Девятого августа 1945 года, через два дня после варварского уничтожения Хиросимы, американский самолет сбросил атомную бомбу на Нагасаки. Так был совершен еще один акт бессмысленной жестокости, в котором не было никакой военной необходимости.

В огне адского взрыва погибли 73 000 человек. Этого могло бы не произойти, если бы летчики, направляемые рукой Пентагона, задумались над тем, что и они будут в ответе за соучастие в новом массовом убийстве.

С тех пор мировую общественность волнует проблема личной ответственности «простого солдата», сидящего у пульта ракетной установки или за штурвалом атомного бомбардировщика, причем в последние годы эта проблема стала особенно острой. И это вполне понятно. В наше время, когда американский империализм готовит самое страшное преступление перед человечеством — мировую термоядерную войну, при теперешнем уровне развития военной техники даже любая случайность может быть чревата непоправимыми последствиями. Н.С. Хрущев предупреждал с трибуны XXII съезда КПСС: «Достаточно, чтобы сдали нервы у какого-либо военного типа, дежурящего где-то на Западе у «кнопки», и могут произойти события, которые навлекут немало бед на народы всего мира».

Вместе с передовым человечеством пристально следят за происками врагов мира литераторы многих стран. Сопоставляя антивоенные произведения, созданные в разные годы и разными авторами, мы видим, какие видоизменения претерпевает психология рядового исполнителя политики атомного шантажа. Американские летчики из рассказа Василия Гроссмана «Шестое августа» преспокойно рассуждают перед полетом на Хиросиму о том, что техника освобождает от моральной ответственности. Они убеждены, что отвечает не тот, кто стреляет.

Несколько иначе чувствуют себя пилоты американских атомных бомбардировщиков из повести «Скорпионы» молодого польского писателя Мацея Патковского, которая предлагается вниманию советского читателя.

Эти летчики уже не тешат себя, подобно «героям Хиросимы», иллюзиями безответственности. И даже не надеются на загробную жизнь. Майор Герберт — центральный персонаж книги — говорит об этом в кругу своих товарищей с горьким сарказмом: «Рай для нормальных людей, а мы возим «мандарины».

Время действия повести «Скорпионы» — наши дни, и персонажи ее, по вполне понятным причинам, «умудреннее», чем их коллеги в 1945 году. Между ними не только два города, сметенные с лица земли атомным смерчем, сотни тысяч убитых, сгоревших заживо и пораженных радиоактивным излучением. Они не могут не считаться с мировым общественным мнением, решительно осуждающим агрессивные планы американской военщины.

У атомных пилотов явно сдают нервы. Недаром участились аварии и случаи помешательства. С большой реалистической силой написан эпизод, в котором офицеры за стаканом рома подводят печальные итоги: сначала разбился Франк, потом Шредер не вернулся на базу, за ним Майковский упал в море. Ханке и Ленцер сгорели прямо на старте. Еще трое угодили в дом умалишенных. Кто-то вспоминает, как извлекали из самолета обезумевшего Портера: санитары выволакивали его за волосы и заталкивали ногами в карету. От одного этого зрелища можно было спятить.

Все хотят вырваться с базы, перейти в гражданскую авиацию, быть подальше от «мандаринов». Таковы заветные мечты и кадровых офицеров, и Герберта, выходца из Европы, человека в общем-то случайного в армии — бывшего авиаконструктора, попавшего в ловко расставленные сети Пентагона. Предысторию Герберта мы узнаем из его воспоминаний. Он охотно обращается к прошлому — своему единственному достоянию. Ведь у пилотов проклятой базы нет ни будущего, ни настоящего. Ими безнадежно утрачена связь с землей, ощущение которой всегда окрыляло летчиков.

