Сигрид сказала неправду о свечах в соборе. Габриэлла почувствовала это во время рассказа женщины. Свечи обладали магией, пожалуй, лучшей и величайшей магией, оставшейся в царстве людей, оставшейся от того времени, когда сам Мерлин использовал свое искусство для короля Артура и его благородного Круглого стола. Свечи были не просто символами, также как и солнце было не просто символом дня. Сигрид не погасила свечу королевы в ночь, когда та была убита, несмотря на ее уверения. Свеча погасла сама по себе, потому что ее пламя не зависело от воска или фитиля. Свечи питались жизненной силой тех, которых они представляли. Когда эта жизненная сила исчезала, свечи тоже гасли. Сигрид солгала. Это была ложь из благих намерений, конечно, предназначенная дать надежду и веру, но все же она была ложью.

А порой, необоснованная надежда и вера бывают худшей ложью из всех.

Габриэлла опустила руки и посмотрела на свечу Дэррика. Это были не просто воск и фитиль. Она, как и другие свечи жизни, обладала большей магией, чем кто-либо когда-нибудь знал. Фитиль почернел, но воск едва ли растаял. Он был почти идеальным.

Она протянула руку, поднесла свечу к факелу, который потрескивал как раз у нее над головой. Пламя нехотя занялось. Оно слабо затрещало, замерцало, и, наконец, разгорелось. Габриэлла опустила свечу, подозревая, что у нее очень мало времени.

— Дэррик, — прошептала она. — Я так боюсь. Я не знаю, что делать.

Пламя свечи слегка зашевелилось от ее дыхания. Дым серыми лентами потянулся вверх.

«Бри…»

Это был он, или по меньшей мере, память о нем, заключенная в свече, как отражение. Его голос появлялся из воздуха, как последний отголосок далекого эха.

— Дэррик, — прохрипела она, улыбнувшись страдальческой, горькой улыбкой. — Дэррик, любовь моя!

На самом деле она даже не ожидала, что ее идея сработает. Она хотела попросить благословения и защиты своего мужа, так же как в тот день, когда она столкнулась с Гете на боевой арене. Теперь, однако, снова услышав его голос, все эти намерения испарились, сменившись на более глубокий, более простой вопрос.

— Почему… — прошептала она еле слышным голосом, — почему ты это сделал? Почему… ты нарушил свое обещание мне?

«Мне очень жаль, милая, — ответил его голос, словно пришедший из струящихся лент дыма. — Это было глупо… глупо с моей стороны давать обещание, не зная, смогу ли его сдержать. Я не хотел этого. Но я не грущу. Зачем мне грустить? Я перешел в райские луга, где и ты когда-нибудь присоединишься ко мне. Я сожалею, что я сейчас не с тобой. Моя любовь остается. И когда-нибудь, мы снова будем вместе. Здесь ничто не сможет нарушить мое обещание тебе. Но Бри, ты не должна совершать ту же ошибку, что и я. Ты не должна давать обещания, которые ты не можешь сдержать…»

— Я ничего не обещала, — выдохнула она, слегка покачав головой. — Я здесь, чтобы отомстить за тебя. И за Рисс. И даже за маму. Я здесь, чтобы защитить Камелот и нашего сына. Нашего сына…

«Ты пришла сюда не только, чтобы отомстить за нас, Бри…, - с легким нажимом произнес голос Дэррика. — Ты не можешь лгать мертвым, милая».

Тут она более категорично покачала головой.

— Нет! — прошептала она резко. — Это было мое намерение с того дня, когда я узнала о твоей смерти. Это все, что привело меня сюда.

«Да, Бри. Но есть и другая, более глубокая причина, почему ты пришла сюда. Ты пришла сюда, моя любовь, не только, чтобы отомстить… но и чтобы умереть».

Как только он это сказал, Габриэлла поняла, что это правда. Ее глаза расширились в темноте, уставившись в никуда. Ее губы задрожали, и тяжесть страданий поднялась в ее груди. Она старалась подавить их. Он был прав. Его слова открыли ей глубокую тоску внутри нее, болезненное желание, чтобы все это закончилось. Слишком многое у нее забрали, слишком много надежд оказалось разрушено.

«Вот почему ты не дала имя нашему сыну, — продолжал призрачный голос. Назвав его, ты бы сделала его полностью своим, но ты знала, даже тогда, что у тебя не было намерения возвращаться к нему. Ты оставила его Сигрид, в качестве подарка и жертвы».

