Конец восьмидесятых Клаус помнил плохо — уж слишком много было вокруг кричащей безвкусицы, легкой крови, музыки и свободы. От всего этого даже у него, первородного, голова шла кругом. Майклсон окунался в пучину мимолетных развлечений, не забывая, впрочем, о маячившей за спиной тени вездесущего отца. Из-за этого Клаус не мог позволить себе задержаться в каком-либо месте дольше положенного, пустить корни и жить в свое удовольствие, а потому колесил по стране, останавливаясь в крупных мегаполисах, ибо в них можно было с легкостью затеряться и добывать кровь. Чикаго, Лас-Вегас, Нью-Йорк, Майами — в таких крупных городах люди исчезали едва ли не каждый день, и далеко не всех их объявляли в розыск. И, что уж греха таить, не всех находили — живыми ли, мертвыми… Такому, как Клаус, это было только на руку.

Он прибыл в Сан-Франциско на исходе августа. Заметно похолодало, и это несмотря на то, что на западном побережье все еще царило лето. Возможно, виной тому были ливневые дожди, обрушившиеся на город, или же мощный циклон, пришедший с Тихого океана, но, как бы то ни было, Фриско встретил первородного шквалами холодного пронизывающего ветра и мелкой моросью. Конечно, вампиру такие неудобства были нипочем, однако и удовольствия в том, чтобы промокнуть, Клаус не находил. Он подкрутил рычажок кондиционера, закрыл окно и включил дворники, что с меланхоличной частотой принялись смахивать с ветрового стекла мелкие дождевые капли. Чуть позже Майклсону пришлось включить фары, ибо в сгустившихся сумерках и туманной пелене дождя видимость практически отсутствовала. Хотя, к слову, первородному и это было по зубам — всего-то и нужно было, что немного сфокусироваться и напрячь зрение. Ведь по сути кто они, вампиры? Совершенные хищники.

Клаус ухмыльнулся краешком пунцовых губ, включил радио и поймал местную волну. Из колонок полилась хипповая песенка Дженис Джоплин, и Майклсон невольно поймал себя на том, что легонько барабанит пальцами по рулю и даже пытается напевать, даром что эта чушь про любовь и мир была ему чужда. Зато настроение у него было на высоте, ведь накануне один из его осведомителей сообщил, что видел Майкла в Нью-Джерси, в то время как он, Клаус, находился на другом конце материка. Не это ли повод слегка расслабиться и промочить горло? Жажда тут же напомнила о себе легким жжением и сухостью во рту. Неудивительно, ведь в последний раз он пил кровь больше десяти часов назад, в Далласе.

«Надо бы подкрепиться», — подумал Клаус и нажал на педаль газа. Новенький Форд «Мустанг» покатил быстрее, и вскоре сквозь сероватую пелену мороси первородный разглядел огни ночного Сан-Франциско и сияние арок моста «Золотые Ворота». Темные воды залива чуть отливали золотом, отражая свет города. Казалось, что перед ним отступала даже сама ночь, накрывая жемчужину Калифорнийского залива куполом розоватого марева.

Вскоре Майклсон катил по залитым огнями улицам, высматривая какое-нибудь солидное питейное заведение, пока его взгляд не упал на неоновую вывеску бара «Redwood room». Недолго думая, он вырулил на небольшую стоянку у входа и, припарковавшись, вышел из машины, разминая затекшее после долгого сидения тело. Поставив «Мустанг» на сигнализацию, Клаус неспешно двинулся к бару, глубоко вдыхая солоноватый от близости океана воздух. Обоняние вампира уловило и привычные запахи, что стали после дождя лишь острее: нотки сигаретного дыма, влажного асфальта и, конечно же, сладкий аромат ночных фиалок, которые росли в вазоне у самого входа.

Клаус решительно переступил порог, и тут ему в нос ударил другой букет ароматов, присущий любому питейному заведению в любой точке планеты. Однако первородный быстро абстрагировался от раздражающих запахов и сел у барной стойки, по-хозяйски облокотившись на отполированную до блеска столешницу.

— Слушаю вас?

Майклсон, вскинув брови, посмотрел на молодую девчонку лет двадцати-двадцати пяти, которая подошла к нему с той стороны стойки. Ничего выдающегося: светло-русые волосы, стянутые в высокий хвост, худощавое лицо с мелкими чертами, на котором особенно выдавался нос с горбинкой — на взгляд Клауса, несколько крупноватый. Во всем же остальном девушка напоминала вполне обыкновенного бармена: белоснежная рубашка, галстук бабочкой и бордовый жилет, вышитый золотистой вязью. Эта профессия считалась мужской, тем удивительней было перед собой юную мисс. Майклсон скользнул взглядом по бейджику и прочел имя: Эмили. Как раз под стать такому существу, как она.

