Колбасьев Сергей Адамович
Салажонок
Hoaxer: "Салажонок" - повесть, написанная как бы для детей, на самом деле попытка Колбасьева объясниться: зачем он пошёл на службу к большевикам. Безенцов и Сейберт, как два варианта. На мой взгляд, Колбасьев пришёл к тому же решению, что и позже Леонид Соболев (относительно продолжения "Капитального ремонта") - правду не напишешь, а врать неохота. Концовка "Салажонка" пришита красными нитками, вроде рукава.
Глава первая
Васькино полупальто, когда-то защитного цвета, от жирных пятен и прочей грязи стало почти черным. Из многочисленных его дыр клочьями лезла бурая вата, и рукава его, дважды подвернутые, все же были длинны. Все это, однако, Ваську не смущало. Его щегольство имело особый характер - он носил за веревочным поясом две разряженные ручные гранаты. Из сказанного совершенно ясно, что Ваське было шестнадцать лет, что он был партизаном и что рассказ этот начинается в тысяча девятьсот двадцатом году.
О Васькином происхождении и судьбе много говорить не приходится, - они были самыми обыкновенными. Отец, харьковский железнодорожник, пропал во время немецкой войны; мать, уборщица в эпидемических бараках, два года спустя умерла от сыпняка. Ни сестер, ни братьев у Васьки не было. Он сел в поезд и поехал к родным в деревню, но до него по тем местам прошли петлюровцы, и ни деревни, ни родных он не нашел. Зато его нашел партизанский отряд Чигиря. Чигирь был толстым и хладнокровным пастухом. Он отлично умел спускать под откос белые поезда и не без успеха громил неприятельские обозы. Он одновременно с Махно изобрел пулеметы на тачанках и снабжал свои боевые колесницы соответствующими надписями: впереди - "Черта лысого уйдешь" и сзади - "На-кась, выкуси". Кормили в его отряде превосходно.
Лето и зиму Васька провоевал в должности разведчика, подручного при пулемете, помощника кашевара и вообще партизана широкой специальности. К весне белый тыл ушел в Крым, в бутылку, куда залез последний генерал - Врангель. Дело партизанщины окончилось, но охота партизанить осталась. Чигирь решил переметнуться к белым, и переметнулся бы, если бы его ближайший друг и помощник, кузнец Сашка Дрягалов, вовремя его не пристрелил. Постреляв еще немного, Дрягалов отвел отряд разоружаться в Мариуполь. Таким образом, к первому мая тысяча девятьсот двадцатого года Васька оказался в абрикосовом саду на горке над Мариупольским портом.
Абрикосов еще не было, а потому все Васькино внимание было обращено в сторону моря. Он видел его впервые, но был разочарован - оно лежало совершенно гладкое и пустое.
Справа синей неинтересной полосой тянулась Белосарайская коса, слева и впереди просто ничего не было. Васька зевнул, прикрывая рот рукой, повернулся и пошел. Он определенно был недоволен всем на свете, и в особенности слишком горячим солнцем.
В чертовом полупальто можно было задохнуться, но снимать не годилось: не было рубахи. От адской жары хотелось пить, а пить было нечего. Кончилась Васькина вольная жизнь, и неизвестно было, что делать и куда податься. Неизвестно даже, куда пойти за пайком.
Может, в Красную Армию? Васька поморщился и замотал головой. После вольной войны идти в работу? Шагать строем да слушать приказы? Новое дело!
Васька отлично знал, что его не возьмут. Скажут; мальчишка-партизан от Чигиря и, может, такой же бандит. Но предпочитал думать, что сам не хочет. Так было легче.
И все-таки было погано. Васька шел сквозь весенний сад и сверкающий день со стиснутыми в рваных карманах кулаками. Он совершенно не соответствовал первомайской природе, и она его раздражала.
- Сволочи! - вдруг вскрикнул за кустом высокий голос.
Это настолько совпало с Васькиным настроением, что он остановился и даже открыл рот.
- Прохвосты! - добавил голос и продолжал стремительным нагромождением яростной, почти непонятной брани. Васька выслушал до самого конца и, только когда у ругателя перехватило дыхание, шагнул вперед.
За кустом, поставив ногу на камень, стоял замечательный военный моряк с крепко напомаженным коком над свирепым лбом, с открытой волосатой грудью и непомерным клешем, перекрывавшим ботинки.
- Что такое? - спросил Васька.
- Что? - возмущался военмор. - А то самое! Управление военного порта, обмундирование первого срока за счет республики!
- Ты чего ругаешься?
Военмор топнул ногой о камень. От этого его ботинок коротко шлепнул подошвой.
- Вот что! - понял Васька. - Подошва, значит. А ты ее проволокой, - и показал на собственные ноги.
- Портовые крысы! Холеры! - снова разъярился военмор.- Разве это товар? Шел по дорожке, прихватил грунта - и нет подошвы! Разве это работа?
Васька соболезнующе плюнул.
- Чтобы я, военмор Яков Суслов, шлепал ихним дрянным барахлом! Чтобы они сидели на нашей шее, сосали нашу кровь и по шесть пар хороших штиблет носили!
- Кто? - не выдержал Васька. - Как шесть пар носят?
- Крысы военпортовские!
Крысы с шестью парами ног показались Ваське неправдоподобными. Он рассердился:
- Чего мелешь?
Можно ли в двух словах разъяснить постороннему сложные взаимоотношения между управлением военного порта и плавающим составом флотилии? Можно ли заниматься хладнокровным разъяснением, когда отваливается подошва? Суслов понял, что его негодование до Васьки не доходит, но махнул рукой и пошел, прихрамывая на больной ботинок.
Васька молча двинулся за ним. Времени у Васьки хватало, и любопытство его было затронуто.
- Привязался? - немного спустя спросил Суслов. Он был доволен, что приобрел слушателя, и дружелюбно добавил: - Какого рожна нужно?
- Посмотреть, - ответил Васька. Посмотреть на порт стоило.
Тропинка из сада вышла к путям, к платформам, груженным длинными серыми пушками и огромными черными шарами, к поленницам сложенных под брезентом тяжелых снарядов, к нагроможденным ящикам самых различных размеров и форм.
- Строим флотилию, - сказал Суслов, - гада Врангеля из Крыма вышибать. Споткнулся и вдруг рассвирепел: - Своих гадов сперва перебить надо! С таким обмундированием воевать?
Васька взглянул на собственное обмундирование, и Суслов сразу стал ему неприятен. Чего он волнуется? Воевать можно. Пушек хватает.
