– Член Синедриона (Тобин, Товур, чиновник Длани, чиновник Суда), предавший Единство, будет убит нами. В случае ошибочного вердикта мы обязуемся прилюдно совершить ирн'тэйр (самоубийство), перерезав себе горло.

– Мы чтим наши семьи и являем собой образец благонадежности для них, преумножаем их честь и славу, защищаем их.

– Наши родители, братья и сестры, предавшие Единство, будут убиты нами. Наши возлюбленные и дети наших выводков, предавшие Единство, будут убиты нами.

– Мы чтим наших товарищей и являем собой образец безоговорочной верности. Жизнь товарища превыше жизни нашей.

– Наш товарищ, предавший Единство, будет убит нами.

– Мы чтим мирных граждан Единства и являем собой гарант их политической и общественной безопасности. Жизнь мирного гражданина превыше нашей жизни.

– Мирный гражданин, предавший Единство, будет убит нами.

– В случае ошибочного вердикта, повлекшего за собой убийство невиновного, мы обязуемся впоследствии прилюдно совершить ирн'тэйр, перерезав себе горло.

У Рина Краусса был странный взгляд. Ева отметила это не при знакомстве с ним, а позже, уже насмотревшись в глаза других алопогонных – офицеров, наставников, своих соучеников, старших курсантов. Глаза многих казались ледяными. У Краусса взгляд был пронзительно тяжелый, но… теплый. Несмотря на ярко-голубой цвет радужек.

На Веспе у Евы была любимый учитель, точнее, учительница, по словесности, – молодая ла Áлъя: худая, легкая и знавшая столько, что дух захватывало. Смешливая и добродушная, с зелеными глазами. Трудно было не любить ее. Этот странный человек никак не мог ее заменить. Так Ева думала, когда Краусс показывал ей комнату, куда еще не вернулись с каникул соседки. И когда в конце того же дня принес стопку книг.

– Ты наверняка не могла нормально учиться. На Медузе, говорят, почти все неграмотные.

– Я грамотная! – возразила Ева.

Он засмеялся, хоть и немного недоверчиво.

– Не сомневаюсь. Поэтому я принес книги. История и кое-что по естественным наукам. Коротко и ясно. Это скорее… для тех, кто хочет освежить знания.

– Я освежу, – пообещала Ева. – И сдам все экзамены. Я постараюсь.

– Постарайся. Просто не провались, тут не требуется ничего сверхъестественного, умение выслеживать и убивать оценят больше. Набери проходной балл, и этого будет достаточно.

Он вздохнул и потер висок. Ева опять обратила внимание на седину среди его густых и пышных черных волос. А еще одна прядь была красной. Девочка потупилась, подумав вдруг, как ему достанется, если все откроется, и тихо сказала:

– Я благодарю. Что вы со мной носитесь, хотя я и…

Мужчина потрепал ее по плечу.

– Не думай. Это в прошлом. У всех есть прошлое, его не надо стыдиться.

Теперь вздохнула Ева. Она чуть было не проболталась, что она веспианка. Но история-отмычка вышла лучше, чем она сама ожидала.

Сопровождающий офицер попрощался. Глядя на город, увитый светящимися цветами сикинарáи, она глубоко задумалась.

– Мы уважаем науку как двигатель прогресса Единства.

– Мы уважаем историю как сокровищницу мудрости Единства.

– Всякое новое знание и умение преумножает нашу силу.

– Всякое знание о прошлом преумножает нашу мудрость.

– Всякая тайна, доверенная нам, не уйдет дальше нас.

– Всякая тайна, несущая опасность для Единства, станет достоянием Вышестоящего.

– Всякое преступление, совершенное против Единства и несущее ему угрозу, не имеет срока давности.

Да, Сопровождающий офицер Рин Краусс был странным. Еще более странной казалась его личная комната, где он вечерами собирал юных курсантов и курсанток, которым покровительствовал. На самом деле, странной в обстановке была всего одна деталь, но почему-то она пугала Еву.

