Литмир - Электронная Библиотека

Для старца молитва, будучи вселенским и всеобъемлющим актом — в пространстве и во времени, достигала своей кульминации в совершении Божественной Литургии, ради которой все совершалось и которая являлась средоточием всего дня и источником живой силы для него. «Литургическая молитва с частым причащением — полнота. Правда, для этого необходимо ее жить и разуметь. Тогда откроется, что Литургия объемлет собою всю жизнь нашу; в ней заключены все планы нашего бытия в его обращенности к Богу. Литургия, если только она живется всем нашим существом, дает нам жить ее как воистину Божественный Акт, вмещающий не только весь этот видимый мир, но и выходящий безмерно за его пределы».[3] Как литургическое священнодействие, его молитва всецело была обращена ко Христу-Спасителю, и через Него к Отцу и Духу Святому. Она непрестанно вдохновлялась видением великого дела спасения мира во Христе, обнимая все бытие — и Божественное и человеческое — в акте жертвенной христоподобной любви. Молитву старца Софрония характеризует то, что она неразрывно связана с его боговидением, с его глубоким и ясным догматическим сознанием. Именно такая молитва есть истинное богословие, по его любимому выражению, как «состояние нашего духа, непосредственно созерцающего небесную действительность, и содержание нашей молитвы», в которой открываются тайны путей ко спасению. Самый яркий и дивный пример тому он усматривал в Евангелии от Иоанна. Поэтому старец безмерно любил молитвы Пятидесятницы, Богородичные Догматики, но особенно Анафору Литургии Василия Великого, на которую он часто ссылался, как на самый совершенный образец того состояния, когда созерцание прелагается в молитвенную форму, которая постоянно питала его собственную молитву.

В молитве, приносимой в подобающем духе, старец видел акт вечной ценности, и поэтому он переживал каждое молитвенное действие как новое событие. Мы можем забыть, что мы молились, и о чем молились, но энергия молитвы пребывает в Боге и совосстанет с нами в день воскресения.

Он также говорил, что «молитва действует медленно и благородно». Ее действие может быть моментальным, но оно также может произойти через пять, десять, или двадцать лет после того, как помолился человек, ведь ни один молитвенный вздох не пропадает пред Богом. Так он видел, например, во всемирном и любовном почитании в наши дни преп. Серафима Саровского плод его покаянного подвига на камне, доселе тайно действующего в мире. Прежде всего, он часто указывал на непрекращающееся действие Гефсиманского моления Господа нашего Иисуса Христа, на Его живое и животворящее присутствие в бытии мира с тех пор, как оно было принесено и, как Свет Любви Божественной, стало содержанием славословия небесных сил и неотъемлемым и спасительным достоянием всех сынов Адама.

Большинство публикуемых в книге молитв было написано во время пребывания старца в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, где он поселился по возвращении с Афона и жил с 1946 по 1959 год. Многие из них — простые наброски, поскольку старец никогда не имел времени, ни свободы обрабатывать и отредактировать их: «Все, что я написал — я всегда писал где-то в поезде, на краю стола, в полночь, полубольной. У меня никогда не было подходящих условий для такой работы». Однако про ту пору старец говорил, что у него было такое вдохновение, что молитвы сами выливались на бумагу. С одной стороны, в силу того, что сразу после Афонской пустыни он находился тогда в исключительно благоприятном духовном состоянии «бесстрастия», и быть может еще потому, что тот период был для него чрезвычайно тяжким и полным разных скорбей и испытаний: крайняя нищета, немощь и болезнь телесная, и многое другое, — удручали его. Во многих его молитвах слышны отголоски тех острых терзаний, которые, несомненно, углубляли его крик к Богу: «Тонкая ткань сердца моего болезненно раздирается, и изнемогает душа моя во еже тещи вслед стопам Твоим... Помяни болезни наша и скорби, труды и злострадания, и по множеству скорбей и воздыханий наших, умножи милость Твою на нас...»

