Первым, что он увидел, была стена.

Невозможно сказать, близко или далеко она находилась. Серая однотонная поверхность без единой отличительной черты. Он не смог бы даже сказать, почему стена представлялась поверхностью, а не пустотой. И почему - не полом или потолком.

Направления смешались. Он смотрел вверх. Вниз. В какой-то момент ему показалось, что его поле зрения расширилось до полного круга. До шара. И продолжало расширяться. Стена взорвалась вокруг себя самой и рассыпалась вместе с его собственным зрением.

Потом вернулась. Снова стала серой вертикальной равниной.

На стене медленно проступили темные контуры. Расплывающиеся пятна, будто следы от влаги. Они росли, наплывали друг на друга, бледнели, исчезали. Извивались, меняя форму, пробуждая смутные ассоциации. Но прежде чем память отреагировала чем-то вразумительным, вернулся цвет. Пятна замигали, обретая синеву, изжелтую зелень, темный багрянец.

Новый взрыв.

С очередным возвращением стены - снова плоской, пустой, безразмерной - пришли звуки. Приглушенный вой, щелчки, потрескивание, мерный гул. Звуки смешивались в единое жужжащее крещендо, грохотали, гремели, пока не обратились в гром взрывной волны, и стена не рассыпалась в очередном взрыве.

Мысль о взрывной волне снова разбудила что-то в глубине памяти.

Голос с экрана запинается и дрожит, зачитывая строки, кажущиеся анонсом очередного скверного блокбастера. Изображение слегка покачивается вместе со сжимающей камеру рукой, плотно застроенная береговая линия наклоняется в такт качке невидимой глазу палубы. Далеко в глубине суши, за шеренгами блистающих стеклом и металлом небоскребов, предрассветное небо вдруг наливается светом, будто утреннюю дымку процарапали три огненных когтя. Три идеально прямых молнии соединяют небо и землю, бело-голубая заря озаряет вскипевшие облака. Над верхушками зданий вздымается туча, медленно растет, приближается. Крик на чужом языке - неразборчиво. Запись пропадает, уступая место неуверенно улыбающемуся лицу - будто обладатель его и сам до сих пор не уверен, что не участвует в каком-то грандиозном розыгрыше. И с этой улыбкой не вяжутся грозные слова, что он зачитывает.

Длинное, до горизонта, шоссе, так же до горизонта запруженное автомобилями. Виднеются несколько грузовиков, но основная масса пробки - легковушки и до отказа забитые людьми автобусы. Слева - лесополоса, испятнанная импровизированными стоянками, справа - насыпь железной дороги. Приближающийся поезд видно издалека, и одно за другим пятна лиц оборачиваются к нему. Состав идет навстречу еле ползущим машинам, груз на открытых платформах укутан брезентом, под которым угадываются угловатые обводы корпусов и длинные орудийные стволы. Поезд проносится мимо, и лица тотчас отворачиваются, словно боятся ненароком глянуть вслед поезду туда, откуда началось отчаянное черепашье бегство.

Широкая бетонная площадка, тут и там виднеются желтые палаточные навесы. Толпа - не сжавшаяся плотно, скорей, множество человеческих кучек, жмущихся к палаткам, к вмонтированным в бетон скамьям, к чемоданным пирамидкам. И странная для такого скопления людей тишина, все разговоры - полушепотом, словно среди тысяч людей ни один не решается заговорить громче, чем в полголоса. По-мартовски прозрачное небо время от времени перечеркивают инверсионные следы, и к ним, будто по команде, устремляются сотни взглядов.

И снова - выворачивающаяся из себя самой стена. Серая вспышка, смывающая образы, звуки и воспоминания.

А когда поверхность собралась снова - он понял, что смотрит вдоль длинной и пустой камеры с округлыми стенами серого цвета. Пустой, не считая нескольких углублений в дальнем ее конце и бесцветной массы рядом с ними.

Он попытался вдохнуть, перевести взгляд, повернуть голову. Не преуспел. Хотел дотронуться до лица, но рука не повиновалась точно так же.

Он закричал. И это ему удалось.

Бесцветная куча в дальнем конце помещения - в десяти метрах отсюда? - зашевелилась, разворачиваясь. Вскинула голову, повернув морду к источнику звука. Распрямилась, поднявшись на ноги. Сделала несколько шагов вперед.

