Дом старой Вохи стоял на окраине села, касаясь скатом крыши еловых веток. Покосившаяся хижина выглядела неприветливо и мрачно под стать своей хозяйке: говорили, Воха была одержима золотом пуще всякой страсти и даже похитила яйцо василиска, чтобы вылупившийся змей отыскивал для нее золото и серебро. Василиска, впрочем, никто никогда не видел. Кайо, сельский кузнец, когда бывал пьян, утверждал, что слышит, как старая Воха зовет своего питомца. 'Ладе, ладе, выйди ко мне', - звала колдунья, и вскоре василиск стал известен в округе как ладе Хаорте, золотоносная жила.

Никто так и не узнал, приносил ли змееныш ведьме что она хотела, а через два месяца мальчишки, состязаясь в храбрости, заглянули в окно ее дома и увидели, что старая Воха лежит на полу мертвая. Они рассказали об этом родителям, и еще до полудня все в деревне были уверены, что старуха случайно взглянула на своего любимца - и пала замертво. Дом ее сожгли в тот же вечер, чтобы не пустить дальше порога злую силу, поселившуюся в нем со смертью колдуньи. Пока хижина горела, ждали, что василиск покинет ее, спасаясь от огня, но из пламени так никто и не показался. Змееныш либо сгорел вместе с домом, либо покинул хозяйку еще раньше.

Почти месяц после этого по улице и в лесу ходили с опаской, прощупывая палками землю, но время шло, а от Хаорте не было ни слуху ни духу. Так о нем и забыли.

... В десятке верст от села, в одном из самых непроходимых уголков лесной чащи жил человек. Был он немолод, но и не то чтобы стар, а здоровья в нем хватило бы, чтобы завалить быка. Звали этого человека Сатрий Хадош. Двенадцать лет назад, скрывшись здесь от людского глаза, он собственными руками поставил дом и обнес его забором из крепких бревен. Жилище его находилось так глубоко в лесу, что никто из села не забредал сюда, а даже если заходил случайно, все одно не видел Хадошевой усадьбы. Чаща скрывала ее пуще тумана: деревья, обступившие дом, были ему самой прочной и самой надежной защитой. За много лет никто из деревенских так и не догадался, что в лесу, помимо зверья, обитает человек. А Хадош и радовался этому: невмоготу ему было казаться людям с тех пор, как он по злому навету зарубил красавицу-жену. С того дня невыносим для него сделался человеческий голос, и как ни просил князь Дариуш своего верного витязя остаться, Хадош не внял его уговорам. Вещей, которые он взял с собой, всего и было, что охотничий нож, топор и заговоренное копье, покрытое волшебными узорами. Это копье досталось Хадошу от деда, а тому - от его деда, и не один враг уже пал, пораженный его острием. Сила копья была такова, что если оно не убивало противника, то погружало его в глубокий сон, как только вонзалось в плоть, и спящего невозможно было разбудить, не извлекши наконечника из раны. На поле брани оно не раз спасало жизнь Хадошеву деду, и нерадивый внук надеялся, что так же верно оружие послужит и ему.

И копье служило вот уже двадцать лет, а рука не знала промаха. Всякий враг, будь то человек, лось или дикий кабан, валился замертво от его удара, и не было у Хадоша товарища более верного, чем это старинное, закаленное в крови оружие.

Нынче копью предстояло вновь понести непростую службу. С весны близ Хадошева жилища принялся бродить огромный бурый медведь, ломая заросли орешника и угрожающе ревя, словно провозглашая себя хозяином здешних мест. Медведь был в два раза крупнее Хадоша и так свиреп, что даже птицы, чуя его приближение, замолкали. Казалось, этого господина леса человеку не одолеть, но Хадош привык отвоевывать свой угол у диких зверей, поэтому, как сошел снег, начал готовиться к битве.

В один из первых дней нарождающегося лета верные товарищи: нож, топор и копье - были наточены до кинжальной остроты, а сам Хадош полон решимости расправиться со зверем, вздумавшим соперничать с ним за угодье.

