Когда взорвалась первая бомба, взрыв произошел словно у меня в голове. Я едва заметил фонтан голубой воды впереди.
Мы кружили и наблюдали. Вода падала обратно на ужасную рану. От нее волны лениво бежали к берегу. Казалось, что там, куда упали заряды, начиненные смертью, сверкнула вспышка, но если и так, то что-то в озере стерло ее следы, вымыло токсины, исцелило Организм и смягчило последствия атаки.
— Куда еще, Оуэн? — неумолимо потребовал Льюис, и я понял, что мое испытание только началось.
Во мне росло отчаяние. Сколько еще я смогу выносить это? Рано или поздно мы найдем уязвимое место, и это беспомощное существо под нами умрет в невообразимой агонии, — невообразимой для всех, кроме меня.
— Попробуйте там, — указывая наугад, сказал я, видя, как дрожит моя вытянутая рука.
Я сжал пальцы в кулак, чтобы прекратить дрожь.
Я потом не мог вспомнить, сколько еще это продолжалось. Наступает момент, когда плоть и кровь больше не могут записывать информацию и, к счастью, я достиг этой точки довольно быстро. К этому времени я знал, что конец все равно наступит, вне зависимости, насколько я оттяну его. Я сделал все, что мог человек, но этого оказалось недостаточно. Мы с озером были оба беспомощны, и я знал, — меня это успокаивало, — что умрем мы вместе.
МЫ СОВЕРШАЛИ круг за кругом над содрогающейся поверхностью голубого озера. Падал заряд за зарядом, падал, расплескивал воду, исчезал и разрывался взметающимся фонтаном. От берега до берега озеро тревожили волны от ужасных ран. Иногда яд, что несли бомбы, смывался и растворялся, но чем дольше это продолжалось, тем больше и больше зарядов рассеивали огромные круги инфекции, оставляющие на воде радужные следы.
Ядовито-желтые воды у берега пересекались с темно-красными волнами, бегущими из центра. Синюшный цвет смешивался с цветом крови, и озеро содрогалось не меньше, чем я, но мне приходилось делать это скрытно. Приходилось.
По крайней мере, не я открыл сердце озера. Это случилось по чистой случайности. Такое должно было произойти рано или поздно, и вот этот час настал.
Глубоко под скалами, темная голубая пещера, которую я никогда не видел, была начисто развалена вспышкой белого огня. И то, что в ней лежало, постигла та же участь. Оно было ослеплено и повержено силой взрыва и быстрым, свирепым нападением болезней, которые не смогло победить.
Вначале мы увидели мрачную тень, резко раскручивающуюся под скалами. Она извивалась, словно гигантский змей, Змей Мидгарда, державший в своих кольцах весь мир. Судорожно он выбрался из рушащейся пещеры и лопнул в ужасной серии спазмов, заставивших озеро вскипеть вокруг него.
Люди рядом со мной ликующе закричали. Если бы я мог, то убил бы их всех. Но теперь это было бесполезно. У меня пропало даже желание возмездия. Когда умирает основной инстинкт человека, он в некоторой степени перестает быть человеком.
Вода под нами пенилась и кипела. Мы потеряли из виду то, что в предсмертной агонии металось в озере. Я знал это, но не мог смотреть или думать. Я не выполнил возложенную на меня задачу и теперь был готов к смерти вместе с моим гибнущим хозяином.
Очень смутно я слышал, как Льюис отдал приказ продолжать бомбить зону до тех пор, пока все остатки умершего в озере существа не будут стерты в порошок. Это уже не имело никакого значения. Как и все остальное.
Я был роботом, выполняющим движения человека, пока не выбрался из вертолета и взял из шкафа для документов маленький револьвер, который держал там. В некотором смысле я завидовал Дэвидсону. По крайней мере, он умер с какой-то целью, доверив мне не дать его жертве пропасть зря.
Я подвел и его. Подвел себя.
Мне больше незачем было жить. Я приставил дуло револьвера к своей голове.
И затем... и затем я понял, что не могу спустить курок! Что-то остановило меня, какая-то команда из глубин подсознания. Поскольку за мгновение отчаянной надежды, логика попыталась сказать мне, что все это являлось ошибкой, что, в конце концов, нигде не было прописано изменение, превратившее меня из человека в инструмент, подчиняющийся кому-то другому.
Неужели это самосохранение остановило мою руку? Если да, то, значит, теперь я сам себе хозяин. Нет, — это было не самосохранение. В следующую секунду я понял, и, на одно неизмеримое мгновение, надежда, которую я так быстро начал питать, промелькнула и исчезла, а меня захлестнула огромная волна чужой воли. Оно было живо. Оно лежало в глубине подземных вод, похороненное, ждущее, зависящее от меня, приказавшее остановится руке, которая уничтожила бы его вместе со мной. Я должен жить. Я должен служить ему.
Огромная волна болезненного разочарования смыла те уровни сознания, где живет человеческая логика. Если бы я только спустил курок секундой раньше, до того, как пришла эта команда!
Но теперь слишком поздно. Теперь в моем сознании накапливалась теплая, уверенная хитрость, приходившая из далекого источника приказов. Он мог подождать. Я мог подождать. Я мог вербовать других там, где угодно, и создавать армию себе подобных, пока наши ряды не станут достаточно сильны.
Я не подвел его окончательно, но, пока не выполню свой долг, я должен подчиняться. Подчинение станет удовольствием и радостью, как пообещал коварный голос. Добросовестный и верный слуга, сказал он, работай на мое королевство на Земле, и твоя награда будет выше всех ожиданий.
Я встал и снова убрал револьвер в шкаф. Обернувшись, я заметил в зеркале на стене свое отражение и остановился, всматриваясь в собственные глаза.
А потом улыбнулся...
Atomic! (Thrilling Wonder Stories, 1947 № 8), пер. Андрей Бурцев и Игорь Фудим.