На него почти в упор смотрел гоблин.

Наверно, где-нибудь в передаче про диких животных это смотрелось бы даже мило. Большие черные глаза, подергивающийся влажный нос, крупные стоящие торчком ушки - все, что нужно, чтобы сделаться звездой "Youtube" и виртуозно выпрашивать подачки у восторженных туристов. Морду гоблина покрывал короткий серый мех, при движении поблескивающий и словно бы даже ярко сверкающий под серым светом. Черная верхняя губа приподнялась, обнажив короткие желтые клыки.

Как и положено гоблинам, создание держалось сгорбившись, впрочем, непохоже, что ему это доставляло какие-то неудобства. Лобастая голова сидела низко, короткая шея переходила в покатые плечи. Мохнатый серый торс формой походил на человеческий, под шерстью бугрились внушительные мышцы. Туловище гоблина опиралось на короткие и толстые ноги, единственным предметом одежды на его теле была то ли короткая юбка, то ли просто кусок ткани, обмотанный вокруг талии, да несколько нитей из бисера, оплетенных вокруг запястий и шеи.

Непропорционально длинная в сравнении с приземистым туловищем рука уверенно держала длинное копье с черным поблескивающим наконечником.

Гоблин внимательно смотрел на него, черный нос подергивался. Серая пасть вновь осклабилась, обнажая зубы. Раздалось глухое ворчание.

- Ты... ты... - сумел он выдавить. Не узнавая свой голос. Ровный, странно высокий, нечеловеческий.

- Я-а, - только через несколько секунд он понял, что гоблин ответил, а не просто издал нечленораздельный звук. - Я. Видеть тебя. Странно, - существо проглатывало твердые согласные, будто перекатывало их во рту. - Но рада. Ты - помнить что?

- Ты... говоришь? - выдавил он чужим голосом.

- Я говоришь, - повторил гоблин. - Я помнить. Они говорить, ты - не помнишь... но хочу проверять. Ты... последнее помнишь? Что?

- Кто ты?

- Друг, - гоблин вновь оскалился, и на сей раз он догадался, что это была попытка улыбнуться. - Я - вопрос. Помнишь - что?

Он хотел было осмотреть камеру. Но глазные яблоки оставались такими же неподвижными, как и все тело. Морда гоблина и выглядящее очень острым копье занимали все поле зрения. В блестящем мехе вроде бы даже отражались смутные очертания - но разглядеть подробности не удавалось.

- Сортировочную. Мы ждали поезда на Оренбург. Кто-то пустил слух, что по уцелевшей ветке пустили дополнительный состав, - словно внутри рухнула плотина, и он говорил быстро, взахлеб. - Срочники не пускали к платформам, стреляли в воздух. В зале ожидания раздавали гуманитарку. Отдал паек какой-то женщине. Собирался дождь. Я зашел под навес. Услышал сирену, все заметались. Мы бежали к поездам. Рядом что-то грохотало, солдаты тоже куда-то бежали. Потом был грохот, поезда загорелись. Я бросился к вокзалу, он тоже горел. Дальше урывками. Помню, лежал на бетоне, было очень душно. Увидел в небе их машину, одну из тех, малых. Прикинулся мертвым. Дальше не помню, - он остановился.

Гоблин медленно покачал головой, по его шерсти прошла переливчатая волна. Очень человеческим жестом поднес ладонь ко лбу.

- Говорить Плохое сказать, сказать. Но я - проверить. Говорить Плохое - не говорить ложь, ич-чит-тл! - из пасти гоблина вырвался поток чирикающих щелчков-цоканья.

- Ты... - прервал он гоблина. - Ты - один из них?

Создание зашипело.

- Говорить Плохое? Нет, нет, нет. Я - друг. Ли-ча - человек - друг. Земля - Кья-Ал - друг. Приходить Говорить Плохое, ичивалла тиа... - гоблин вновь потер лоб. - Я - говорить смеяться ты? Понять - тяжело. Говорить - тяжело. Раньше легче. Ты видеть, слышать, понимать. Говорить раньше легче. Но они - страх, большой страх, - гоблин показал зубы. - Сказать - говорить так, мешать понимать. Я - знать ты говорить мало, и я понимать мало, не сказать! Большой страх Говорить Плохое, большой надежда!