— Виски с содовой и льдом, — заказал первородный, встретив внимательный взгляд девушки, и та поспешила выполнить заказ. Клаус отчетливо слышал размеренное биение ее сердца, и жажда усилилась. Сдержав себя, Майклсон принял стакан и сделал крупный глоток. Словно волна жидкого пламени скользнула по пищеводу в желудок, оставляя по себе приятное тепло. Жажда на время отступила, и вампир не без интереса уставился на Эмили, прикидывая, можно ли будет утолить ею голод иного толка.

Поймав на себе его взгляд, барменша чуть улыбнулась и сделала попытку завязать разговор:

— Вы не местный?

Клаус кивнул, делая еще один глоток:

— Приехал только что.

— И как вы находите наш город?

— Фриско? — Майклсон вольготно улыбнулся и повертел стакан в руке, наблюдая за танцем янтарных искорок на дне. — Пока еще не решил. Но, в любом случае, собираюсь задержаться здесь на некоторое время, — он допил напиток и сделал Эмили знак повторить.

Клаус наблюдал за быстрыми и слаженными движениями девушки-бармена, точно доведенными до автоматизма, и невольно заострил внимание на ее руках. Тонкие запястья, узкие ладони, кисти с едва заметной сеточкой вен, длинные пальцы, точно у пианистки, аккуратно подпиленные ногти, покрытые полупрозрачным розовым лаком… Такие руки он видел лишь у дам высшего сословия, и Майклсон вдруг загорелся желанием нарисовать их, запечатлеть на холсте изящество и красоту. Однако Клаус подавил в себе столь глупое желание и принялся за вторую порцию виски. Больше Эмили с ним не заговаривала, и первородный, расплатившись за выпивку, покинул бар.

На стоянке не было ни души, и Майклсон быстро направился к «Мустангу», когда увидел, как из бара, оглядываясь, выходит полупьяная девица, пошатываясь на чересчур высоких каблуках. Клаус вновь ощутил зов крови, жажду и, недолго думая, метнулся обратно. Прижав незадачливую мисс к стене бара так, чтобы их нельзя было разглядеть, он заглянул в глаза девушки и произнес:

— Не кричи и не дергайся.

Внушение подействовало, и Майклсон поспешно приник к ее сонной артерии, пронзая клыками тонкую кожу. Жертва вздрогнула, но послушно замерла, пока Клаус пил ее кровь. Наконец, почуяв, что девушка ослабла и уже не держится на ногах, вампир отстранился и снова произнес, гипнотизируя:

— Ты ничего не видела. Ты все забудешь.

Слабый кивок — и Клаус со скоростью молнии метнулся обратно к автомобилю, сел за руль и, вытирая с губ следы крови, взял курс на ближайшую гостиницу. Девушка же осталась сидеть возле бара бессильной куклой — ослабевшая, но живая. А это уже само по себе было чудом.

***

Первородный и правда задержался в Сан-Франциско на неопределенный срок. Если верить информаторам, с которыми Клаус поддерживал связь, отец сбился со следа и держал путь в Атланту, так что Майклсон мог позволить себе расслабиться. Он прикупил роскошный особняк в старом и респектабельном квартале, обратил нескольких человек для грязной работы, завел несколько полезных знакомств среди влиятельных людей города. Клаус старался не привлекать к себе излишнего внимания, однако свой вес в обществе Сан-Франциско он все-таки приобрел.

С момента прибытия в город первородный стал завсегдатаем бара «Redwood room». Объектом его интереса была та же Эмили Лоуринг, девушка-бармен. Клаус уже не испытывал желания попробовать ее кровь, однако намерение нарисовать портрет новой знакомой, в котором особое место уделялось бы рукам, оставалось по-прежнему сильным. Он так и представлял себе Эмили, сидящую в светлом струящемся платье, как Мона Лиза на портрете да Винчи. Майклсон, дабы обрести желаемое, действовал осторожно, терпеливо, как охотник, желающий заманить осторожного зверька в расставленные силки. Между тем неспешные ежедневные разговоры позволяли не только расположить девушку к себе, но и узнать о ней чуть больше, чем та могла раскрыть. Впрочем, в биографии Лоуринг не было ничего выдающегося: родилась и выросла здесь, в Сан-Франциско, жила с матерью. Эмили не была отличницей, оттого и выбрала для себя профессию повара-кондитера. Однако по специальности работы не нашлось, и девушке пришлось наскоро обучаться профессии бармена. Вот и вся история.