Вдоль стен по-военному пустого помещения, огибая его, шла длинная серебристая тропа. По тропе все время, как заведенный, ездил игрушечный Зверь. Звереныш, как звал его Краусс. Поезд пускал облачка дыма, иногда надсадно гудел. Его тело состояло из шести вагонов. Колеса были черные.

Тропа шла плавной спиралью, в несколько ярусов, последний находился под самым потолком. Звереныш то спускался, то поднимался, петлял, меняя направление. Иногда Еве казалось, он отчаянно пытается сойти, но ведь настоящие Звери троп никогда не покидали. А еще иногда Ева задавала себе вопрос: останавливается ли звереныш хотя бы ночью, когда Краусс засыпает на жесткой узкой кровати?

Ева ничего не спрашивала. Оказалось, не спрашивали и другие соседки, две из которых тоже входили в число офицерских любимиц. Шпринг по имени Нэсса однажды сказала шепотом:

– Краусс сумасшедший. Говорят, он травил Зверя в Пятом регионе и случайно заглянул ему в глаза.

Нэсса вообще знала много «красных» историй: она была алопогонной в шестом поколении, чем невероятно гордилась. Так что у Евы не было повода не верить ей, тем более, Краусс и ей казался немного…

Впрочем, подобрать определение было не так просто. Вопреки собственным мыслям, от одиночества, тоски или глупости, Ева привязалась к этому человеку, который вел в Акра Монтара военную историю. Он был умным. Умел метко отвечать на любые дурацкие остроты учеников – особенно богатых. А без этого не обходится ни в одной школе. И, вне всякого сомнения, Краусс отлично знал свой предмет, и Ева всегда это ценила. Так же, как и умение преподавателя остаться человеком за пределами класса.

Ему это удавалось. Вечерами, собирая курсантов от десяти до шестнадцати юнтанов, он зажигал старые круглые фонарики вместо электрического света. Они так нагревались, что над ними варили черножар. А еще вечером от Краусса можно было услышать то, о чем не упоминают до Выпуска. Его истории не только будоражили ум, они по-настоящему захватывали. Краусс был хорошим рассказчиком. Наверное, он мог бы писать книги. Иногда, тихонько сидя прямо на полу и слушая, Ева задавалась вопросом, что сказал бы этот человек, попади к нему в руки какая-нибудь ее тетрадка?…

…Всего одна ошибка. Одна ошибка – и мир вспыхнул. И никто уже не смог этого остановить.

Вы знаете. Когда, устав от межсоюзных раздоров, тобины заложили основы Великого Единства, им не было легко. Не все уживались, не все уважали друг друга. У нас были разные традиции, разные герои, разное выражение любви, разная пища. Потребовалось много усилий, чтобы искоренить то, что тянуло назад. Такого было много. Ну хотя бы, например… знаете, в некоторых родах считали, что мертвец заслуживает памяти. Люди устраивали трупам постели в ящиках, землю загромождали табличками с именами. Сквозь таблички ничего не прорастало… можете вообразить? Да. Вы правильно смеетесь, некоторые древние люди плохо понимали круг жизни.

Но одно непреложно. Мы все – остроухие, чешуйчатые, щетинистые, косматые и гладкокожие – были вправе зваться людьми. Объединившись, мы возвысили это право и построили мир, где каждый мог рассчитывать на уважение и поддержку. Так живем. Так жили. Всегда, кроме тех юнтанов.

Резня началась из-за ошибки одного человека. Выдвинувшего нелепую теорию о… неравенстве. Впрочем, эту историю вы все знаете. Знаете… но, наверное, не представляете, во что это переросло.

А вы посмотрите. Посмотрите. Как, едва получив повод возвыситься над собратьями, недостойные глупцы стали делать это. Как на Веспе вспыхнули пожары. И не только.

…Город киримо не заплатил подземной колонии лавиби, с которой у него был договор на покупку тáби. Те в ответ – когда оплата была просрочена окончательно – отдали киримо гниль вместо хороших плодов. Голодные обозленные горожане решили не проводить переговоры, а просто взорвали входы в барсучьи шахты и пустили туда воду из резервуаров.