Для старца молитва была лишь иным названием ТВОРЧЕСТВА. Как действие Духа Святого, «Жизни Подателя», в сердце, она стремилась животворить весь окружающий мир, предавая всякому обстоятельству вечное вселенское измерение. Старец обладал редкой и поразительной творческой силой, которая выражалась во всех областях жизни — как духовной, так и практической, вплоть до мелочей. Строил ли он храм или монастырь, писал ли он книги, молитвы или иконы, и, прежде всего, утешая и наставляя души человеческие, он стремился создать нечто новое, соответствующее его ясному богословскому видению целостности бытия. Ввиду этого существует удивительно гармоничное соотношение между всеми его произведениями: литургическими, иконописными и писательскими, где чувствуется один и тот же дух, но в разных формах. Старец любил сравнивать молитвенную жизнь с водой: то тихо, бесшумно текущей, то внезапно бушующей, то опять зеркально спокойной и отражающей небесный свет. Как живая вода, его молитва подвергалась бесконечным вариациям, следуя вдохновению его духа. Этим можно объяснить наличие разных вариантов одной и той же молитвы. Даже Иисусову молитву старец любил разнообразить, вставляя то или иное слово, чтобы придать ей больший объем: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Сыне Отечь, вземляй грех мира, помилуй нас... Господи Иисусе Христе, седяй одесную Отца, помилуй нас и мир Твой... Господи Иисусе Христе, милостив буди нам, грешным».

Другой выразительный пример этой молитвенной свободы можно видеть в том, как в последнее время своей жизни, сокрушенный угасанием веры в сердцах людей во всем мире, старец читал Трисвятое так: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный и ВЕРНЫЙ, помилуй нас». Однако здесь следует отметить, что этот свободный творческий процесс всегда происходил у отца Софрония в рамках предания Православной Церкви. Старец дорожил ее дивным литургическим богатством, многие тексты которого он знал наизусть, но он также говорил, что в наше время нужно писать новые молитвы, так как «Требник» уже не покрывает всех нужд нашей эпохи. Составляя новые молитвы, он заботился о том, чтобы оживить, возобновить притупившееся от постоянного повторения чувство молящихся. Так, например, были написаны им «Пятерицы» литургических молитв для приготовления ко Причащению, по схеме, найденной у преп. Симеона Нового Богослова. Вот как он сам пишет о них:

«Мысль вовлечь в более тесное участие народ в совершаемое (литургическое) таинство несомненно правильна. Я лично нашел полезным совершить это несколько иным образом. А именно, в том месте, где обычно принято читать дополнительные молитвы или прошения на Литургии, то есть после Евангелия, я стал добавлять некоторые прошения и затем молитву, приготавливающие к таинству, чтобы помочь предстоящим перед самым важным моментом Литургического канона собраться и внутрь себя, и воедино с иереем. Посылаю тебе эти тексты. У меня пока их пять. Каждый из них я читаю целиком на Литургии, меняя последовательность, чтобы разнообразить несколько. Дело в том, что если ограничиться одним текстом, строго фиксированным, тогда пришлось бы или очень удлинять его, или лишиться многих слов, которые, в общем, желательны. Даже у нас, в нашей маленькой церковке, приходится считаться со временем. Обычно наша Литургия занимает два с половиной часа... Я позволил себе ввести эти молитвы, которые, как ты видишь, составлены из текстов других литургических молитв, тайных и нетайных, с тем, чтобы оживить внимание, притупляющееся иногда от повторения одной и той же формулы. Есть у меня и другие молитвы, за усопших, за больных, и проч.»[4]

Старец очень бережно и благоговейно относился к слову, так как он глубоко ощущал творческую силу всякого молитвенного действия, совершаемого с должным вниманием и напряжением. Он сам до конца жизни старался произносить всякое слово четко и ясно, с полным сознанием того, что говорится. Он настаивал, чтобы никогда не упускали из виду бытийного измерения молитвы, обращенной к Единому, воистину Сущему Богу, и не сводили ее к простому вычитыванию, поскольку критерием истинности молитвы является болезнь сердца, и плач, указывающий на то, что молитва наша достигла своей цели. Этот священный и страшный характер всякого молитвенного призывания особенно чувствовался, когда он читал Иисусову молитву.

2
{"b":"587309","o":1}