Ярко, публицистически страстно изображает Мацей Патковский трагедию людей, прикованных к американской военной машине. Герберт, ненавидящий войну, которая отняла у него мать и отца, и мечтавший посвятить себя мирному творческому труду, чуть не становится виновником чудовищной катастрофы. Он осознает свою вину перед человечеством и проклинает тех, кто превратил его в атомного скорпиона.

Бунтующий, гневный молодой человек, эдакое капризное дитя атомной эпохи, стал сейчас модным персонажем буржуазной литературы. Но если «бунт» в сочинениях подавляющего большинства различных битников и «сердитых молодых людей» от литературы, собственно, безобидное абстрактное словоборчество, то протест Герберта психологически оправдан и придает повести «Скорпионы» социальную остроту. Гнев Мацея Патковского имеет вполне конкретный адрес. В этом одно из коренных отличий социалистического гуманизма от всякого рода псевдогуманных поделок Запада.

Интерес Мацея Патковского к антивоенной тематике не случаен. Дело тут не только в верности благородным традициям польской литературы, многие представители которой внесли ощутимый творческий вклад в борьбу за мир, но и в самой биографии писателя. Патковский принадлежит к тому поколению поляков, чье детство было растоптано гитлеровской оккупацией. В юности он видел зарево напалмовых пожаров, отраженное в глазах корейских сирот, нашедших убежище на польской земле. Наконец, древний Вроцлав, где живет писатель, все чаще упоминается в подстрекательских речах боннских реваншистов, этой основной ударной силы НАТО. Словом, у Мацея Патковского достаточно поводов ненавидеть войну!

Вот почему, будучи юристом по образованию, он избрал темой своей магистерской диссертации антиправовую сущность ядерной войны. Поэтому и первая повесть Мацея Патковского «Скорпионы» посвящена разоблачению провокационных полетов американских бомбардировщиков с оружием массового уничтожения на борту.

Кроме «Скорпионов», Патковским написаны еще две повести — «Гармоника» и «Юг», рассказывающие о жизни польской молодежи. Произведения его популярны и за пределами Народной Польши. Они переводились на русский, украинский, немецкий (ГДР) и итальянский языки. Сейчас молодой писатель работает над книгой о Советском Союзе, где он побывал дважды. Мацей Патковский принадлежит к тем литераторам, творческий принцип которых — верность актуальной, современной теме.

По сообщениям американской печати, недавно один из участников варварского уничтожения японских городов, майор Клод Изерли, заявил, что человек должен нести ответственность за свои поступки, а попытки прикрыться полученным приказом напоминают доводы Эйхмана. Признания реально существующего американского майора Изерли сродни тому, что пережил майор Герберт из повести «Скорпионы», осознавший свое преступление и вынесший себе приговор от имени народов всего мира.

М. Игнатов

Герберт допил вторую чашку кофе и отодвинул поднос. Потом достал из планшетки маленький конверт и визитную карточку.

«Приходи завтра вечером в «Новые астры», — написал он. — Обязательно. Это очень важно».

Подозвав кельнершу, он расплатился и вручил ей конверт.

— Передайте, пожалуйста, не позже завтрашнего утра.

— Не беспокойтесь, господин майор.

Он посмотрел вслед пухленькой кельнерше, перекинул планшетку через плечо и вышел из офицерской столовой.

Маленькая базарная площадь уже опустела, хотя только начинало смеркаться, Кельнеры в белых кителях вносили в бары плетеные кресла и свертывали маркизы. Из узкой улочки вынырнула машина и хлестнула пенистыми струями воды по остывающим камням мостовой. Грязные потоки смывали в водосточные канавы накопившуюся за день пыль. Дрожащие огни реклам танцевали над витринами магазинов. Даже они потеряли свою яркость под толстым слоем пыли, которая оседала на городок с нависшего над ним угрюмого каменного плоскогорья, изрезанного глубокими оврагами. Плоскогорье, дышащее зноем и гарью сожженных солнцем трав, оттеснило городок на самый край склона, подошва которого уходила в воду залива.