Медведь приходил из неглубокой ложбины на юге: Хадош полагал, что там находилась его берлога, хотя ни разу не видел, чтобы зверь забирался в нее. Сегодня он, не особенно таясь, шел по направлению к лощине, с ножом и топором за поясом, с копьем в руке - истинный хозяин здешних мест, ровня бурому богатырю. Чем ближе, однако, Хадош подходил к лощине, тем тревожнее становилось у него на сердце, словно какая-то сила тянула его прочь от неглубокого оврага. Не желая поддаваться страху, он продолжил путь и достиг северного склона прежде, чем солнце поднялось в зенит. Остановившись близ высокой лиственницы, Хадош прислонился к стволу и оглядел лощину, пытаясь отыскать врага. Солнце заливало пологие скаты оврага золотым светом, пряный запах раннего лета стоял в воздухе, и вся эта благодатная тишь, радующаяся теплому дню, казалась неестественно молчаливой и зловещей. Будто неясное темное волшебство затаилось в сверкающей лощине, отравляя ее своим дыханием.

На какое-то время Хадош забыл о медведе и потому очень удивился, услышав угрожающий рев. Вслед за ревом раздался громкий треск сучьев, и, ломая могучими лапами крыжовник, на южный склон оврага выбрался лесной царь. Завидев на противоположном склоне Хадоша, медведь издал яростный рык и пошел на врага с неотвратимостью тарана. Хадош принял боевую стойку и выставил вперед острие копья, намереваясь пронзить медведя, как только тот бросится на него. Возможно, их битва и окончилась бы победой человека, если бы зловещая случайность не помешала им схватиться. На полсотни шагов ниже того места, где стоял Хадош, в траве послышался шорох. Покачиваясь, из зарослей репья и подорожника поднялась голова крупной черно-фиолетовой змеи. Морда ее была обращена к медведю, и потому Хадош видел только три выроста на голове с натянутой между ними чешуйчатой перепонкой. Медведь, замедлив свое неумолимое приближение, бросил взгляд на змею - и повалился наземь, не издав ни звука. Снова шорох - и змеиная голова скрылась под лопухом, будто испугавшись падения большого животного.

Хадош в мгновение ока спрятался за лиственницу, до побеления пальцев стискивая копье. Не в силах поверить в то, чему стал свидетелем, он вновь и вновь воскрешал в памяти очертания диковинной твари. Хадош мог поклясться, что никогда не видел ничего подобного наяву, но в бестиариях встречал существо, похожее на змею, увенчанную короной. Три чешуйчатых выроста с натянутой между ними перепонкой - венец змеиного царя. Взгляд василиска почитался смертельным для всякого, кто его встретит, и Хадош успел порадоваться, что змей, выползший посмотреть, что происходит, не обернулся к нему.

Он стоял за деревом еще долго, прислушиваясь к звукам, доносившимся из лощины. Некоторое время было тихо, затем раздался шорох, заставивший Хадоша подобраться, - но, очевидно, разбуженный змей удалялся от него прочь: звук становился все слабее, пока, наконец, не затих вовсе.

Переведя дух, Хадош осторожно выглянул из своего укрытия: медведь лежал там же, где и рухнул, - василиску подобная добыча была еще не по размеру. Змею, похоже, не исполнилось и года: Хадош помнил рисунок из бестиария, где василиск в десяток колец обвивал колонну величественного дворца. Повстречавшийся ему детеныш убил медведя случайно, потому как проглотить не мог. Очевидно, разбуженный, он пополз охотиться, и хорошо бы Хадошу убраться из лощины раньше, чем змей вернется. Подойдя к поверженному царю леса, Хадош взял его за передние лапы и взвалил на плечи. Мертвый зверь был так тяжел, что заставил человека едва не пополам согнуться под его весом. Однако и Хадош не жаловался на здоровье. Медленно и осторожно, часто останавливаясь и прислушиваясь, он поднялся по северному склону оврага и двинулся к своему жилищу.