набережной и по каменным ступеням спускается к пляжу. В предутренний час море похоже на тяжелое черное одеяло. Но вдруг чья-то рука срывает мертвенный покров и над ожившим морем раздается пронзительный крик первой чайки. Старику важно застать момент нового дня его жизни. Свэр останавливается и ждет, когда над светлеющим морем попловком всплывет не выспавшееся солнце. Ему кажется, что под этим раскаленным попловком глубоко ходит большая рыба! Нажива насажена на крюк, поплавок в ожидании. Игра моря, рыбы и поплавка занимает воображение Свэра.

- "Интересно.., - ухмыляясь, щурится на всплывшее солнце старик, - кто из них кого сегодня обманет"?

Но вот поплавок отрывается от воды. Вялые солнечные лучи путаются в сливочно-синих барашках ожившего моря. Старик трет лоб и ему начинает казаться, что солнце теперь похоже на его дырявый медный таз, который он уже давно собирается выбросить.

Пляж в ранние часы всегда пуст. Один лишь уборщик Сигвей уже работает. В руках у уборщика железные длиннозубые грабли. Грабли насажены на длинную деревянную палку. Ловко орудуя уродливой конструкцией, он выгребает из моря нагнавшие волнами за ночь водоросли. Сигвей худой, длинный как палка и немного придурковатый парень. Он единственный в городе, кто по своему слабоумию не принадлежит ни к одной из партий. Кажется что дурачка вообще ничего кроме водорослей не интересует. В городе издавна существует порядок, те матери у кого рождаются больные дети, должны уносить уродцев в Ореховую Рощу. Маленького Сигвея такая участь миновала, ведь он родился здоровым мальчишкой. В шесть лет Сигвей пас на диком пляже козу и, заглядевшись на море, подскользнулся и упал с Высокого Мыса. С тех пор он стал худеть, пока не высох до гладкой прямой оглобли. Его ноги походили на тонкие ножки кузнечика, а длинные руки в кистях были похожи на клешни гигантского краба. Все, кроме головы, у дурака развивалось непропорционально. Голова же вообще не росла. Стриженная с торчащими ушами, острым подбородком и тонкими белыми губами голова осталась такой же, какой была в шесть лет. Поэтому Сигвей был похож на переросшую на длинном стебле степную колючку.

Ко времени, когда на пляж приходил старый Свэр, дурачок обычно уже грузил на тележку собранные водоросли.

- Привет, Сигвей! - еще с набережной махал уборщику Свэр.

- И тебе, дядя Свэр, привет от большого краба! - радостно щерился желтыми зубами дурачок.

- Ну, как поживает сегодня наше море?- подходя к кромке воды, по привычке задавал один и тот же вопрос старик.

- Скажу тебе, дядя Свэр, по секрету.., - откладывал грабли, приближался к старику и будто заговорщик тихо говорил Сигвей, - наше море сегодня наредкость волосатое! Вон, гляди, сколько волосни я с него начесал!

- Да, много! Ты стараешься! - заглядывал в тележку и отходил прочь Свэр.

- Мне же к дождям надо успеть! - хватал снова грабли и кричал Свэру вслед дурачок, - их же еще высушить надо!

- Зачем..? - оглядывался старик.

- Как же! Я тогда смогу мамочке сладить отличную к зиме шубку!

Про шубку из водорослей, которую каждый год шил бедняга Сигвей, Свэр конечно знал, как знал это весь город. Свою историю дурачок не по одному разу уже рассказал буквально каждому. Тут можно отлично посмеяться, если бы ни одно обстоятельство. Дело в том, что родившая Сигвея мамаша Скорж, уже лет пять, как справадилась в Ореховую Рощу. Сам Сигвей ее больную на тележке туда свез.

Итак, помимо основной обязанности чистить городской пляж, у дурачка была еще другая работа. На своей тележке он отвозил в Ореховую Рощу тех из горожан, кто туда самостоятельно не мог отправиться. Родственники на носилках приносили человека под свод городских ворот. Там уже поджидал их Сигвей. Здесь они перекладывали принесённого в тележку, рядом клали мешочек с провизией и отсчитывали Сигвею пять монет. Сигвей брал монеты и отправлялся в путь. Лошадки у него не было. Поэтому, переломленный пополам дурачок впрягался сам и тележка, поскрипывая, выкатывалась из города. Медленно, по серому каменистому песку шагал Сигвей и за ним тащилась его старая тележка. Иногда колеса увязали в песке. Тогда Сигвей останавливался и, осмотрев тележку, стаскивал человека на землю. Затем, достав припасенную лопатку, Сигвей принимался отрывать утопшие колеса. Вытянув тележку из песочной трясины, он перетаскивал назад человека и тележка отправлялась дальше. Иногда они всю дорогу ехали молча; иногда, если пассажир был не против, Сигвей любил попеть; а чаще они просто болтали. Сигвей отсутствовал несколько дней.