– Или чарующий морозный звон застывшего под снегом соснового бора, – не удержалась Света.

– Я и говорю – наш человек, – кивнула кондуктор. – Очень многие, кстати, рвутся в Диспетчерскую Зимних Вьюг.

– А к вам меньше?

– Нет, конечно. Это я так…

– А почему вы говорите – Диспетчерские? Значит, есть ещё и Управление? Ну, общее?

– Ещё чего не хватало! – оскорбилась кондуктор. – Нет никакого управления, нечего нами управлять! Да и как вообще можно управлять душой или её порывом?

– Говорят – можно, – сказала Света из чистого упрямства. – А как вообще такое возможно? Сказка какая-то!

– А ты и вправду хочешь знать?

Света подумала.

– Н…нет, – сказала она неуверенно. – Не очень.

– Вот и ладушки.

Женщина встала, прошла к своему сиденью и открыла двери.

В салон вошла пара немолодых уже мужчин и встала на задней площадке.

– Проходите-проходите, – поторопила их кондуктор, проведя чекопечатающей машинкой у каждого над запястьем и выдав билет, – выход в переднюю дверь.

Трамвай дёрнулся, трогаясь и быстро набирая ход.

Ночная тишь за окном рядом со Светой вдруг сменилась отвесным горным склоном с ржавыми обрывками сухой травы. Сильный ветер снаружи подхватывал их, разлохмачивал и швырял высоко в распростёртую ширь к проступавшим, как в панорамной картине, чётко очерченным снежным пикам. Казалось, вагон мчится по гребню невидимой колоссальной волны, взметнувшейся в небо от подножья горного кряжа.

У Светы перехватило дух от восторга. Почудилось или нет: рядом промелькнули кабинки, как на колесе обозрения, в которых сидели смеющиеся люди. Но тут они снова въехали в сумеречную голубизну покрытого снегом озябшего озера и неторопливо двинулись по скованной морозом ледяной глади, дробя колёсам в искристые брызги звенящий лёд.

Те летели снизу вверх и, смешиваясь кристаллическими полотнищами, разворачивались взметнувшимися крыльями звёздной ночи с узором из вспыхивающих галактик.

– Как, по-твоему, – кондуктор, оказывается, вернулась и стояла рядом со Светой, – где им выходить?

– Откуда я знаю? – удивилась Света, невольно переводя взгляд на мужчин. Те устроились на переднем сиденье и зачарованно пялились в окно. У Светы возникло ощущение, что им и хочется сойти и, как говорится – «колется». – Хотя… – Она посмотрела наружу. – Может быть, здесь.

Стылость замерзшего озера сменилась зарождающимся тёплым утром небольшой улочки с островерхими двух- и трехэтажными домами, чьи первые этажи занимали кафе и магазинчики за широкими витринами. Кое-где из брандспойтов мыли серо-бежевую тротуарную плитку, но перед большей частью уже стояли легкие пластиковые столики и стулья, готовясь принять первых посетителей.

Света прислушалась к себе: что-то – убеждённость, знание, накатившее вдруг настроение – заставило сказать с полной уверенностью:

– Да. Здесь.

– А спрашивала, почему нам подходишь.

Кондуктор протянула Свете свой аппарат, не снимая, впрочем, его с кисти.

– Открывай двери. – Она ткнула пальцем в небольшую круглую кнопку сбоку.

Света послушно нажала.

Вагон остановился, открылись двери. Пассажиры вышли, кивками поблагодарив Свету и кондуктора.

– Понимаешь, – сказала женщина, когда колеса трамвая вновь застучали на стыках рельс, – некоторые не могут решиться, где им сойти. Или когда. Им и хочется сойти и боязно упустить то, что лежит за очередным поворотом. И наша, как раньше говорили, задача, помочь им в выборе. А это непросто. Да, непросто. Многие, собственно, большинство, не бывали практически нигде, кроме двух-трёх, в лучшем случае пяти-шести мест в целом мире. Я не имею в виду родные для каждого края, я как раз про дальние страны. И у каждого места своя прелесть для разного времени. А человеку хочется и всего и сразу. И в небо тянет, и посидеть хочется с любимой женщиной в обнимку у речного плёса. И нужно не обидеть человека, не погасить его душевный настрой, иначе – зачем он нужен, наш трамвай осени.