— Это не так, — настаивала Габриэлла, отказываясь признать истинность его слов. Однако, это было бесполезно. Вес ее собственных скрытых мотивов придавил ее, словно камень.

«Мне знакома глубина твоей печали, Бри, — сказал Дэррик, и любящее сочувствие в его голосе сломило ее. — Я испытал ее сам, даже когда этот безумец убил меня. Самую большую боль принесла не сталь его лезвия, но осознание того, что я предал тебя, не сдержал свое обещание тебе. В тот момент я почувствовал сожаление и горе, и отчаяние. Я знаю, что ты чувствуешь. Но я легко отделался, Бри. Моя печаль длилась всего мгновение. Твое бремя гораздо, гораздо больше…»

— Нет, — возразила Габриэлла, ее голос стал неожиданно низким и хриплым. — Нет, я не буду. Я не могу. Это слишком для меня.

«Ты ошибаешься, — мягко настаивал голос ее мужа. — Ты сильнее, чем осознаешь это. Ты сумеешь сделать то, что тебе предназначено, если ты искренне желаешь».

Габриэлла закрыла лицо одной рукой, и жалкий стон отчаяния вырвался из ее груди.

— Что я должна сделать, Дэррик? — умоляла она.

«Ты нужна нашему сыну, любовь моя. Он уже потерял своего отца. Он не может потерять и тебя, каким бы сильным не было твое желание освободиться».

— Сигрид позаботится о нем, — неуверенно защищалась Габриэлла, все еще закрывая рукой глаза. — Она даст ему имя, спрячет его, убережет от опасности.

«Нет, он нуждается в тебе, его настоящей матери. Ты должна вернуться к нему. Найди его и воспитай его. Расскажи ему обо мне. Сделай из него человека, которым ему предназначено быть. Только ты можешь сделать это сейчас».

— Нет, — плакала она, бессильно качая головой. — Я не могу. Это слишком…

«Габриэлла, — сказал ее муж, его голос уже начинал таять. — Габриэлла, ты должна сделать то, что труднее всего. Моя любовь, моя жена… ты должна жить».

— Но как? — прошептала она, уронив руку и отчаянно вглядываясь в крошечное пламя. Оно, мерцая, уменьшалось. — Колрут сказал мне, что я встречусь с Меродахом. Он сказал мне, что я умру!

«Конечно, ты умрешь, — с легкостью ответил голос Дэррика, и в нем звучала легкая насмешка. — Все умирают. Он ведь не сказал тебе, когда и как. Он капризный дух, переполненный обманов. Он знает гораздо меньше, чем считает. Ты не можешь верить его словам».

— Кому мне верить? — прошептала она неистово, отчаянно. — Богу?

«Ничто не длится вечно, Бри… — ответил издалека голос Дэррика, уносясь прочь. — Камелот в конечном счете исчезнет. Все мы должны когда-нибудь умереть. Никто никогда не говорил, что верить легко. Но это всегда лучше, чем не верить. Живи своей жизнью, Бри. Иди к нашему сыну. Воспитай его. Райские луга подождут. Как и я».

Габриэлла все еще качала головой, не открывая глаз. Не в знак несогласия, а отказываясь. Это было слишком много для нее, бремя было слишком велико. Но даже в своем отказе, она знала, что ее ушедший муж был прав. Ее долг был ясен, каким бы трудным он ни был. С тех пор как она была ребенком, она задавалась вопросом, сможет ли она сделать то, что от нее требуется. Сигрид пообещала ей, что, когда придет время, она сможет. Она будет соответствовать требованиям принцессы. Если она захочет.

Если она захочет.

Габриэлла сделала большой, прерывистый вдох. Когда она выдохнула, она открыла глаза. Свеча Дэррика погасла, в этот раз навсегда. Его голос исчез. Слезы дрожали в уголках ее глаз. Она вытерла их тыльной стороной руки, прежде чем они упали на пол.

Она отошла от стены. Осторожно, с благоговением, она присела и поставила свечу Дэррика на пол. Магия окончательно ушла из нее. Теперь, раз и навсегда, это были просто воск и фитиль.

— Прощай, моя любовь, — тихо сказала она. — Пока мы не встретимся снова.

Она встала, подобрала свой меч, прислоненный к стене, и направилась вперед, приближаясь к отдающейся эхом музыке и полоске света. Большой зал крепости, и сам Меродах, ждали.