Ну, ничего себе! Свете стало боязно от такой ответственности. Она хотела вежливо отказаться, но спросила вместо этого:

– А как к вам устраиваться? И работать? И…

Кондуктор взмахнула рукой, обрывая словесный поток.

– Устраиваться никуда не надо: мы тебя видели, и я уже сказала – ты нам подходишь. Работаем мы не целый день и не только здесь. Я, например, воспитатель в детском садике. А кондуктором по настроению. Как и ты будешь.

– Это я понимаю, – сказала Света, хотя ничего не поняла. – А как с моей работой быть, ну, той, обычной, дизайнера, она мне нравится. И…

– Да никак. Работай, как работала. А у нас ты по настрою души, в любое время: минута там, эпоха здесь. Помнишь, с чего началось?

– Помню, – неуверенно пробормотала Света.

Женщина засмеялась.

– Ничего, обвыкнешься, примешь как должное. Все привыкают.

Света хотела ещё о многом спросить, но тут по старинке наружу открылась занавешенная изнутри тёмной шторкой дверца кабины вагоновожатой и наружу высунулась миловидное женское лицо под фирменной фуражкой. Фуражка была великовата и чуть съехала набок, придавая девушке залихватский вид.

– Здравствуйте, Света, – сказала она.

– Здравствуйте, – кивнула Света в ответ. – А откуда вы знаете, как меня зовут?

– Тоже мне – тайна, – фыркнула девушка. – Скажи, например, как меня зовут?

– Откуда я зна… Виктория?

– Вика. Предпочитаю. Вот видишь. Лучше скажи, что с твоим парнем делать. – Вика пальцами побарабанила по стеклу дверей.

– Каким ещё парнем? – Света посмотрела в окно. – Ой, Женька! Но он не мой парень! Просто старый друг.

– Это хорошо. – Вика хищно прищурилась, и Свете вдруг стало как-то беспокойно за этого холостяка. – Так, что – берём?

– Берём, – сказала кондуктор, тётя Настя, как видела теперь Света, и повернула ручку открывания дверей.

Внутрь ввалился Женя, пошатнулся, и чуть было не приложился носом о ступеньку.

– Дубль два, – прокомментировала тётя Настя, подхватывая парня за воротник куртки и многозначительно глядя на Свету. – Не твой, говоришь? А падаете в трамвай одинаково.

Вагон снова тронулся.

– Ёлки-моталки, совсем не подумала, – сказала вдруг тётя Настя, – давайте-ка высаживайтесь, молодые люди. А то парень твой сейчас объяснений потребует, а нам ещё несколько рейсов делать.

– Что за?.. – сердито начал Женя, выпрямившись.

– Скоро увидимся, – сказала тётя Настя Свете, не обращая на него внимания. – Держи, – она протянула ей свою машинку, – выбирай остановку.

Света приняла довольно увесистый аппарат, провела над Жениным запястьем и оторвала билет. Потом посмотрела наружу. Там клонился к закату жаркий день ранней осени над тихой речкой.

– У тебя плавки есть? – спросила она, выталкивая ошарашенного Женю наружу.

Тот промычал что-то неразборчивое.

«Ёлки-палки! – вспомнила Света. – У меня-то купальника точно нет! А, ладно, что-нибудь придумаем».

Троллейбус дежурных вьюг

Света с Викой шли и жаловались друг дружке.

На тётю Настю.

Старшая выгнала их из вагона до первого рейса, заменив другой бригадой и отправив в комнату отдыха при диспетчерской. Сама куда-то пропала, сказав, что ненадолго.

– Только переоденешься, – ворчала Света, – настроишься – и на тебе! Облом!

– Вот-вот, – вторила ей Вика, прыгая через рельсы, в несколько рядов тянущиеся по широкой площади у трёхэтажного длинного здания-ангара, – а я сегодня хотела по замёрзшему Байкалу прокатиться. Знаешь, как красиво? Лёд прозрачный-прозрачный…

– Знаю, – сказала Света. – И ветер, и холодина несусветная.

– Ну и что? А многим – нравится. И вообще, хоть зиму почувствовать, а то одно название, что зима. Ни снега, ни мороза.

– Это у нас, – Света вслед за Викой перебралась через рельсы и подошла к аккуратной кирпичной пристройке – помещению диспетчерской – рядом с закрытыми сейчас огромными железными воротами в ангар, одними из четырёх, – в Оймяконе, говорят, и снега хватает и морозов.